Четверг, стихотворение: Елена Игнатова

fem_books — 27.02.2025 * * *

- То ли вправду запахло войной, то ли почудилось мне,
будто гривою конь взмахнул, а грива была в огне,
прогорала височная кость, и плавились губы его...
- А на самом деле не было ничего.

- Прогорала височная кость, и пламя текло с моста,
и на новой дождливой земле не вырастет ни куста,
только с неба будет глядеть лицо обожжённой луны...
- Господи, разве можно так бояться войны?

1968

24 февраля в Иерусалиме в возрасте 77 лет умерла Елена Игнатова – поэтесса и сценаристка, педагог, экскурсовод, пишет Newsru.co.il.

Елена Игнатова родилась 10 июня 1947 года в Ленинграде. Окончила филологический факультет Ленинградского университета в 1970 году, работала учителем в школе (1970-1972), экскурсоводом в музее Петропавловской крепости (1973-1976), преподавателем русского языка на филологическом факультете ЛГУ, а потом сценаристом на киностудии "Ленфильм" (1980-1990). С начала 70-х её статьи, стихи и проза публиковались в самиздатских журналах "Часы" и "Обводный канал", а также в самиздатском альманахе "Московское время", её печатали журналы "Континент" и "Грани". В 1989 году она стала членом Союза писателей СССР.

В 1990 Елена Игнатова репатриировалась в Израиль. Жила в Иерусалиме. С 2004 года была членом редколлегии "Иерусалимского журнала".



Здесь по ссылке можно почитать стихи и мемуарные очерки Е. Игнатовой. Особенно рекомендую «Обернувшись», воспоминания об эпохе так называемой второй культуры.

* В комнате блокадницы тети Пани любоваться было решительно нечем, но она была ласковая и привечала соседских детей. В святки все обитатели квартиры собирались у нее на гадание, по очереди жгли на тарелке скомканную газету и следили за тенью, появлявшейся на стене. Бумага топорщилась в огне, очертания тени менялись, а тетя Паня толковала смысл этих метаморфоз. Одно гадание запомнилось всем: она зажгла газету, и на стене появились колеблющиеся фигурки, которые что-то несли на вытянутых руках, а следом двигалась вереница таких же колеблющихся, дрожащих теней. «Я в этом году умру», – сказала тетя Паня и заплакала. Взрослые попытались обратить это в шутку, но она стала часто жаловаться на сердце, и тетя Нюра уже прикидывала, кому достанется её комната. А через несколько недель умер Сталин, и тут уже заплакали все. «Помнишь Панино гадание?» – спросила тетушка Шура у моего отца, и он вспылил и накричал на неё.

* Большинство жителей нашей окраины были переселенцами послевоенных лет. Обескровленный Ленинград нуждался в рабочих руках, и сюда хлынули люди из деревень, они переселялись целыми родами. Поначалу деревенские держались друг друга, у нас на праздники собирались не только родственники и свойственники, но и соседи по Гришково. Таких землячеств в Ленинграде было много, и в праздничные дни они заполняли центр города. На Невском проспекте шло гуляние, играли гармони, плясуньи выкрикивали частушки, верещали глиняные свистки, плыли бумажные цветы и воздушные шары. Свойственники и родственники шли под ручку, и некоторые шеренги растягивались в ширину на половину проспекта. Вечером все толпились на набережной Невы в ожидании салюта, а после салюта штурмовали трамваи и возвращались на свои окраины. Слободские гуляния в центре города окончились в пятидесятых годах, и прежние певуны и плясуньи награждали теперь друг друга в перебранках презрительным «Эх, ты, деревня!» В середине 1950-х годов мы переселились с Троицкого поля на Московский проспект, но через много лет оно напомнило о себе: мы с сыном шли по Володарскому мосту, ему были великоваты сандалии, и сзади сказали: «Гляди, мамаша, потеряет малец баретки». Слово «баретки» было оттуда, с Троицкого поля, и я подумала: «Вот я и вернулась. Привет!»

* ...я чуждалась одноклассников, и это не прошло даром: по решению класса меня не приняли в комсомол. Руководители «Дерзания» встревожились, считая, что это закрывает мне путь в университет; тогда мало кто знал, что в высших учебных заведениях с тридцатых годов сохранилось правило принимать не больше двух процентов не комсомольцев. В свое время это было препятствием для молодежи из «буржуазных» семей, но в 1960-х годах не комсомольцы были большой редкостью. В университете меня не раз пытались загнать в ВЛКСМ, я уверяла, что не достойна, и комсорг факультета настолько увлекся моим перевоспитанием, что пришел свататься.

* Профессор Мануйлов, автор работ о Лермонтове, по слухам, умел предсказывать будущее; в молодости он увлекся хиромантией и заметил, что у большинства людей, которым он гадал, короткая линия жизни. Он решил, что Ленинграду грозит природная катастрофа, но ошибся — линии жизни были оборваны войной и блокадой города.

