День рождения. Сельма Лагерлёф
cand_orel — 20.11.2022Сельма Оттилия Ловиза Лагерлёф (швед. Selma Ottilia Lovisa Lagerlöf) (20 ноября 1858, Морбакка, Вермланд — 16 марта 1940, Морбакка, Вермланд) — шведская писательница, первая женщина, получившая Нобелевскую премию по литературе (1909), и третья, получившая Нобелевскую премию (после Марии Кюри и Берты Зуттнер).
Достаточно давно у меня был пост, можно вспомнить...
В эти Рождественские каникулы (для меня они все-таки Рождественские, а не Новогодние) было по погодным, вернее – непогодным, условиям не до прогулок, или на французский манер – не до променадов.
И так сложилось, что размышления о променадах сначала реализовались в виртуальной плоскости просмотром фотографий, потом неисповедимыми путями подсознания или божьих промыслов, или в их едином дуализме все сконцентрировалось на иерусалимских хрониках. И вот тук как раз случился «променад», как такое конкретное местечко в Иерусалиме с которого они наблюдают и показывают свой город.
А вот надо сказать, что с относительно недавних пор Иерусалим у меня мгновенно ассоциируется с Сельмой Лагерлеф, да именно с той, что написала о Нильсе с дикими гусями. Именно такой ее образ и сопровождал меня с детства, представляя ее в одном строю с другими детскими скандинавскими писателями в ряду с Астрид Линдгрен с ее Карлсонами, Пеппи Длинныйчулок и т.п.
Нет, мне в руки, конечно, попадалась эта книга «Иерусалим» и в детстве и в юности, но не взялся читать… И правильно – этот роман следовало читать после Ветхого и Нового заветов (а их я впитал уже довольно взрослым), да и по-моему после посещения Иерусалима. Что я и сделал.
Читал запоем, был одержим поездкой в Иерусалим вместе с героями романа, и знал, куда и к чему они стремятся. Не терпится, давайте хоть чуть-чуть покажу панораму этого места.
Конечно, снимки сделаны не вчера (может что-то уже и поменялось), можно сказать – чуть позже времен написания романа, страшно сказать – в 1902 году (роман, не снимки).
А потом уже вместе с героями романа в Иерусалиме, распечатав карту старого города и отслеживая места происходящих событий, я все время был с ними и в каком-то конкретном месте и в их конкретных мыслях.
Практически знаю наизусть и хочу поделиться, по-моему, краеугольным фрагментом романа:
«Не успела она осознать произошедшие с ней перемены, как вдруг услышала могучий, громовый голос, словно вылетающий из старого, охрипшего горла:
— Воистину могу я с гордостью поднять голову из праха, ибо никто не может сравниться со мной в могуществе, силе и святости!
Едва были произнесены эти слова, как от храма Гроба Господня раздался удар колокола, — только один удар, прозвучавший словно протест.
И голос продолжал:
— Разве не я наполнил мир благочестием? Разве не я остановил людской поток в его бессмысленном беге и направил его в новое русло?
Миссис Гордон оглянулась. Голос доносился с востока, со стороны города, где некогда возвышался храм Соломона, а теперь на серовато-зеленом ночном небе высился силуэт мечети Омара. Может быть, это был мулла, который, поднявшись на минарет, славил Аллаха?
— Слушай же, — продолжал голос, — я помню эти места задолго до того, как здесь воздвигли город. Я помню эту гору нетронутой и недоступной. Вначале это была одна несокрушимая скала, но потоки дождя, льющиеся на нее с сотворения мира, размыли ее на бесконечное множество холмов. Одни из них спускались мягкими склонами, другие раскинулись широкими плоскогорьями с отвесными стенами, некоторые представляли такие узкие гряды, что служили мостиками для окружающих возвышенностей.
Когда глубокий голос замолк, со стороны Гроба Господня снова раздалось несколько отрывистых ударов колокола. Миссис Гордон, ухо которой уже привыкло различать звуки в ночной тишине, уловила в этом звоне голос, и ей почудились слова:
— Я тоже видел все это.
Первый голос снова заговорил:
— Я помню, что на вершине этого горного хребта находился холм, называемый Мориа. Он угрюмо и мрачно возвышался крутыми склонами и резко очерченной вершиной над глубокими темными долинами, на дне которых пенились бурные потоки. С востока, юга и запада гора Мориа высилась неприступной стеной, и только с северной стороны она соединялась с широкой грядой холмов, наползавших друг на друга по ту сторону долины.
Миссис Гордон опустилась на груду камней, оперлась головой на руку и стала слушать.
Как только первый голос замолк, как будто несколько утомленный, с противоположной стороны раздался второй голос:
— Я тоже помню изначальный вид скалы.
— Случилось однажды, — снова заговорил голос со стороны мечети, — что несколько пастухов, перегонявших свои стада через горный хребет, заметили эту гору, которая стояла среди долин и возвышенностей так хорошо защищенная, словно в ней хранились большие сокровища или другие чудеса. Они поднялись на ее вершину и нашли здесь величайшую святыню.
Тут его прервал голос колокола:
— Они нашли на восточном склоне всего лишь обломок скалы. Это был большой, круглый, приплюснутый камень, который слегка возвышался над землей, поддерживаемый посередине острием другого обломка, и в таком виде он больше походил на шапку исполинского гриба.
— Но пастухи, — продолжал первый голос, — знавшие все священные сказания с начала мира, были охвачены большой радостью при виде его и воскликнули: «Вот та священная скала, о которой так много рассказывают старики. Вот камень, который Господь создал прежде всего мира. Отсюда раскинул Он поверхность земли на восток, запад, север и юг, отсюда воздвиг Он горы и разлил моря до самой тверди небесной».
Голос остановился, как бы ожидая возражения, но колокол молчал.
«Какое странное явление, — подумала миссис Гордон, — ведь это не могут быть голоса людей». И в то же время это совсем не казалось ей странным. В эту душную ночь при зеленовато-бледном свете месяца все чудесное представлялось ей вполне естественным.
— Пастухи с большой поспешностью сошли с горы, — продолжал первый голос, — чтобы оповестить все окрестности, что они нашли Камень, служащий основанием мира. И скоро я увидел толпы людей, поднимающиеся на гору Мориа, чтобы на мне, первосотворенном камне, принести жертву Творцу и воздать Ему хвалу за Его чудное создание.
При этих словах голос перешел в певучий напев на высоких дрожащих нотах, каким дервиши читают Коран.
— И тогда впервые мне поклонились и принесли жертву! Слава обо мне разнеслась по всему миру. Почти ежедневно видно было, как длинные вереницы караванов поднимаются по беловато-серой горе, отыскивая дорогу к горе Мориа. Поистине я могу с гордостью поднять свое чело! Благодаря мне эта недоступная вершина перестала быть одинокой и заброшенной. Ради меня на гору Мориа стремилось столько людей, что купцы сочли выгодным для себя возить сюда свои товары на продажу. Благодаря мне на горе появились оседлые жители, которые продавали паломникам уголь и воду, благовония и огонь, голубей и ягнят.
Второй голос все еще молчал, но миссис Гордон подняла удивленно голову. Говоривший так должен был быть самим Камнем Основания! Она слышала голос обломка скалы, который покоится в великолепной мраморной нише в мечети Омара!
Голос продолжал:
— Я первый и единственный, я тот, кому никогда не перестанут поклоняться люди!
Едва он произнес эти слова, как прозвучал ответ колокола церкви Святого гроба:
— Ты забыл рассказать, что почти посередине той самой возвышенности, где покоишься ты, находилась маленькая, незначительная гора, поросшая дикими маслинами. И ты, вероятно, охотно бы забыл, что древний патриарх Сим, сын Ноя, второй прародитель человеческого рода, поднялся однажды на гору Мориа. Он был уже стар и дряхл и стоял одной ногой в могиле; он поднимался медленными, неверными шагами. Двое слуг сопровождали его, неся всевозможные орудия, необходимые для того, чтобы выбить в скале могильный склеп.
Но старый хриплый голос молчал.
— Ты притворяешься, будто не знаешь, что Ной, отец Сима, владел черепом Адама, первого человека; он хранил его как самую драгоценную реликвию, оставшуюся от праотца всех людей. Умирая, он передал череп Симу, а не кому-то другому из сыновей, потому что предвидел, что от Сима произойдет величайший народ из всех народов. Чувствуя приближение своего последнего часа, Сим решил захоронить святую реликвию в горе Мориа. Но, обладая даром пророчества, он похоронил череп не под святой скалой, а под небольшой горой, поросшей маслинами, и она с того дня стала называться Голгофой, или Лобным местом.
— Я хорошо помню это событие. — проговорил хриплый голос, — Я помню также, что почитатели святой скалы находили это в высшей степени странным. Они считали, что патриарх был слишком стар и дряхл, чтобы сознавать, что делает.
Со стороны церкви раздался только один звонкий удар, который показался миссис Гордон больше похожим на отрывистый смешок.
— И что может значить такое ничтожное событие, — снова раздался голос со стороны мечети. — Могущество и святость великого камня все возрастали. Цари и народы стекались к нему, прося у него счастья и удачи. Я помню и тот день, когда патриарх более славный, чем Сим, посетил гору. Я видел почтенного седовласого Авраама, когда он поднимался на гору в сопровождении своего сына Исаака. И не на тебе, о Голгофа, а на святом камне воздвиг Авраам жертвенный алтарь, чтобы принести в жертву своего сына.
Колокол Гроба Господня резко прервал его:
— Разумеется, это делает тебе честь, но не забывай, что почет при этом выпал и на мою долю! Ведь когда ангел Господень остановил нож в руке патриарха, и тот пошел по горе искать животное, чтобы принести его в жертву, то нашел на Голгофе овна, зацепившегося рогами за куст маслины.
Миссис Гордон прислушивалась все с большим вниманием. Слушая спор двух великих святынь, она с некоторым унынием думала о своем призвании.
«Ах, Боже мой, зачем послал Ты меня проповедовать единение? Споры и распри — вот единственное, что осталось неизменным с сотворения мира!»
Первый голос отвечал:
— Я не забыл ничего, что достойно сохраниться в памяти. Я помню, что уже во времена Авраама плоскогорье не было пустыней. Здесь был город, в котором жил царь, считавшийся первосвященником святого камня. Этим царем был Мельхиседек, он первый установил порядок жертвоприношения и прекрасные священные обряды, совершавшиеся у святого камня.
Собеседник не замедлил с ответом:
— Я тоже признаю Мельхиседека святым мужем и пророком. То, что он был одним из избранников Господних, доказывает уже его желание быть погребенным в могильном склепе под Голгофой на том самом месте, где покоится череп Адама. Ты никогда не задумывался над великим смыслом того, что первый грешник и первосвященник погребены в одном месте?
— Я слышал, что ты придаешь этому очень большое значение, — отвечала святая скала, — но я знаю нечто, имеющее еще большую важность. Город на горе рос и ширился. Окрестные долины и холмы заселялись и получали имена. И скоро уже только восточная часть горы, где лежит Камень Основания, сохранила за собой название Мориа. Южная возвышенность стала называться Сионом, западная — Гаривом, а северная — Везефой.
— Однако расположенный на горе город продолжал оставаться незначительным, — возразил голос Святого Гроба. — В нем жили только пастухи и священники. Люди не имели никакого желания селиться в этой бесплодной каменистой пустыне.
Миссис Гордон содрогнулась, услышав в ответ громкий победоносный голос:
— Я видел царя Давида! Я видел царя в багряных одеждах и блестящих доспехах; он стоял здесь и созерцал город, прежде чем избрал его своей царской обителью. Почему не выбрал он веселый, радостный Вифлеем или Иерихон, лежащий в плодородной долине? Почему не сделал он Гилгал или Хеврон столицей Израиля? Говорю тебе, он избрал это место ради Святой горы. Он избрал его, чтобы цари Израильские жили на горе, которая целые тысячелетия осенялась моей святостью.
И голос снова заговорил нараспев:
— Я вижу великий город с его стенами и башнями. Я вижу на юге Сиона царский дворец с тысячей строений. Я вижу лавки купцов и мастерские ремесленников, укрепленные стены, высокие ворота и башни. Я вижу людные улицы, всю красоту и весь блеск града Давидова!
— И вспоминая все это, я могу поистине воскликнуть: «Велико твое могущество, о Святая скала! Все это вызвано к жизни благодаря тебе. С гордостью можешь ты поднять свое чело! Ничто не может сравниться с тобой в славе и святости!» А ты, Голгофа, была маленьким пятнышком на земле, пустынным холмом за городскими воротами. Кто приносил тебе жертвы, кто поклонялся тебе, кто знал хоть что-нибудь о твоей славе?
В то время, как эта хвалебная песнь разносилась в ночном воздухе, заговорил голос колокола, гневно, но тише, чем прежде, как бы сдерживаемый чувством благоговения:
— Видно, что ты уже стар и преувеличиваешь все, что видел в юности, как делают все старики. Город Давида одиноко раскинулся по южному склону. Он не достигал даже середины горы. Вполне естественно, что я остался за городской стеной.
Первый голос тут же продолжил, не давая прервать себя:
— Но величайшей славы, о Святая скала, достигла ты при Соломоне! Гора вокруг тебя была выровнена и выложена каменными плитами. А вокруг этой площади построили колоннады, как в парадных залах царских дворцов. Посреди площади был возведен храм, где помещалось святилище и Святая Святых. И ты, о Камень Основания, покоился посреди храма, и на тебе хранились в святилище скрижали заповедей и ковчег завета!
Со стороны храма донесся только глухой жалобный стон.
— А при Соломоне была проведена вода из глубины долины на возвышенность, окружающую Иерусалим, потому что Соломон был мудрейший из царей. На сухой беловато-серой почве стали расти деревья, а между расщелин скал зацвели розы. Осенью в садах к радости Соломона собирали финики и виноград, гранаты и маслины. А ты, Голгофа, все еще продолжала оставаться пустынным холмом за городской стеной. Ты была такой невзрачной и бесплодной, что ни один богач во времена Соломона не хотел разбить на тебе сады и ни один бедняк не сажал на тебе виноградной лозы.
Второй собеседник, казалось, собравшись с мужеством, ответил на последние нападки:
— Ты забываешь, что именно в это время произошло событие, придавшее Голгофе блеск и славу. В это время мудрая царица Савская посетила Соломона, и царь принял ее в своем дворце, который назывался «Дом из ливанского дерева», потому что был построен из бревен, привезенных из далекого Ливана.
— Когда Соломон привел арабскую царицу полюбоваться на эту невиданную постройку, она обратила внимание на одно бревно необычайной толщины. Когда его рассмотрели ближе, оно оказалось сросшимся из трех стволов. Мудрая царица содрогнулась, увидев это дерево во дворце царя, и поспешила рассказать его историю. Она поведала царю, что ангел, охранявший вход в рай после изгнания первых людей, впустил однажды в великолепные райские сады Сифа, сына Адама.
— Ему было позволено идти вперед, пока он не увидит древа жизни. Когда же Сиф уходил обратно, ангел дал ему три зерна чудесного дерева. Сиф посадил эти зерна на могиле Адама на ливанской горе, и из них выросли три ствола, сросшиеся в одно дерево. «И это самое дерево, — сказала царица, — срубили для тебя дровосеки царя Хирама, о царь, и вот оно вложено в стену твоего дворца. Но сказано, что на этом стволе должен умереть человек, и, когда это случится, Иерусалим падет и все племена Израилевы рассеятся по миру». Чтобы избежать исполнения этого мрачного пророчества, царица посоветовала Соломону уничтожить это дерево. И Соломон повелел вынуть ствол из стены дворца и бросить его в купель Вифезду.
За этим длинным рассказом последовало глубокое молчание, миссис Гордон начала думать, что этим все и кончится, колокол зазвучал снова:
— Я вспоминаю те тяжелые времена. Я видел, как храм был разрушен и весь народ заключен в темницы. Где же были тогда твои слава и могущество, о Святая скала?
Голос Святой скалы ответил после некоторого молчания:
— И все-таки я всемогущ! И хотя я пал, я снова сумел подняться. Разве ты не помнишь, каким блеском я сверкал во времена Ирода? Помнишь три преддверья, ведущие в храм? Помнишь огонь на жертвенном алтаре, который поднимался высоким пламенем, озаряя ночью весь город? Помнишь Царский портик Ирода, называемый «прекрасным», который состоял более, чем из полутора сотен порфировых колонн? Помнишь благоухание благовоний, сжигаемых в храме, которое при западном ветре доносилось до Иерихона? Помнишь, с каким гулом распахивались медные врата? Помнишь вавилонскую завесу перед Святая Святых, затканную розами и нитями чистого золота?
Со стороны храма прозвучал отрывистый резкий ответ:
— Я помню все это, но помню также, что в те времена Ирод велел вычистить купель Вифезды и что его работники нашли на дне ее Древо Жизни, находившееся некогда в стене дворца Соломона, и выбросили на берег толстый ствол.
— Вспомни еще, — с гордым торжеством продолжал голос камня, — вспомни еще блестящий город, в котором цари иудейские жили на Сионе, а римляне и чужестранцы в окрестностях Везефы! А помнишь крепость Мариамны и крепость Антония? Помнишь ли несокрушимые врата и стену с башнями, окружавшую город?
— Да, я все помню, — отвечал колокол, — но я помню и то, что именно в это время член синедриона Иосиф Аримафейский приказал вырыть могильный склеп в своем загородном саду, прилегавшем к Голгофе.
Голос камня, несколько вздрогнув, продолжал неустрашимо:
— Помнишь огромные толпы людей, сходившиеся на большие праздники в Иерусалим? Ты не забыл еще, как на всех дорогах Палестины кишел народ, а склоны горы вокруг города были тесно заставлены палатками? Ты помнишь, как народы Рима, Афин, Дамаска и Александрии стремились сюда, чтобы созерцать красоты храма и города? Помнишь ты еще гордый град Иерусалим?
Колокол прозвучал с непоколебимой уверенностью:
— Несомненно я помню все это, я не забыл также, что как раз в это время палачи Пилата нашли Древо Жизни на берегу купели Вифезды и сделали из него крест, на котором должен был быть распят осужденный преступник.
— Презираемым и непризнанным был ты всегда, — прозвучал горький ответ. — Но до тех пор ты был, по крайней мере, незаметным пятном на земле. А в те времена на тебя навлекли позор, ибо палачи Пилата выбрали тебя местом для казни. Я помню тот день, когда на Голгофе воздвигли три креста.
— Я был бы достоин презрения, если бы когда-нибудь забыл этот день! — возразил ему торжественно голос храма, и слова разнеслись далеко в воздухе, словно сопровождаемые хвалебным пением невидимых хоров. — И я помню так же, что в то время, когда на скалистой Голгофе был водружен деревянный крест, на горе Мориа совершилось великое пасхальное жертвоприношение. Пышно одетые входили израильтяне в украшенные колоннами преддверья храма. Среди толпы шли люди с длинными шестами в руках, на которых висели жертвенные агнцы. И когда толпа наполнила весь храм, так что не было больше ни одного свободного места, врата храма захлопнулись и трубные звуки возвестили начало празднества.
— Жертвенные животные были повешены между колонн и заколоты. Священники стояли длинными рядами поперек храмового двора, собирали кровь жертвенных животных в золотые и серебряные чаши и возливали ее на пылающий жертвенный алтарь. Крови было пролито так много, что она залила весь двор, и священники должны были стать на скамейки, чтобы не замочить в крови края своих белоснежных одеяний. И в то мгновение, когда Распятый на Голгофе испустил дух, великое пасхальное жертвоприношение в храме было прервано. Глубокий мрак окутал святилище, весь храм сотрясся до основания, и вавилонская завеса в храме разорвалась надвое в ознаменование того, что с этого часа слава, могущество и святость Мориа переходят к Голгофе.
— Землетрясение не обошло и Голгофу, — произнес первый голос, — вся гора дала трещины.
— Да, — подхватил храм в прежнем торжественном тоне. — На вершине Голгофы образовалась глубокая трещина, и через нее кровь с креста стекла глубоко до самого могильного склепа, возвестив и первому грешнику, и первосвященнику, что искупление свершилось.
В ту же минуту в церкви раздался громкий и ликующий перезвон колоколов, а со стороны минарета мечети донеслось заунывное пение, призывающее правоверных.
Миссис Гордон поняла, что наступил час молитвы, и ей показалось, будто обе спорящие святыни хотели дать излиться обуревавшим их чувствам гордости и унижения.
Едва только смолкли колокола, как мечеть заговорила в прежнем торжественном тоне:
— Я великая скала, пребывающая с начала мира, а что такое Голгофа? Я есть то, что я есть, никто не может усомниться, где ему искать меня, а как найти Голгофу? Где гора, в глубину которой погрузился крест? Никто этого не знает. Где гробница, куда был положен Христос? Никто с уверенностью не может указать места.
Быстро прозвучал ответ с Голгофы:
— И ты возводишь на меня все эти обвинения? Тебе следовало бы знать местоположение Голгофы, ты достаточно стар для этого. Целые тысячелетия видел ты Голгофу на ее месте перед Вратами Правосудия.
— Да, разумеется, я стар, я очень стар, — заговорил снова камень. — Но ты сам сказал, что у стариков плохая память. Вокруг Иерусалима лежит много пустынных холмов. Как могу я помнить, какой из них Голгофа? А в горах вырыто много могильных склепов. Как могу я узнать, в каком из них был погребен Христос?
Миссис Гордон слушала со все возрастающим нетерпением. Ее охватывало желание вмешаться в разговор. Эти чудесные голоса раздавались в ее ушах только для того, чтобы напомнить ей давно знакомые древние сказания! Ей хотелось крикнуть им, чтобы они открыли ей тайны Царствия Божия, а обе святыни вместо этого самым жалким образом спорили о первенстве и преимуществе.
Колокол нетерпеливо зазвенел:
— Тяжело вечно оправдываться и возражать, как будто я говорю о том, чего не было. Ты, несомненно, помнишь, что еще первые христиане посещали меня, чтобы вспомнить о важных событиях, совершившихся на Голгофе?
— Да, — отвечала мечеть, — это может быть и правда, но я почти уверена, что христиане потеряли тебя среди вновь построенных улиц и новых домов, город сильно разросся, и Ирод приказал обнести его новой стеной.
— Они не потеряли меня, — возразила Святая Гробница, — они собирались вокруг Голгофы, пока не прекратилась осада Иерусалима. Только тогда они покинули город.
Святой камень ничего не возразил. Он, казалось, был подавлен этими грустными воспоминаниями.
— Твой храм был низвергнут! — воскликнула церковь. — Священное место покрылось обломками, а римский император запретил убирать развалины. Шестьсот лет, о камень, пролежал ты в пыли и прахе!
— Что значат для меня шестьсот лет? — возразил надменно камень. — Никто не сомневается, где я лежу, а твое местонахождение вызывает постоянные споры.
— Как можно спорить обо мне, если я была вновь обретена благодаря чуду Господню! — с благочестивым смирением отвечала гора. — Меня снова нашла царица Елена, которая была христианкой и святой. Она получила во сне повеление отправиться во Святую землю и воздвигнуть святыни на том самом месте, где происходили великие события.
— Ах, я помню то время, когда царица прибыла в Иерусалим. Ее сопровождали благочестивые и ученые мужи. Я помню, как она долго и напрасно отыскивала гроб Господень.
— В то время почти посреди города был воздвигнут храм Венеры, и царица узнала, что Адриан построил его на горе, которую христиане некогда почитали святой. Она повелела разрушить храм, и тогда обнаружилось, что он был воздвигнут на Голгофе. Под фундаментом храма нашли, нетронутым и сохранившимся для потомства Святой Гроб и вершину Голгофы с гробницей Мельхиседека и расщелину в горе, из которой, как утверждали, все еще продолжала сочиться кровь. Нашли также и…
Тут мечеть прервала его громким насмешливым хохотом.
— Выслушай последнее и самое веское доказательство, — продолжала церковь, не давая перебить себя. — Святая Елена ничего так не жаждала, как отыскать Святой Крест, который совершенно исчез, и только после долгих и бесплодных поисков к царице пришел мудрец, сообщивший ей, что Крест погребен глубоко под землей, и указал место, где его следует искать. Он сказал, что надо рыть очень глубоко, потому что стражники бросили Крест в крепостной ров, который теперь доверху наполнен землей и камнями. О, я помню, как сама святая сидела на краю рва и поощряла работников. Я помню также тот день, когда Святой Крест был поднят со дна старого крепостного рва.
Церковь продолжала говорить дальше, не давая мечети перебить себя насмешливыми восклицаниями и недоверчивым хохотом.
— И я помню великое множество чудес, последовавших за обретением Креста, и, я думаю, ты не осмелишься оспаривать их. Ты сам слышал ликующие крики больных, исцеленных святыней. Ты помнишь толпы паломников, стекавшихся со всех сторон к Кресту. Ты должен помнить благочестивых пустынников, живших в горных пустынях близ Иерусалима. А помнишь монастыри и церкви, выраставшие как из-под земли?
— Или, может, ты забыл, о камень, великолепное здание, которое Константин и его мать возвели над святой Гробницей? На том месте, где был найден Крест, воздвигли базилику, а над пещерой Гроба Господня построили прекрасную церковь. Ты, наверное, еще не забыл греческих мастеров, которые строили эти здания с такой же пышностью, как если бы это были королевские дворцы. Ты помнишь также и караваны, которые поднимались в гору, тяжело нагруженные драгоценными камнями и золотом, необходимыми для украшения церкви. Помнишь порфировые колонны с серебряными капителями в базилике и мозаичные своды в церкви Гроба Господня. И ты, наверное, не забыл узкие оконца, через которые проникал свет, преломляясь в алебастровых переплетах и разноцветных стеклах, и каждый луч сверкал как драгоценный камень. Ты, разумеется, помнишь резную решетку перед алтарем и двойной ряд колонн, а также купол, легко и гордо возносящийся над храмом. А посреди церкви стоял Святой Гроб, один только простой и неукрашенный среди всего этого блеска!
— А какое чудесное время наступило после окончания постройки! Разве можно забыть, что все восточные христиане считали Иерусалим своим святым городом, и его начали посещать уже не одни только случайные паломники. Или ты забыл, как сюда прибыли епископы с целой свитой священнослужителей и построили свои дворцы вокруг храма? Разве ты не видел, как здесь воздвигли свои троны армянские, греческие и ассирийские патриархи? Разве ты не видел коптов, прибывших из древнего Египта и абиссинцев из самых недр Африки? Видел ли ты вновь отстроенный Иерусалим, — город, полный церквей и монастырей, гостиниц и благочестивых учреждений? Ты знаешь, что именно тогда он достиг зенита своей славы! Все это было моим делом, о камень! А ты лежал на Мориа покинутый и забытый всеми, под грудой пепла, и никто не вспоминал о тебе.
Камень отвечал на вызов:
— Что значат для меня годы унижения? Разве я не остался тем, что я есть? Прошло не больше двух столетий, и вот, однажды ночью ко мне пришел величественный старец в полосатом плаще и чалме из верблюжьей шерсти. Это был Магомет, пророк Божий. Он был взят живым на небо, и нога его покоилась на моем челе, когда он был взят от земли. И в то же мгновенье я собственной силой поднялся на несколько футов над землей, из одного только страстного стремления последовать за ним. Я поднялся из пепла и праха. Я — вечный, которому никогда не суждено погибнуть.
— Ты покинул свой народ, ты предатель! — загремела церковь. — Ты предоставил власть неверным.
— Я не принадлежу никакому народу, я никому не служу, я — вечная скала. Я охраняю тех, кто поклоняется мне. Вскоре пришел день, когда Омар вступил в Иерусалим, и великий калиф приказал очистить место, где стоял храм: первый поднял себе на голову корзину с мусором и отнес ее. А несколько лет спустя последователи Омара воздвигли надо мной великолепнейшее здание, когда-либо построенное в полуденной стране.
Голос колокола быстро прервал ее:
— Да, это здание очень красиво, но разве ты не знаешь, из чего оно построено? Или ты думаешь, я не узнаю этих мозаичных сводов, этих прекрасных куполов, этих мраморных стен, среди которых ты покоишься точно таким же образом, некогда покоился Святой Гроб в базилике Елены? Твоя мечеть построена по образцу первого храма Гроба Господня.
Миссис Гордон становилась все нетерпеливее. Спор двух святынь казался детским и жалким. Они не обменялись ни единой мыслью в защиту своих религий, а только хвастались друг перед другом, возведенными над ними, зданиями.
Мечеть продолжала:
— Я помню очень многое, но не помню, чтобы мне доводилось видеть великолепный храм над Гробом Господнем, о котором ты говоришь. Он, правда, был возведен на Голгофе, но скоро разрушен врагами, снова отстроен и опять разрушен. Наоборот, я помню, что на Голгофе находилось множество больших и маленьких зданий, которые почитались святыми местами. Они стояли жалкие, полуразрушенные, и дождь протекал сквозь их крыши.
— Да, это правда, — отвечала церковь, — это было в твое время, во времена мрака. Но я тоже могу повторить твои слова: что значат для меня годы унижения? Я видела, как весь запад поднялся на защиту меня. Я видела, как Иерусалим был завоеван воинами, закованными в железо, которые прибыли из Европы. На моих глазах твоя мечеть была превращена в христианскую церковь, и крестоносцы воздвигли на тебе, о камень, святой алтарь. И я видела еще, как рыцари вводили своих лошадей под своды храма.
Древний камень возвысил голос и запел так, как поют дервиши в пустыне.
Но церковь не унималась:
— Я помню, как рыцари снимали свои железные доспехи и брались за заступы и лопаты, чтобы построить новый храм над Гробом Спасителя. Я помню, как они строили здание очень большим, чтобы оно могло вместить в себя все святые места, а серую каменную гробницу они обложили белыми мраморными плитами.
Древний голос перебил церковь:
— Что пользы в том, что тебя построили крестоносцы, ведь ты опять была разрушена?
— Я полна воспоминаний и святости! — громовым голосом вскричала церковь. — В моих стенах есть масличный куст, у которого Авраам нашел овна, и часовня, где покоится череп Адама. Я могу показать Голгофу и Гробницу, и камень, на котором сидел ангел, когда пришли женщины, чтобы оплакивать умершего. Внутри моих стен находится место, где царица Елена поощряла работников, и то место, где был найден Крест. Я владею колонной, у которой сидел Распятый, когда на Него надели терновый венец, и камнем, который привалили ко входу в Его могилу, и гробницей Мельхиседека. Я обладаю мечом Готфрида Бульонского. Мне продолжают поклоняться копты и абиссинцы, армяне и якобиты, греки и римляне. Толпы пилигримов наполняют меня.
Мечеть снова прервала ее:
— Какое значение имеешь ты, гробница, местоположения которой никто не знает? Ты хочешь сравняться с вечной скалой? Разве не на мне запечатлено святое, незыблемое имя Иеговы, которое означает Иисуса? Разве не в моих стенах восстанет Магомет в судный день?
Спор между двумя святынями становился все оживленнее и горячее. Миссис Гордон поднялась с места. Она забыла, что ее слабый голос не сможет заглушить могучие голоса спорящих:
— Горе, горе вам! — воскликнула она. — Что же вы за святыни? Вы спорите и враждуете между собой, и через вас раздоры, ненависть и преследования идут в мир. Последняя заповедь Божия возвещает единение, — запомните это! Последняя заповедь Божия, которую Он мне дал, возвещает единение!
Когда она произнесла эти слова, обе святыни смолкли. Миссис Гордон изумилась: неужели ее слова обладали силой прекратить их спор? Но тут она увидела, что все кресты и полумесяцы, высящиеся над куполами святого города, постепенно позолотились и засверкали. Из-за Масличной горы поднималось солнце, и всем ночным голосам пора было смолкнуть»
Вот так вот, заканчиваем прогулку.