
Дикое, но симпатичное

Накануне поминальных дней на кладбище толкотня, и движения
больше, чем на Бессарабском рынке в базарный день. Красят оградки,
белят бордюры, заливают бетонные цоколя и обкладывают их плиткой,
устанавливают памятники. Все заказы как всегда «на вчера», всем
срочно и только самое лучшее, чтобы с гарантией на всю жизнь земную
и не меньше половины жизни загробной. Заказчики в крике, приемщики
в шоке, установщики в мыле.
Редко, кто справляется с потоком заказов перед поминальными днями
силами своих бригад установщиков. Я на неделю зову на помощь
рабочих из области. «Дикие бригады». Они приезжают – хмурые,
неразговорчивые и неприхотливые, на раздолбаных ржавых
микроавтобусах, в которых днем возят цемент и гранитные плиты, а
ночью спят вповалку, заякорившись у края кладбища.
Самые отчаянные ночуют прямо на кладбище – разбивают в проходе
между оградок палатки и ночуют, жарят на спиртовках сосиски, греют
чай, выпивают для согрева водки. Охранники кладбища, по идее,
должны их гонять, но охранники тоже люди, и понимают «диких», кто
за сто грамм понимает, кто за двести, кто за открытку к столетию
Тараса Шевченко.
Помню, разложились так мои «дикари» на Лесном кладбище, устроились,
а мне к ним приехать надо, на следующий день фронт работ
обозначить. И, как назло, машина сломалась, не выдержала
поминальных гонок. Ловлю я такси, говорю – Лесное кладбище – и
еду.
А время позднее, к двенадцати ночи поближе.
Подъехали. Таксист у ворот кладбищенских притормозил.
- Заезжай, — говорю ему. – Вовнутрь заезжай.
Охранник из будки своей вышел, меня увидел, узнал, кивнул и ворота
открыл.
- Туда? – таксист в темноту кладбища рукой ткнул.
- Туда, — говорю. – Там недалеко.
- Не поеду. Не-не. Не поеду и все.
А у меня пешая прогулка по ночному кладбищу тоже восторга не
вызывает, мне на дальний участок надо, а в кладбище 140 гектар,
пока дотопаешь, да ночью, по темноте.
Убеждал таксиста долго, деньги показывал, хоть в руки и не
давал.
Убедил. Заехали мы. Едем. По краю дороги кусты и деревья лохматятся
какими-то косматыми рылами, скелеты крестов намогильных мелькают в
свете фар, бледные портреты умерших с памятников укоризненно
поглядывают. Гляжу, приуныл мой таксист, в сиденье вжался, по
сторонам не смотрит, шепчет чего-то, толи молится, толи себя
ругает.
Когда из-за поворота фары осветили палатку и людей вокруг синюшного
огонька спиртовки, таксист не закричал только потому, что у него
дыхание перехватило. А так он всем телом показал, и мимикой, и
жестами, как ему закричать захотелось.
- Ты постой тут, — сказал я таксисту, когда он чуть отошел, и
вернулась к нему способность информацию воспринимать. – Я скоро. С
товарищами пообщаюсь и назад поедем.
Вот если бы таксист дорогу назад помнил, он бы меня вряд ли
дождался, будьте уверены, и денег ему даже не надо было. Укатил бы,
только его и видели. Да вот беда, дорогу он не запомнил, потому
стоял на месте смирно, лишь свет себе в салоне включил
зачем-то.
Пообщался я с бригадиром «диких», разложили мы с ним при свете
горелки, какие завтра работы да на каких участках делать, ударили
по рукам. Помню, я внушение ему еще сделал, чтобы не шумели и не
мусорили. Впрочем, бригада была нормальная, насколько может быть
нормальной «дикая» бригада из области, спокойно ночующая в палатке
посредине кладбища.
Поехали домой.
Таксист молчал всю дорогу. Даже музыку не слушал. Под конец, у
подъезда, когда я с ним расплачивался, голос подал.
- Вот расскажу кому, не поверят, — сказал и добавил почему-то. – Но
я не расскажу.
Махнул я ему рукой и домой пошел.
Уснул моментально – набегался за день, наездился.
Жена разбудила меня через час, растолкала, вся всклокоченная,
перепуганная, в темноте два глаза аж светятся, так широко
раскрыты.
- Там, — сказала. – На кухне. Холодильник.
- Логично, — ответил я. – Не в зале ему же стоять. Молодец. Место
знает. Оценка пять.
И заснуть попытался. Но жена у меня упертая, особенно когда
испуганная.
- Кто-то на кухне у нас, — прошептала жена и в плечо мне так
вцепилась, что даже спать перехотелось.
- Ладно, — сказал. – Плечо мне отдай. Схожу, посмотрю, что там у
нас.
А на кухне действительно холодильник, только весь какой-то
раскрытый, и ящики из морозилки выдвинуты. И свет на кухне горел. И
нет никого.
Посмотрел я вокруг, под стол заглянул, в раковину тоже глянул на
всякий случай, холодильник закрыл, свет выключил и спать пошел.
- Нормально все, — жене сказал. – Сквозняк.
Через час меня жена опять разбудила.
- Иди, — говорит. – Твой сквозняк, кажется, гречку с рисом
перебирает.
Во второй раз на кухне обстановка была определенно похуже, чем в
первый. Свет опять горел, шкафчики нараспашку, и крупа гречневая с
макаронами по полу рассыпана. «Ну, — думаю, — определенно я чей-то
дух с собой с кладбища прихватил. Ишь, буянит, обживается».
Работники кладбища, как врачи, люди циничные, но в Бога
верующие.
Перекрестился я. Водочки из холодильника достал, налил с
полстакана, хлеба отломал краюшку, сигаретку положил рядом, спичек
коробок. Извинился, если что не так, и пообещал завтра лично
проконтролировать, чтобы «дикие» после себя порядок оставили.
Остаток ночи спали мы спокойно.
А утром, как и обещал, заставил «дикую бригаду» на соседних
могилках убраться, траву вырвать и оградки поправить.
Хоть и не появлялся никто больше на кухне, а слово есть слово.
(с) pashtet_77 в рамках проекта
«Переселение душ».
|
</> |
