День в истории. «Это святой»

maysuryan — 23.12.2024
Георгий Мегмедов (1921–2001). Пионеры в гостях у Н. Островского. 1950

22 декабря — день памяти писателя Николая Островского (1904—1936), которого, и не без оснований, называли «советским святым». Он занимает своё место в одном ряду с такими именами, как Александр Матросов, Зоя Космодемьянская...

1. Если судить с обывательской точки зрения, Островского всю жизнь преследовали тяжелейшие неудачи – даже не говоря про болезнь (слепоту, паралич), первая его книга потерялась при пересылке, а вторую жесточайше раскритиковали редакторы. Но писатель добился повторной рецензии, и когда роман был опубликован в журнале, он получил невероятный успех у читателей. В библиотеках за журналом выстраивались огромные очереди, роман первое время почти невозможно было достать.


Адольф Гугель (1915–1999). Н.А. Островский. 1958

2. Из высказываний писателя:
«– Батюшка, а почему учитель в старшем классе говорит, что земля миллион лет стоит, а не как в законе божием – пять тыс… – и сразу осел от визгливого крика отца Василия:
– Что ты сказал, мерзавец? Вот ты как учишь слово божие!».

«В маленький городок вихрем ворвалась ошеломляющая весть: «Царя скинули!» В городке не хотели верить».

«– Автоном Петрович, какая власть в городе?
И Автоном Петрович, подтягивая штаны, испуганно озирался:
– Не знаю, Афанас Кириллович. Ночью пришли какие-то. Посмотрим: ежели евреев грабить будут, то, значит, петлюровцы, а ежели «товарищи», то по разговору слыхать сразу. Вот я и высматриваю, чтобы знать, какой портретик повесить, чтобы не влипнуть в историю, а то, знаете, Герасим Леонтьевич, мой сосед, недосмотрел хорошо да возьми и вывеси Ленина, а к нему как наскочат трое: оказывается, из петлюровского отряда. Как глянут на портрет, да за хозяина! Всыпали ему, понимаете, плёток с двадцать. «Мы, говорят, с тебя, сукина сына, коммунистическая морда, семь шкур сдерём». Уж он как ни оправдывался, ни кричал – не помогло».

[Разговор жителей во время ухода красных из Шепетовки]:
«– Вы не знаете, у поляков какие знаки?
– Кажется, орёл одноглавый.
– Где же достать?..»

«Всё равно нам пощады не будет, всё равно погибать приходится, так давайте умирать по-хорошему. Пусть никто из нас не ползает на коленях. Товарищи, помните, умирать надо хорошо».

«Я, маманя, слово дал себе девчат не голубить, пока во всем свете буржуев не прикончим. Что, долгонько ждать, говоришь? Нет, маманя, долго буржуй не продержится… Одна республика станет для всех людей, а вас, старушек да стариков, которые трудящие, – в Италию, страна такая тёплая по-над морем стоит. Зимы там, маманя, никогда нет. Поселим вас во дворцах буржуйских, и будете свои старые косточки на солнышке греть. А мы буржуя кончать в Америку поедем».

«Если ваши мысли продолжить, то надо будет признать недопустим смех и вообще проявление жизнерадостности во время, скажем, войны. Но в жизни этого не бывает. Трагедии там, где полоска фронта. Но даже там смеются. А в дали от фронта жизнь всё та же: смех, слёзы, горе и радость, жажда зрелищ и наслаждений, волненье, любовь...»

«Меня часто спрашивают, как я стал писателем. Этого я не знаю. Но как я стал большевиком, это я хорошо знаю!»

«Если же личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встаёт вопрос – зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом. Посмотрите, как прекрасна наша жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны – борьба за нового человека. Отдайте же этому свою жизнь, тогда солнце опять приласкает Вас!»

«Я за основное в «Оводе» – за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому. Я за этот образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим».

«Нет для меня в жизни ничего более страшного, как выйти из строя».

3. Писатель Андре Жид, написавший после поездки в Советский Союз очень критическую книгу «Возвращение из СССР» (1936), об Островском отозвался с нескрываемым восхищением. Вот его отзыв:

«Я не могу говорить об Островском, не испытывая чувства глубочайшего уважения. Если бы мы не были в СССР, я бы сказал: «Это святой». Религия не создала более прекрасного лица. Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия. Достаточно горячего убеждения, без надежды на будущее вознаграждение. Ничего, кроме удовлетворения от сознания выполненного сурового долга.


Николай Островский с женой Раисой



В результате несчастного случая Островский стал слепым и совершенно парализованным… Лишенная контакта с внешним миром, приземлённости, душа Островского словно развилась ввысь.
Мы столпились возле кровати, к которой он давно прикован. Я сел у изголовья, протянул ему руку, которую он поймал и, даже точнее было бы сказать, которую он держал как связующую с жизнью нить. И в течение целого часа, пока мы были у него, его худые пальцы переплетались с моими, посылая мне токи горячей симпатии. Островский слеп, но он говорит, он слышит. Его мысль напряжена и активна, работе мысли могут помешать лишь физические страдания. Но он не жалуется, и его прекрасное высохшее лицо не утратило способности улыбаться, несмотря на медленную агонию.



Он лежит в светлой комнате. В раскрытые окна долетают голоса птиц, запахи цветов из сада. Какой покой здесь! Мать, сестра, друзья, посетители скромно стоят поодаль от кровати. Некоторые записывают наш разговор. Я говорю Островскому, что его постоянство придаёт мне сил. Но похвала его смущает – восхищаться надо только Советским Союзом, проделана громадная работа. Только этим он и интересуется, не самим собой. Трижды я порывался уйти, опасаясь его утомить, – такое неослабевающее горение не может не истощать силы. Но он просит меня остаться, чувствуется, что ему хочется говорить ещё. Он будет продолжать говорить и после нашего ухода; говорить для него – это значит диктовать. Именно таким способом он мог написать книгу, где рассказал о своей жизни. Сейчас он диктует другую. С утра до вечера, долго за полночь он работает, без конца диктует.
Наконец я поднимаюсь, чтобы уходить. Он просит меня поцеловать его. И, прикасаясь губами к его лбу, я едва сдерживаю слезы. Мне кажется вдруг, что я его знаю очень давно и что я расстаюсь с другом. Мне кажется также, что это он уходит от нас, я оставляю умирающего… Но проходят месяцы и месяцы, и мне сообщают, что он продолжает существовать на грани жизни и смерти и что только энтузиазм поддерживает в ослабевшем теле это готовое вот-вот погаснуть пламя».

4. Отметим, что именно таким людям, «святым», которые способны забывать о своих личных интересах и выгодах, свойственно видеть яснее и дальше других людей, и на основании этого делать «пророчества» — предсказания, которые сбываются. Вот такое предсказание Островского, сделанное в 1935 году:

«Фашизм безнадёжно попытается разгромить нашу страну. И вам, второму поколению комсомола, придётся грудь с грудью столкнуться в последнем и решительном бою с этим проклятием человечества…. И когда надо будет взяться за оружие, то вы покроете себя неувядаемой славой и укрепите своими руками красные штандарты в Варшаве и Берлине, там, где мы не смогли их укрепить в 1920-м. Борьба продолжается…»
(Из письма Н. Островского от 13 марта 1935 г. к комсомольцам аммиачного завода г. Березники).


«Вы укрепите своими руками красные штандарты в Варшаве и Берлине». Берлин. 1945, май. Фото Евгения Халдея

5. А вот что писал о герое Островского русский писатель испанского происхождения — Рубен Давид Гонсалес Гальего (1968 г. р.). Надо заметить, что раскручивало творчество Гальего не что иное, как «Радио Свобода», так что оно (творчество) носит определённый антисоветский и антикоммунистический отпечаток. Даром, что писатель — внук бывшего генсека Компартии народов Испании. Также для правильного понимания произведений Гальего надо знать, что автор от рождения парализован, и, естественно, многое пишет о связанных с этим жизненных проблемах.
И вот что Гальего писал о Павле Корчагине:
«Я редко плакал над книгами. Поводов плакать у меня было вполне достаточно и без надуманного книжного горя. Но эта книга была настоящей. Эта — не врала. Павка Корчагин скакал на лошади и владел клинком не хуже мушкетёров. Павка Корчагин был сильным и смелым парнем. Он воевал ради идеи, деньги и звания ему были ни к чему. Будёновка — жалкое подобие рыцарского шлема — не могла защитить его от подлой пули. Острый клинок был бессилен против маузера. Он знал это, но шёл в бой. Шёл в бой снова и снова. Снова и снова рвался в самую гущу битвы. Дрался и побеждал, всегда побеждал. Оружием и словом. Когда отказало тело, когда рука не могла уже держать клинок, он сменил оружие, он приравнял к штыку перо. Он смог. Последний рыцарь холодного оружия. Последний викинг двадцатого века...»

6. Характерно, что в годы «перестройки», то есть реставрации капитализма, именно на память о «советских святых» была развёрнута наиболее рьяная и грубая атака. Антикоммунисты не отказали себе в удовольствии пройтись и по Островскому. Его высмеял, в частности, Виктор Пелевин, который позднее стал критиковать буржуазный строй (что делает и сейчас), но тогда был в первых рядах сатириков-антисоветчиков. В его романе «Омон Ра» (1991) фигурирует лётное училище имени Маресьева, где курсантам после поступления ампутируют ноги, а затем учат танцевать «калинку», а также Высшее военно-политическое училище имени Павла Корчагина (автобиографического героя Островского), где выпускников делают слепыми и парализованными инвалидами. Цитата из книги: «У нас в космической школе было два замполита, которых за глаза называли иногда политруками — Урчагин и Бурчагин, оба полковники, оба выпускники Высшего военно-политического училища имени Павла Корчагина, очень похожие друг на друга. С нашим экипажем занимался обычно Урчагин. У замполитов на двоих было одно японское инвалидное кресло с электромотором, и поэтому когда один из них вел воспитательную работу, второй молча и неподвижно полулежал в кровати в крохотной комнате пятого этажа...» «Меня поражал оптимизм этого человека, слепого, парализованного, прикованного к инвалидному креслу — но выполняющего свой долг и не устающего радоваться жизни».
Однако теперь, по прошествии 33 лет благословенной буржуазной жизни, только совсем уж безнадёжные либералы станут веселиться этим шуточкам о якобы бессмысленности подвигов советских революционеров...


Уничтоженный в процессе декоммунизации памятник Николаю Островскому в Киеве. Ещё один памятник писателю был снесён в Краматорске, третий – в Хмельницком


Снос памятника Островскому и корчагинцам в Хмельницком. 2017 год, январь. Фото опубликовал в соцсетях глава департамента образования Хмельницкого горсовета Роман Николаев, сопроводив его подписью: «Это признак завершения эпохи уничтожения человечества. Прежде всего меняются символы»


2018 год. Памятник Павке Корчагину в Боярке Киевской области — до демонтажа и после

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив