Что бы то ни было - Пурим...

chipka_ne — 21.03.2019

Маму выписали в воскресенье из Шаарей Цедек. Не домой. В хоспис. Сегодня пятый день, как она там — и я учусь с этим жить.

Из хорошего — дозу обезболивающего ей увеличили, и пока этого достаточно. Она сама ест и сама дышит. Узнает меня и пытается говорить. После того, как весь прошедший шабат она повторяла только две фразы: «мне плохо» и «мне больно» — это почти счастье... А всё остальное — плохо, но выписку из истории болезни я, пожалуй, пересказывать не стану.

В понедельник я приехала с утра, чтобы её покормить и отправиться на работу. Очень гордилась тем, что догадалась привезти ей мягкую силиконовую ложечку для младенцев — есть стало на порядок легче (жаль, что три недели ушло на то, чтобы до этого додуматься).

Внезапно закружилась голова — сто лет такого не было, как при гипогликемии. Спустилась в салон, закинула в рот ложку сахара, села в удобное кресло отдышаться.

А тут оказалось, что в салоне на полную катушку идёт подготовка к пуримскому утреннику. Я ещё подышала свежим воздухом на терраске и собралась уходить, как доктор Азулай преградил мне дорогу — куда, разве ты не специально на утренник приехала? Это ведь и для жильцов, и для семей, и для персонала, смотри, как мы расстарались, какой стол накрыли! Сейчас маму твою сюда вместе со всеми привезём, музыку включим.

— Маму трогать нельзя, — сказала я невесело, — ей каждое движение даётся с болью, да и вообще — устала она после купания и завтрака, спит сейчас.

— А никто её трогать не собирается, привезём нежненько на её же кровати, с кислородом, катетером и капельницей. А что спит — так музыку и во сне слышно — наукой доказано!

...Так что я осталась. Тут положено написать что-то надрывное слёзовышибающее, типа «самый душераздирающий Пурим в моей жизни» или «праздник со слезами на глазах» — но, знаете, воздержусь. Потому что никаких слёз не было, а все по мере сил, веселились и дурачились, как могли, и лежачие в том числе.

Я написала об этом пост с картинками в «проходимцах», но там по правилам СОО много текста нельзя, поэтому навёрстываю здесь.

Ходячая арабская бабушка в цветастом, совершенно на русский деревенский манер повязанном платочке, тоже причапала, потому что веселиться — так уж всем. Волонтёр ди-джей устроил концерт по заявкам, торжество мультикультурности — Авраам Фрид, Элвис Пресли, Шломо Карлибах, Фрэнк Синатра (существенная часть персонала и волонтёров «америкаим»), Зоар Аргов, и отдельными номерами «Полюшко-поле» с «Калинкой» для моей мамы и Ум-Кульсум для арабской бабушки. Доктор Азулай каким-то образом поймал мои мысли и заказал Джо Дассена и Шули Ранда — вот уж угодил, так угодил (единственный раз, когда я чуть не прослезилась — от неожиданности...).

И ещё — из быта хосписа. В первый же день я обратила внимание на хлопотливого дядечку моих примерно лет, которого легко было принять за санитара — он ни минуты не сидел без дела, то кого-то помогал везти до лифта, то в комнатах что-то подправлял, то подносы уносил-приносил.

Разговорились с ним в салоне и узнав, сколько моей маме лет, он уважительно присвистнул: счастливая! Тут только я поняла, что никакой он не санитар, а такой же посетитель, как и я.

— А у вас здесь кто? — спросила я осторожно.

— Дочка, — просто ответил он, — ровно в два раза младше вашей мамы. И добавил, увидев, что я переменилась в лице, — да вы не пугайтесь, я сейчас время отсчитываю секундами, и за каждую секунду — спасибо.

...Он приезжает в Иерусалим из Хайфы — «каждый день?» — ужаснулась я — нет, дважды в неделю и остается на две-три ночи. Ночует здесь же в салоне — ему ставят на ночь ширму и стелят матрас. Потом — домой — переодеться-постираться и назад — помогать-хлопотать и отсчитывать секунды.

Нет, ему не трудно — поездом до Бен-Гуриона, оттуда — в Хайфу, а там — четверть часа на автобусе. Три с половиной часа в один конец, но поезд удобный, ему нравится, туалет есть, кресла комфортные, не трясёт, как в автобусе — сплошной отдых, а не поездка...

После утренника мы развозим неходячих по комнатам, и я ещё раз выхожу во дворик с чашкой кофе — уж больно вид оттуда хорош. Я там не одна, в шезлонге с комфортом, по-барски расположился один из обитателей хосписа — с чёрным кофе в одной руке и самокруточкой в другой: легальный канабис здесь получают по рецепту. Возраст его я затрудняюсь определить: поди догадайся, сколько лет исхудавшему до прозрачности человеку с катетером, с капельницей, с бледным до синевы морщинистым лицом, да ещё и один глаз закрыт марлевой повязкой...

Свободным глазом он мне вдруг подмигивает:

— Славно потусили, а? Хочешь затяжку, чтоб уж совсем расслабиться? Да, ты не тушуйся, если брезгуешь, так и скажи, я тебе чистый косячок сверну, у меня чуток лишнего есть. На прошлой неделе, помнишь, какая холодрыга была с дождём? — вот я и не курил, мне, знаешь, не в кайф курить без комфорта возле сортира. А тут — совсем другое дело, глянь вид какой — эх, и сад в цвету, и компания хорошая, и к Богу близко...

...А я и не брезгую ничуть, я вдруг понимаю, что он — почти мой ровесник, с другого конца планеты, но из тех времён, сорок с лишним лет назад, неважно в какой стране, когда для счастья достаточно бедной комнаты, оплывших стеариновых свечей, где подуставшая компания разместилась, кто на полу, кто на продавленной тахте, кто на подоннике — и отплясали уже под «Роллингов», и «Ти-Рекс», и «Криденс», а теперь врубается старик Элвис «Love me tender...» и последняя сигаретка по кругу — мы были хорошими детками, курили в основном то, что в магазинах было, да и не так-то просто было в те времена достать травку... Но только вот курить я бросила тридцать с лишним лет назад, забыла, как это делается, поэтому с чуть ли не с сожалением отказываюсь — да, впрочем, мне для кайфа и этого ностальгического укола забытого счастья достаточно.

— Смотри, — вдруг шепчем он радостно, — нектарницы, видишь — вон, вон, среди цветочков, снимай скорей, пока не улетели! Да быстрее, одна уже упорхнула, быстрее!

Ох, как же я торопилась заснять этих крошечных пташек, местных колибри, не таких миниатюрных, как тропические, не таких разноцветных (самочки серенькие, самцы чёрно-синие с отливом), но невероятно забавных и порхающих, как бабочки.

И я честно успела щёлкнуть оставшуюся птаху — я её видела отчётливо, когда снимала — но потом на фотографии, сколько ни увеличивала и сколько ни вглядывалась, не нашла. А кто найдёт — тому пирожок ~~и ухо Амана~~!