Дмитрий Быков // "Итоги", №32, 9 августа 2010 года

ru_bykov — 09.08.2010

АПОКАЛИПСИС СЕГОДНЯ

Россия задыхается в дыму лесных пожаров. Люди прячутся в наглухо запечатанных квартирах, врачи призывают граждан покупать респираторы, а пожарные — багры и ведра. Ни дать ни взять конец света в отдельно взятой местности. Писатель и телеведущий Дмитрий Быков протестировал «дым отечества» на предмет апокалиптичности.

Пожары в России — вещь крайне знаменательная. Российское сознание всегда живет в апокалиптическом режиме. Даже в благополучные времена есть ощущение, что жизнь течет «медленно и неправильно», как говорил Веничка Ерофеев, и вот-вот наступит за это расплата. Думаю, виноваты не только неправильности политического устройства. Это глубинная черта русской души, которой всегда совестно и которая чает заслуженного возмездия. Поэтому любое знамение воспринимается как предсказание конца света. Это может быть жара. Или холод. Наводнение или кровавая комета, как в 1812 году перед нашествием Наполеона. Любая событийная метка на нашей территории приобретает налет эсхатологии.

Но у жары роль специфическая. Жара — это не холод, не наводнение, не катастрофа. Не то, что ставит под вопрос выживание человека. Это когда пережить ситуацию можно, но противно, липко, тяжело, нечем дышать. Это аналог нашего коллективного самоощущения. Возьмем горящий торф, который является концентратом прожитой человеческой жизни. Хочу процитировать Александра Блока, который в 1917-м писал, что эти горящие торфяники — очаги мстительности, ненависти, татарщины…

И сейчас жара, дым, пожары — не только в торфяниках, но и внутри нас. Посмотрите, в какую истерику превращаются любые взаимные споры на любом форуме в эти засушливые дни. Видно, что торфяники этого недовольства залегают очень неглубоко. Почему? Дело в том, что нашему человеку совершенно не за что себя уважать, он себя подспудно ненавидит. А не за что уважать потому, что ему нечего делать. В обществе слишком мало профессионалов, а значит, мало совести. Вместо совести есть две постоянные эмоции. Зависть ко всем, кто выше в общественной иерархии, и презрение ко всем, кто ниже. Это очень дурные качества, они провоцируют злобу. И она тлеет, дымит, чадит ежедневно. Лесные пожары — лишь внешнее проявление нашего внутреннего неустройства.

Но проблема в том, что наша политическая система последние шесть веков может существовать только в таком режиме. Когда нет профессионалов, нет социальных лифтов, нет самоуважения. Пятьсот лет назад при Иване Грозном возникла опричнина — деление страны на наших и не наших. Но мы знаем из Библии, что погибнет то царство, что дерзнет разделиться внутри себя. Вот это ощущение и порождает подспудную эсхатологию. Это постоянная готовность к апокалипсису. Отсюда страшное количество знамений, которыми сопровождались правление Грозного, Петра, Ленина — Сталина, всех крупных тиранов. В Риме такое количество знамений наблюдалось только при Калигуле. А количество знамений пропорционально осознанию обществом своей неправоты.

В «Мастере и Маргарите» есть ночная Москва, а есть дневная. Ночь — это мистика, темные силы, прохлада — это свобода. Ведь Сатана у Булгакова несет свободу в этот душный московский мир. Дневная же столица — жаркая, раскаленная, абсолютно тираническая. Выжженное царство тоталитаризма, где нечего делать даже Сатане. Кстати, в 1938 году шла работа над тремя книгами о потусторонних силах — про дьявола, ангела и джинна. «Мастер и Маргарита» про дьявола — и дьявол в финале улетает. «Пирамида» Леонида Леонова про ангела, и там ангел в конце концов улетает. Третья — «Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина. И джинн Хоттабыч, заметьте, остается в Москве — ему здесь хорошо.

Вообще в ХХ веке в России пожарами было отмечено чуть ли не все судьбоносное. Возьмем 1972 год, время действия «Старика» Юрия Трифонова. Там также идет речь о горящих торфяниках и лесных пожарах. Трифонов не придумал этот сюжетный ход, он писал его с натуры. Собственно, за последние десятилетия были две патологические жары, которые запомнились всем москвичам, — в 1972-м и 80-м. В обоих случаях это довольно серьезные рубежи. Олимпиада-80 была последним крупным свершением советской власти, которое, кстати, оттеняла трагическая смерть Высоцкого. А 1972 год — последний пропущенный поворот, развилка, когда в стране еще можно было что-то менять. Ведь именно тогда началась так называемая разрядка, в Москву приехал президент Никсон, и возник колоссальный напор общественных ожиданий. Именно таким 72-й год всем и запомнился.

Я хорошо помню это лето. Жара стояла невыносимая. Мы жили на даче, и все равно было ощущение раскаленной плиты. Жара всегда воспринимается как метка общественного напряжения, в противном случае ее просто забывают. Думаю, нынешняя жара запомнится как напряженное время неких ожиданий. Бесплодны ли они? Не знаю. В 72-м году ожидания закончились ничем. В 80-м система начала отчетливо рушиться и разрушалась еще пять лет. Возможно, у нас впереди период пробуждения общественного самосознания. По многим причинам. И потому, что бодрые заявления «партии и правительства» уже не вызывают в народе прежнего восторга. И потому, что активно заработала горизонтальная взаимопомощь: не дожидаясь министра Шойгу, люди со страшной силой помогают погорельцам деньгами и вещами. Думаю, из горячего лета 2010-го страна выйдет уже другой.

Что ни говори, а символический смысл в русской истории присутствует постоянно. И слава богу, иначе было бы совсем скучно.
.

Сохранено