Читаю Клаузевица

- написано живо, с примерами, об "очевидных" вещах, но всякий раз Клаузевиц приходит к выводам, которые не укладываются в голове. Больше всего напоминает "Квантовую физику для "чайников", при общей понятности слов мозг диванного эксперта просто взрывается. Ни одна, самая мудреная книга, меня так не утомляла в последнее время и именно своей алогичностью. Зато в процессе чтения, глянул в Телеграмме залихватские рассуждения о военных действиях... Раньше схожее пробегал без эмоций, а на фоне фона Клаузевица...
- Понял, почему Путин хотел обойтись без СВО. СВО в сравнении с войной это мирная жизнь по полной программе, даже с тысячами жертв. Война же - за пределами человеческой логики, это богиня Кали размером с Охта-центр, вырвавшаяся из под земли. Достаточно, сказать, что по Клаузевицу основная цель войны не взять Херсон, отдать Херсон или как сегодня защитить Токмак - а убить как можно большее количество солдат у противника, сохранив своих. Причем если воюешь вполсилы, то только увеличиваешь ненужные жертвы. Вот этого хотел избежать Путин до последнего и к чему суицидально стремились украинцы.
Короче, рекомендую, хотя бы начать (книга 1000 страниц) чтобы хотя бы понять о каких материях мы целый год рассуждали исходя из обыденного, "кухонного" сознания.
Вот образец "общих" рассуждений Клаузевица:
"Если бы император Александр согласился на невыгодный мир, то поход 1812 г. стал бы наряду с походами, закончившимися Аустерлицем, Фридландом и Ваграмом. А между тем и эти кампании, не будь заключен мир, вероятно, привели бы к таким же катастрофам. Таким образом, какую бы силу, искусство и мужество ни проявил всемирный завоеватель, этот конечный вопрос, обращенный к судьбе, оставался бы повсюду тем же самым. Но неужели на этом основании мы должны отвергнуть походы 1805, 1807 и 1809 гг. и на основании данных одной кампании 1812 г. утверждать, что все они – плод неразумия, что успех их противоестественен и что в 1812 г. стратегическая правда наконец восторжествовала над слепым счастьем? Это было бы крайней натяжкой, суждением донельзя тираническим, которое могло быть доказанным лишь наполовину, ибо ни один человеческий взор не может проследить нить необходимого сцепления событий вплоть до окончательного решения, принятого побежденными монархами.
Но еще менее оснований утверждать, что поход 1812 г. заслуживал того же успеха, как и предшествующие, и если он им не увенчался, то это нечто совершенно ненормальное. Что может быть естественнее, как сказать, что в 1805, 1807 и 1809 гг. Бонапарт правильно оценил своих противников, а в 1812 г. он ошибся; следовательно, тогда он был прав, а на этот раз нет, и притом в обоих случаях потому именно, что нас тому учит конечный результат.
Все действия на войне, как мы уже говорили раньше, рассчитаны лишь на вероятные, а не на несомненные результаты; то, чего недостает в отношении несомненности, должно быть предоставлено судьбе или счастью, – называйте это как хотите. Правда, мы можем требовать, чтобы доля счастья была как можно меньше, но лишь по отношению к конкретному случаю, т. е. в каждом отдельном случае эта доля должна быть возможно меньше, но из разных случаев мы вовсе не обязаны предпочитать именно тот, в котором меньше всего подлежащего сомнению. Это было бы, согласно всей нашей теоретической установке, огромной ошибкой. Бывают случаи, когда величайший риск является величайшей мудростью.
Во всем том, что действующее лицо предоставляет судьбе, по-видимому, нет никакой его заслуги, а следовательно, в этой части на него и не ложится никакой ответственности; тем не менее, мы не можем удержаться от внутреннего одобрения всякий раз, как ожидание полководца оправдывается. Когда же оно срывается, мы испытываем какое-то чувство неудовлетворенности. Дальше этого и не должно идти суждение о правильном и ошибочном, которое мы сознаем только на основании конечного результата или, точнее, которое мы просто находим в нем.
Однако нельзя не признать, что чувство удовлетворения, испытываемое нашим сознанием от меткого действия, и чувство неудовлетворенности – от промаха все же покоятся на смутной догадке, что между успехом, приписываемым счастью, и гением действующего лица существует тонкая, невидимая умственному взору связь, и эта гипотеза доставляет нам известное удовлетворение.
Итак, критика, после того, как она взвесила все, что принадлежит к области человеческого расчета и может быть удостоверено, должна предоставить слово конечному исходу в той части, в которой тайная внутренняя связь вещей не воплощается в видимых явлениях. При этом она должна, с одной стороны, оградить этот безмолвный приговор высшего судилища против напора необузданных мнений, с другой – возразить против нелепых злоупотреблений, которые могут быть допущены этой высшей инстанцией".
|
</> |