* Наш факультет называли ярмаркой невест, и невесты здесь были на любой вкус: серьезные умницы и эффектные модницы, первыми в городе надевшие мини-юбки. [Моя тётя говорит, что это не так, и первым на миниюбочной стезе стал её факультет, философский. - Примечание Майоровой]

* ...поступив на филфак, мы с Леной [поэтессой Еленой Шварц] почти сразу столкнулись с серьёзной трудностью — с занятиями на спортивной кафедре. Нас записали в лыжную секцию, и на первом кроссе в Кавголово мы сразу отстали от остальных, немного поковыляли на лыжах и прилегли отдохнуть в сугроб. Лена достала фляжку со спиртным, мы глотнули из нее и поплелись обратно. Однако незачет спортивной кафедры грозил отчислением из университета, поэтому мы собрали медицинские справки и перешли в группу «спец.-А», но попали, что называется, из огня да в полымя — там нужно было танцевать.

* Однажды в Москве нас с Кривулиным пригласили в гости, и моим соседом за столом оказался основательно пьяный Николай Рубцов. Он долго смотрел на меня и, наконец, сказал: «Девушка, вы очень похожи на Гоголя». «Золотое слово поэта», — шепнул Витя.

* Я швырнула в окно пепельницу, привидение рухнуло и разразилось матерной бранью — оказалось, это был директор музея...

* Среди вопросов на экскурсиях случались удивительные: «Ангел на шпиле в натуральную величину?» (ответ: «в натуральную») или «Жандармы в тюрьме — это чучела?» О чучелах меня впервые спросили в Царском Селе, экскурсанты вышли из Екатерининского дворца разочарованными — им не показали чучело Екатерины Первой. Накануне они были в Эрмитаже, увидели «восковую персону», спросили: «Это чучело Петра Первого?», и экскурсовод подтвердил: «Конечно»; они поинтересовались, где чучело Екатерины, и весельчак ответил, что, соответственно, в Екатерининском дворце. Я убеждала их, что он пошутил, но они не поверили.

* У меня в группе был студент из Армении, который плохо знал русский язык, и я занималась с ним дополнительно. Моя коллега заглянула в аудиторию, посмотрела на нас и сказала: «Зря вы стараетесь, их учишь, учишь, а потом их расстреливают!» Она в свое время так же учила грамотно писать студента-юриста, который оказался одним из бандитов, и ей было досадно, что труд пропал даром.

* О переменах в жизни села хозяйка сказала: «Наброда жировуху завсегда отживет». «Жировать» значит «жить», «жировуха» — природные жители Кольского, а «наброда» она и есть «наброда»; иными словами, пришлые всегда выживают местный народ.

* В кокошнике пришлось высоко держать голову, тяжелый сарафан выпрямил осанку, Дарья Степановна одобрительно кивала с крыльца:
– Молодец, девка, идешь, как из манды на лыжах!
– Да ну вас, Дарья Степановна!
– А я чего? Я говорю, молодец, — улыбнулась она.

* Из Варзуги, издавна известной промысловым ловом сёмги, мы вместо рыбы везли тетради записей и местную поговорку «Сёмгу ловим, мух едим».

* Я пожалела, что опоздала на доклад «Сказка «Колобок» в свете гендера», но организатор конференции сказала, что об этом можно будет спросить в перерыве. Она подвела меня к докладчице, и та спросила: «А что, собственно, вам непонятно?»
– Кто в «Колобке» олицетворяет женское начало? Бабка?
– Лиса, — отрезала девушка, — она съела Колобка.
Нет, феминизм определенно не для меня, мне Колобка жалко. [Вообще глава о феминизме оказалась на редкость поучительным чтением. Наглядно демонстрирует, что если некто не желает воспринять идею, то и не воспримет её. - Примечание Майоровой]

* В другой раз мы с режиссером Людой Чупиро оказались в кафе с актёрами фильма-сказки «Ослиная шкура». За наш стол села немолодая дама в пышном наряде, с причёской, украшенной ветвью искусственных цветов. Ветвь свешивалась ей на лицо, прикрывала рот и мешала есть пирожок.
– Да отогни ты её, — посоветовала Люда.
– Не могу, — вздохнула дама, — причёска развалится.
– А ты кого играешь-то?
– Я, блядь, Вечная Весна! — с досадой сказала страдалица.
– Ну, раз Вечная Весна, тогда терпи, — серьёзно ответила Люда.

* Первое, что мы увидели в фойе, — плачущих молодых женщин, поэтесс Наталью Горбаневскую и Лидию Гладкую. Потом говорили, что причиной их слёз был ответ администратора Дома писателей на упрёк, что все так плохо организовано: «В следующий раз организуем лучше». В зале, в котором проходила панихида, у гроба Ахматовой стояла на коленях величественная старуха Нина Константиновна Бруни-Бальмонт, припав головой к полу.

* В доме Залико были гости, среди них шумная, энергичная дама, впоследствии депутат парламента при Гамсахурдии. Она тоже спросила, как обстоят дела в России, я ответила, что вроде нормально, и вежливо поинтересовалась: «А как у вас?» Её ответ меня поразил:
– Все русские женщины — проститутки, — отчеканила она. — Но вас я, конечно, не имею в виду.
– Почему же, — возразила я, — чем я хуже других? Если все проститутки, то и я тоже.

* Вечер вел председатель секции поэзии Союза Семен Ботвинник. Мы прочли стихи, он предложил высказать мнения, хмуро слушал хвалебные речи, но оживился после вопроса Гали Старовойтовой.
– Лена, — спросила она, — почему вы так много пишете о смерти?
Я втихомолку погрозила ей кулаком...

https://new.antho.net/wp/jjmisc-ignatova-obernuvshis6/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив