Чеченский вопрос на Святой Руси? (окончание)

Сообщество "Добро, зло, мораль, нравственность, этика, нравы." — 30.07.2011

3. Святая Русь

Все чаще и чаще слышатся призывы внутри церкви о возвращении к Святой Руси. А была ли она вообще, Святая Русь? И если была, то – когда? И когда, в таком случае, Русь перестала соответствовать этому идеалу, точнее, изменила ему. И вообще: возможно ли оно (даже теоретически), это сочетание государственности и святости?

Как считают многие современные историки, пиком святости, если так можно выразиться, является, как это ни покажется странным, период XIII–XV вв., когда страна находилась под гнетом татаро-монгольского ига. Это было время рассвета. Также можно отметить период так называемого победоносного шествия советской власти, когда тысячи и тысячи мучеников своей кровью смывали грехи народа. Ныне Россия – многонациональная империя с полной политической, властной и финансовой централизацией в Москве. Но попробуем теперь под определенным ракурсом хотя бы вскользь разглядеть некоторые важнейшие моменты становления нашего народа, становления внешнего и внутреннего, державного и духовного.

Для этого, в первую очередь, обратимся к краткому религиозному историософскому анализу. Имеет смысл сравнить духовные пути двух различных народов: еврейского и русского. Как тот, так и другой народ, получив в свое время особое благодатное призвание, подвергается промыслительному вразумлению через различные бедствия. Идет определенный духовный обжиг сырой «глины» народного сознания. Татарское иго для русского народа вполне сопоставимо с египетским, вавилонским и римским порабощением народа израильского. При этом кровавые и огненные скорби, однако же, прямо способствуют становлению веры и единства народа. Но все же, несмотря на некоторое сходство исторических путей, вряд ли можно обнаружить буквальное повторение путей развития ветхозаветного Израиля на российской почве. Выделяя два телеологических момента промыслительных испытаний, веру и единство, мы видим, как по-разному проходило их освоение тем и другим народом.

Какими только чудесами, знамениями и пророческими обличениями ни укоряет Господь потомков Авраама в неверности и совращении в идолопоклонство в эпоху Ветхого Завета! По сути, все скорби народа так или иначе следовали за всеобщие грехи отступления от веры в Единого Бога. При этом вражда между коленами, несмотря на раздел Иудейского и Израильского царства, не носила у евреев постоянного и угрожающего характера. Кровавые междоусобицы – лишь редкое исключение в еврейской истории.

В этом смысле прямо противоположная картина просматривается на примере исторического пути нашего народа XI–XV вв. Можно только поражаться, насколько легко и сравнительно безболезненно совершилось принятие христианства языческой Русью. И затем в дальнейших веках, вплоть до ХХ в., мы не наблюдаем не только массового совращения в язычество, но и движения в сторону вероисповеданий соседних народов – католичества или ислама. А вот кровь братоубийственных раздоров в борьбе за власть вопиет гласом летописцев земли русской с первых же шагов по ней христианской веры. Печать Святополка Окаянного, к сожалению, принимают многие и многие князья и их приближенные. Так что обжигать нашу «глину», соединяя ее упрямые части, Промыслу Божиему приходилось с другого конца, но почти тем же огнем.

* * *

На рубеже X века во всемирной истории происходит событие огромной духовной важности: крещение Киевской Руси. Последующие века, несомненно, подтверждают тот факт, что Благая Весть была воистину воспринята этим народом, воспринята глубоким и коренным образом. Даже одного свидетельства о чудесах Киево-Печерской Лавры вполне достаточно, чтобы сделать такой вывод. Так что без преувеличения можно сказать, что, начиная с этой границы тысячелетий, мы, в целом, имеем дело уже с новым народом. Становление жизни в то время, и, в особенности, идеалы общественно-государственной и церковной жизни не без основания называют по сей день Святой Русью. Однако внутренние княжеские междоусобицы, раздиравшие не только мирную жизнь русских людей, но и благодатный покров Небесного заступничества, ходатайствовали нашим предкам особое вразумление, ставшее для них в духовном смысле меньшим из зол.

В 1223 году монгольское войско под предводительством Субэдэя разгромило объединенные силы русских и половцев в битве на реке Калке близ Азовского моря. С этого момента начался весьма длительный период нашей истории, именуемый татаро-монгольским игом. Русь подчинилась татарам и платила им ежегодную дань, а князья наши ездили на поклон в ханство для получения ярлыков на княжение. Но при этом московские князья умело использовали выгодное положение Москвы на торговых путях в центре русских княжеств междуречья Оки и Волги, устраняя соперников – князей Владимира, Рязани и Твери – с помощью Золотой Орды. Однако внешний обруч монгольского владычества по-своему способствовал сплочению русских земель вокруг московского княжества.

Решающую роль в возвышении Московии сыграл Иван I (Калита). Во время его правления митрополия окончательно перемещается на северо-восток и утверждается в Москве. Выкупив себе у татар великокняжеский ярлык, Калита и его наследники пользовались этой должностью для укрепления позиций Москвы, угрожая, под предлогом неуплаты дани, отдать города-соперники монголам на разграбление. И вот уже к концу XIV в. Москва достигает такого уровня могущества, что становится центром антимонгольских выступлений. В 1380 г. орлиный птенец российской державы пробивает скорлупу яйца: блгв. великий князь Димитрий Донской громит рать хана Мамая в Куликовской битве. По словам Ключевского, именно «на Куликовом поле родилось Московское государство». Женившись на византийской царевне Софии Палеолог, наследник Ивана I, великий князь Московский Иван III, получает своего рода преемство византийских императоров. Он становится «Государем Всея Руси». К тому времени (1453) Константинополь уже был завоеван турками, и Византийской империи не существовало. Множество византийских священнослужителей оказалось в Московском княжестве – последней православной державе, сумевшей избежать исламского господства. Этот факт тоже немало способствовал укреплению власти московских князей.

Внук Ивана III, Иван IV (Грозный) принимает уже новый владычественный титул: «Царь и Великий Князь Всея Руси». Однако после прохождения многовековых испытаний чужеродным игом, стяжав в горниле тяжких бедствий общенародную веру и единство, Россия, как некогда Израиль, встает перед новым искушением, искушением великодержавной империи, непревзойденный образец которой на земле явил когда-то великий Рим.

Вспомним, что, пожалуй, главной причиной духовной и исторической катастрофы еврейского народа – непринятия Откровения Сына Божиего – стало отношение его подавляющего большинства к Риму. Возненавидев римлян как своих поработителей, Израиль при этом возлюбил Рим как идею всемирного державного господства. Не они, язычники, а мы, верные Единому Богу, призваны править миром – таков был пафос предпочтения Царства Божиего князю мира сего и его царству. Но устремленность к дольнему царству так же несовместима с устремленностью к царству горнему, как несовместимы между собой два служения: Богу и мамоне. Однако семя Авраама не смогло в этом убедиться в ходе истории, его державные владения в мировом масштабе были незначительны; эту отрицательную идею своим горьким опытом надлежало воплотить «христианской империи».

Пролив в недрах своих владений реки христианской крови, языческий («первый») Рим пал. Затем рухнул «Рим второй» – Константинополь, тщетно искавший своего спасения в унии с католическим западом (1439). И вот теперь Россия принимает на себя великую миссию православной державы, а вместе с ней – великие искушения амбициями всемирного господства, идею «третьего Рима», пленяющую и поныне в различных вариациях умы многих и многих россиян.

В правление Ивана IV Грозного (1533–1584) происходит первое имперское расширение Московского государства, спровоцированное «новым мышлением». В 1550-х годах царево войско, продвигаясь вниз по Волге, покорило ханства Казанское (1552) и Астраханское (1554), присоединило земли чувашей, марийцев и удмуртов. Затем последовало покорение Сибирского ханства казаками под предводительством Ермака. Эта экспансия сопровождалась быстрым экономическим развитием и освоением новых земель. Московская Русь превратилась в многонациональное государство и стала называться Россией. Петр I в 1721 году объявляет нашу страну Российской империей. В ее состав входят Прибалтика, Правобережная Украина, Белоруссия, часть Польши, Бессарабия, Северный Кавказ; а с XIX в., кроме того, Финляндия, Закавказье, Казахстан, Средняя Азия и Памир.

Но здесь-то и скрывался величайший соблазн, опаснейшая подмена народного блага временными земными выгодами. Можно сказать, что именно в царствование Ивана Грозного воскресли языческие традиции славянских завоевательных войн, преданных некогда анафеме свв. равноапостольными Владимиром и Ольгой. Наступило забвение христианских заповедей в угоду логике власти и великодержавия. Это означало, что с этого момента российское государство перестает быть христианским не только де-факто, из-за нарушения заповедей Божиих, так сказать, «по немощи», но и по сути, по идеологии своей, по высшим своим устремлениям. Происходит подмена идеалов Святой Руси.

Снова обратимся за иллюстрациями к историческим материалам.

Окончательное покорение Кавказа было поручено Александром Первым генералу от инфантерии Алексею Ермолову. Ермолов явился на Кавказ с грандиозными планами, но обнаружил, что со времен своего предшественника Зубова [6] здесь мало что изменилось. Русское «владычество» не выходило за пределы крепостей, а о покое на Кавказе оставалось только мечтать. К тому же Персия требовала назад отнятые провинции, которые ей обещал вернуть Александр Первый. Ермолов решил наводить порядок железной рукой. Он не счел нужным принимать в расчет чьи-либо интересы, не сходные с интересами империи. «Кавказ, – считал он, – это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо штурмовать ее или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого…» [7]. Однако не все одобряли такой настрой Ермолова. Один из противников силовых методов Николай Лорер писал: «Огонь и меч не принесут пользы, да и кто дал нам право вносить свои порядки к людям, которые довольствуются своей свободой и собственностью?» [8]. И вот 12 мая 1818 года Ермолов отдал войскам приказ перейти Терек и оттеснить чеченцев от реки.

Это вторжение стало началом Кавказской войны, обернувшейся беспримерной трагедией для народов Кавказа и России. 10 июня на реке Сунже близ Ханкальского ущелья, открывающего дорогу в глубь Чечни, была заложена крепость Грозная. На протесты горцев, что этим нарушаются договор 1781 года и другие соглашения, заключенные народами Кавказа с Россией, Ермолов отвечал, что выполняет волю императора и войны не боится. Желая утвердиться на Кавказе, придавив его солдатским сапогом, Ермолов наступил на ежа. Горцы без колебаний взялись за оружие, защищая свою свободу, землю, имущество. На помощь чеченцам из Аварии пришли отряды добровольцев. Завязались ожесточенные бои и в Дагестане, где повстанцы разгромили отряд генерал-майора Б. Пестеля. Заволновались кабардинцы, вспыхнуло восстание в Имеретии. Ермолов понял, что «усмирить» Кавказ в течение полугода, как он обещал Александру I, не удастся. Но отступать было поздно. Проконсул запросил у императора подкреплений. «Государь! – писал Ермолов. – Внешней войны опасаться не можно… Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее! Горские народы примером независимости своей в самых подданных Вашего Императорского Величества и порождают дух мятежный и любовь к независимости…» [9]. Забавно читать, как Ермолов называет «внутренними беспокойствами» оборонительные действия горцев против экспансии русских на их территорию. При Александре к империи уже были присоединены Финляндия, Бессарабия, Азербайджан и герцогство Варшавское, поэтому ему ничего не оставалось, как согласиться с подавлением «беспокойств».

Вскоре на Кавказ были направлены силы даже большие, чем просил Ермолов. Захваченные земли заселялись казаками и крестьянами из российских губерний. Но это только еще более ожесточило горцев, которые после разрозненных стычек решили объединиться для решительного отпора.

Многие аулы были превращены в груду развалин, но сопротивление продолжалось. Женщины – и те бросались на штыки с кинжалами погибших мужчин. На занятых землях Ермолов чувствовал себя полным хозяином. Склонившимся перед ним ханам он раздавал новые владения, а земли мятежников объявлял собственностью казны, жаловал поместья своим генералам и вывозил из края все, что могло сгодиться в России.

Новый царь Николай Первый продолжил линию своего предшественника по отношению к политике на Кавказе. Назначив генерала И. Паскевича главнокомандующим на Кавказе, император приказал ему «усмирить навсегда горские народы или истребить непокорных». Однако ни при генерале Паскевиче, ни при следующем главкоме Резене положение в крае не изменилось. Даже наоборот. Дела в крае шли из рук вон плохо. Интриги, доносы и очковтирательство стали местным обыкновением. Казнокрадство не только превышало мыслимые пределы, но и принимало причудливые «военные» формы. В надежде, что война все спишет, некоторые командиры устраивали набеги на мирные аулы, если узнавали, что мужчины ушли на подмогу мюридам. Набег выдавался за победу, награбленное имущество спускалось на базаре и пропивалось, фураж и скот употреблялись на воинские нужды, а полагающееся на это денежное содержание тихо присваивалось. Маркитанты кутили с чинами, от которых зависели подряды, и не забывали щедро одалживать их из своих барышей. Население принуждали строить дороги и крепости, забывая платить за работу. Не говоря уже о торговле с горцами порохом, свинцом и прочим казенным имуществом.[10]

Командующий войсками на Западном Кавказе генерал-адъютант Евдокимов предложил изменить прежнюю систему покорения Западного Кавказа. К старым методам военных экспедиций, вырубки лесов, прокладки дорог и строительства крепостей он добавил широкомасштабное выселение непокорных горцев на плоскости вдоль реки Кубани и ее притоков. Поддерживая Евдокимова, начальник Главного штаба Кавказской армии генерал Карцев, сменивший на этом посту Милютина, писал:

«До 1860 года цель наших действий на Кавказе состояла в том, чтобы экспедициями, предпринимавшимися в места, занятые горцами, наносить им возможно частые поражения и, победив их в превосходстве наших сил, заставить изъявить покорность…. Но поскольку и эти меры оказались бесплодными, осенью 1860 года было решено прекратить бесполезные экспедиции и приступить к систематическому заселению гор казачьими станицами, горцев же выселять на плоскость, подчиняя тем нашему управлению».

Обычной практикой было заселение земель теми же полками, которые изгоняли с них горцев. Казакам, переселявшимся на передовые линии, предоставлялись льготы и пособия.

«Уничтожение нашего черноморского флота и стеснительные условия Парижского трактата, – писал Берже, – не дозволили нам, как это было прежде, базироваться на Черное море и неизбежно заставили признать правильность плана, задуманного графом Евдокимовым: базироваться при покорении Западного Кавказа на кубанское казачье войско и линиями новых поселений стеснять постоянно горские племена до полной невозможности жить в горах».[11]

Тактика выселения постепенно приобрела грандиозные масштабы. Началась «агитация» горцев к переселению в Турцию под власть единоверного султана. Агенты Евдокимова пугали население слухами о том, что оставшиеся все равно будут выселены из их аулов и сосланы в Сибирь или отданы в солдаты. Правительство услужливо подгоняло целые флотилии транспортных судов к портам Черноморского побережья Кавказа. Берега превратились в огромный лагерь беженцев. Начались тиф и оспа, унося тысячи человеческих жизней. Русский вице-консул в Трапезунде А. Мошнин сообщал Карцову: «С начала выселения в Трапезунде и окрестностях перебывало до 247 000 душ; умерло 19 000 душ. Теперь осталось 63 290 чел. Средняя смертность 180–250 чел. в день. Их отправляют внутрь пашалыка, но большею частью в Самсун». В дело включались даже военные корабли. Сколько всего горцев оказалось в Турции, точно неизвестно, но считается, что число их колеблется между двумя-тремя миллионами. Западный Кавказ почти совсем обезлюдел, лишившись подавляющего большинства своего населения. На родине осталось не больше 15 тысяч человек. Горцы начинали понимать, что стали жертвой очередного обмана, что лучше жить на родной земле даже под царским владычеством, чем на чужбине под властью османских чиновников. Часть горцев попыталась вернуться на родину, но заградительные заслоны и пушки вынудили их уйти обратно в Турцию. Вернуться удавалось единицам, но и их зачастую высылали обратно.[12]

* * *

Но в чем же суть великодержавия? Разумеется, не только еврейскому, римскому, греческому и русскому народу свойственны имперские амбиции. Думается, подобная устремленность существует в той или иной мере в недрах любой нации. Каждый народ мира стремится создать свою культуру, свою государственность и, наконец, по законам падшего мира – свою империю, как бы доводя границы национального до предела, а точнее – до абсурда. Многие государства не предпринимают соответствующих шагов на мировой арене не потому, что не хотят всемирного господства, а потому, что не могут, понимая недостаточность своих сил. Впрочем, в настоящее время национальная экспансия способна носить более скрытый характер экономического и идеологического давления.

С точки зрения христианской аскетики, в великодержавных мечтаниях и предприятиях можно видеть вывернутое наизнанку стремление христианской души к заповеданному Царству Божиему. Именно поэтому и онтологически невозможно двигаться одновременно в двух противоположных направлениях.

Но надо подчеркнуть, что при этом речь идет не о внешней обратно-пропорциональной зависимости духовного роста народа от размеров его государственных границ. Как известно, можно быть богатым и знатным, но сердцем близким к Богу (яркий пример такой души – царь Давид), а можно и в нищенстве своем быть осужденным за стяжательство, всю жизнь мечтая разбогатеть. Тот факт, что в глубинах души каждого из нас, в недрах нашего ветхого человека глубоко сидит языческое родовое стремление к национальной экспансии, не есть беда сама по себе. С таким же успехом там пребывают корни всех известных страстей. Но беда начинается тогда, когда человек своим высшим сознанием соглашается с позывами страсти, оправдывает ее, принимает за добродетель или, как сейчас говорят, легитимизирует ее претензии в своей совести.

Душа по праву может называться христианкой, если заповеди Иисуса Христа становятся руководством ее жизни. Даже в случае падений, отступлений, когда при этом, однако, сохраняется идеальное устремление высшего сознания, рано или поздно возникает раскаяние, говорящее о чистоте внутреннего душевного ока. Подобным образом и государство является христианским, если в своих идеалах оно направляется теми же спасительными заповедями. Но если в его устремленности разрушена хотя бы одна заповедь, если помрачено его око, и тьма языческая провозглашается светом, то, несмотря ни на какие внешние декларации, держава сия не есть христианская. Вот в этом смысле можно говорить о святости Руси до начала ее великих завоеваний и покорений. И в том же смысле идет речь об утрате ее святости, повлекшей за собой печальный конец как династии Рюриковичей, так и дома Романовых.

Любить и Святую Русь, и Великую Россию – это чувство естестенное для всякого христианина, живущего на русской земле. Однако выше та душа, которая наряду с этим остро ощущает и неправды, открывающиеся ей как нарушения заповедей Христовых. Еще сто лет назад Вл. Соловьев в письме к св. Николаю II пророчески предупреждал о том, что если не изменится политика России относительно национальных меньшинств, то страна неминуемо будет втянута в «кровавое колесо революции». Думается, что и нынешняя кризисная ситуация с Чечней – запоздалый плод той нехристианской политики, о которой писал Вл. Соловьев.

4. Выход из создавшегося положения

Роль народной совести, роль чистого ока, без сомнения, призвана взять на себя православная Церковь. Именно ее голос должен звучать предостережением в разгар народного опьянения мнимыми победами. Он же должен указывать и на причины бедствий, и на пути выхода из них. Как правило, такой выход непременно пролегает через двери покаяния в отступлении от заповедей Божиих.

Богослужебная традиция Русской Церкви предоставляет нам целый ряд праздников, посвященных бескровным победам нашего воинства посредством истинно русского оружия – всенародного раскаяния в личных и общественных грехах, осознания своей беспомощности перед надвигающимся злом и обращения к Божественному заступничеству. Ярким примером такой чудесной победы является празднование Владимирской иконы Божией Матери, связанное с известным эпизодом русской истории, прозванным в народе «стоянием на Угре». После продолжительных покаянных молитв москвичей перед образом Богородицы хан Ахмат, вышедший с огромным войском для усмирения Москвы, отказавшейся от уплаты дани, вдруг спешно покинул берег реки Угры, так и не начав сражение с малочисленным войском Ивана III.

На самом деле чудо здесь вполне объяснимо простейшими духовными законами. Когда человек или множество людей – народ – осознают бесплодность собственных внешних попыток противостоять злу, когда сознание человеческое обращается к истинному покаянию, – наступает и внешнее благое изменение промыслительным определением свыше. Очевидно, что именно к такой борьбе – борьбе за истинную всенародную победу – должна в первую очередь призывать Церковь православных христиан. Если же подобный голос народной совести смолкает, а хуже того, вторит в унисон языческим страстям и идеалам, оправдывая их чуть ли не религиозной необходимостью, то источник искаженного слова также ждет в свое время незавидная участь.

Но закономерность трагедии Русской Церкви все-таки должна бы послужить уроком нам, современным ее чадам. Вот поэтому мне представляется крайне необходимым подход к ответу на чеченский вопрос через рассмотрение корней российского великодержавия и отношения к нему церковного сознания [13].

Да, военные действия в Чечне необходимы, но необходимость эта диктуется исключительно системой отсчета, начертанной многовековыми имперскими устремлениями России. В свое время Российская империя обошла стороной законы Божии, и поэтому ее наследники уткнулись в стену печальной не-обходимости. Да, теперь этот вопрос обойти уже никак невозможно, но это является следствием не абсолютной логики, а пагубных извращений логики имперской. И поэтому, когда теперь говорят, что, мол, «военные действия в Чечне необходимы», то хотелось бы, чтобы хотя бы мы, христиане, ясно представляли себе, что же за этим стоит. В таком случае, безусловно, логика власти определяет государственный курс борьбы с терроризмом, который мы наблюдаем сегодня.

Но ведь существует и другая логика, которая исходит из иной системы ценностей – построенной на Божественных заповедях. Жизни не только личной, но и народной, в том числе и государственной. И если с государственной точки зрения гибель русских и чужеродных воинов в этой далеко не оборонительной для России войне есть наименьшее из зол, то с точки зрения христианской это просто зло, которого можно и нужно избежать.

Чечня, как и многие другие республики, находится в составе Российской державы отнюдь не по единодушному согласию ее народа. Этот фактор не может служить оправданием терактов чеченских боевиков, но, в то же время, он, несомненно, препятствует говорить о полной христианской справедливости силового подавления чеченских повстанцев.[14]

Итак, с точки зрения элементарной логики, военные действия в Чечне не могут быть отнесены к разряду «священного долга». Тем самым вопрос о возможности церковного благословения войны в Чечне снимается сам собой.

* * *

Какие же, однако, конкретные альтернативы государственной политике в этой сфере можно предложить хотя бы теоретически?

Предположим невозможное: что российское государство пожелает быть настолько дальновидным, что начнет руководствоваться в своих национальных взаимоотношениях идеалами и принципами абсолютной истины, которые несомненно ведут к подлинному, а не мнимому и сиюминутному благу народа. Тогда ему надлежит отказаться от великодержавных имперских устремлений, осознав в прошлом ошибочность соответствующих действий и их мотивов.

Один из непреложных законов духовного развития состоит в том, что многонациональное государство может по-настоящему выстроиться только при непременном условии добровольного сосуществования народов. Все натяжки рано или поздно дадут о себе знать и ни к чему хорошему не приведут. А духовное благоразумие, напротив, со временем даст и практические результаты. В случае желания какого-либо народа развиваться самостоятельно в рамках своих естественных границ необходимо предоставить ему такую возможность. Таким образом Россия может придти в рамки своих естественных границ и использовать всю высвобожденную из-под имперских амбиций энергию на духовные цели и посильное возвращение к православным идеалам Святой Руси, воспринятым еще Великим князем Владимиром.

* * *

«Но не утопичны ли подобные требования, пусть даже и основанные на новозаветных принципах?» – скажет читатель, даже лишенный националистических предрассудков. Неужели наше государство вдруг возьмет да и откажется от своих владений? Ведь это внесет очередные колебания в и без того шатающиеся экономические структуры, системы коммуникаций и прочее подобное… А кроме того, чеченцы в своей мстительности отнюдь не успокоятся и потребуют от России всевозможных немыслимых компенсаций, а в итоге найдут оправдание дальнейшим своим вылазкам и террору уже на нашей территории…[15]

Да, с точки зрения секулярного политического и экономического рацио это предложение нелепо, но точно так же нелепы с позиции так называемого «здравого смысла» и все христианские заповеди. Проповедь Сына Божиего, распятого на кресте, для иудеев была в свое время соблазном, а для эллинов – безумием (1 Кор. 1, 23). Если подобные возражения будут исходить от безрелигиозных «здравомыслящих» политиков или «дальновидных» военных стратегов, то в этом ничего удивительного не будет; но ведь у верующего во Христа человека должно быть иное сознание, иной здравый смысл и иная дальновидность.

Речь уже шла о русском оружии, которое способно побеждать величайшие силы зла, и притом побеждать добром, как и предлагает нам апостол Павел. Нужно быть либо совершенно неверующим человеком, либо, в крайнем случае, закоренелым деистом [16], отрицающим понятие Промысла Божиего, дабы заявить о том, что обращение к Богу и принятие за основу жизни Его заповедей повлечет за собой ухудшение состояния как отдельного человека, так и целого народа. Нет, очевидно, что православное мировосприятие четко должно представлять, что в этом случае все устроится надлежащим образом – так, что человеку и не додуматься до механизма последующего благого изменения. Сколько раз Господь убеждал в этом народ Израиля, да и нас, русских, убеждает в том же ничуть не меньше. Так что выбор за нами и за верой нашей.

Можно с уверенностью сказать, что в противном случае никакие политические ходы и маневры не приведут к улучшению климата в Чечне. Впрочем, и от угрозы терроризма не избавит мир никакая сила, никакая империя – ни Российская, ни Американская. Да и слава Богу, что так, ибо освобождение от внешних угроз приводит, как показывает опыт, к еще большей развращенности и безверию. Вспоминаются по этому поводу слова Булгаковского Воланда: «Боюсь, что эта путаница будет продолжаться долго». Дай Бог только, чтобы мы, пастыри Церкви, никогда не допустили такую путаницу в самих себе, не пошли бы на подмену Истины практической выгодой. Послушает государство или не послушает голоса христианского благоразумия – это уже его дело, но голос этот не должен смолкать. Ведь до самой своей кончины Иоанн Креститель спокойно и с любовью убеждал Ирода не делать того, что ему же самому вредило. Одного священника перед выборами спросили: «за кого будете голосовать, батюшка?». Тот ответил: «Я голосую за Иисуса Христа». Хорошо бы и нам поступить согласно этому мудрому завету.

2002

иерей Андрей Львов

Ныне — протоиерей Андрей Львов, г. Иваново

ПРИЛОЖЕНИЕ

Выдержки из книги

Н. Геворкян, Н. Тимакова, А. Колесников

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА. РАЗГОВОРЫ С ВЛАДИМИРОМ ПУТИНЫМ

(http://www.vagrius.com/html/books/putin/)

– Но вот когда Ельцин на всю страну объявил вас преемником, ничего не дрогнуло внутри?

– Нет.

– Вы так уверены в своих силах?

– Нет, не в этом дело. Помните, Селезнев тогда сказал: «Зачем же они с вами это сделали? Они же на вас крест поставили». Все сочли, что это конец. Но ведь и я, собственно, этого не исключал. Правда, по другой причине. Я попытаюсь объяснить. Все это происходило на фоне только что начавшейся агрессии в Дагестане. Я как бы внутренне для себя решил, что все, карьера на этом, скорее всего, закончится, но моя миссия, историческая миссия – звучит высокопарно, но это правда – будет заключаться в том, чтобы разрешить эту ситуацию на Северном Кавказе. Тогда совсем непонятно было, чем все закончится, но мне, и не только мне, наверное, было ясно, что на Северном Кавказе «башку себе этот паренек сломает». Я к этому так относился. Сказал себе: Бог с ним, у меня есть какое-то время – два, три, четыре месяца, – чтобы разбабахать этих бандитов. А там уж пусть снимают. Понятно было, что бить надо там, в Чечне, по базам. Ведь честно говоря, все, что делалось в последние годы, особенно в сфере сохранения государства, это… Как бы помягче сказать, чтобы никого не обидеть? Это – любительство… Поверьте мне, еще в 1990–1991 годах я точно знал, как это ни самоуверенно звучит, что при том отношении к армии, которое сложилось в обществе, к спецслужбам, особенно после распада СССР, страна окажется уже очень скоро на грани развала. Теперь о Кавказе. Ведь по существу, что такое сегодняшняя ситуация на Северном Кавказе и в Чечне? Это продолжение развала СССР (выделение автора– о. А.). Ясно же, что это когда-то надо останавливать. Да, какое-то время я надеялся, что с ростом экономики и развитием демократических институтов этот процесс будет заторможен. Но жизнь и практика показали, что этого не происходит.

Моя оценка ситуации в августе, когда бандиты напали на Дагестан: если мы сейчас, немедленно это не остановим, России как государства в ее сегодняшнем виде не будет. Тогда речь шла о том, чтобы остановить развал страны. Я исходил из того, что мне нужно будет это сделать ценой политической карьеры. Это – минимальная цена, которую я готов был заплатить. Поэтому, когда Ельцин объявил меня преемником и все сочли, что для меня это начало конца, я был совершенно спокоен. Ну и черт с ним. Я посчитал: несколько месяцев у меня есть, чтобы консолидировать вооруженные силы, МВД и ФСБ, чтобы найти поддержку в обществе. Хватит ли времени – вот только об этом и думал…

Я был убежден, что если мы сейчас не остановим экстремистов, то через некоторое время нам грозит вторая Югославия на всей территории Российской Федерации, югославизация России.

– Ну и выбили бы боевиков из Дагестана, оградили бы Чечню санитарным кордоном…

– Это бессмысленно и технически невозможно.

– Скажите, а вот тот факт, что Ленин много десятилетий назад отдал Финляндию, вызывает у вас аллергию? Отделение Чечни в принципе невозможно?

– Возможно, но дело-то не в отделении.

Мне казалось, что это было абсолютно понятно. Я скажу вам, чем я руководствовался и почему был так убежден в угрозе, которая нависла над страной. Вот все говорят, жесткий, жестокий даже – малоприятные эпитеты. Но я ни на секунду не сомневался, да и для элементарно политически грамотных людей давно было понятно, что Чечня не ограничится только независимостью самой Чечни. Она будет использована как плацдарм для дальнейшего нападения на Россию. Ведь началась же агрессия. Они накопили там силы и напали на сопредельную территорию. Для чего? Для того, чтобы защитить независимость Чечни? Конечно, нет. Для того, чтобы отторгнуть дополнительные территории. Вот захлестнуло бы Дагестан – и все. Кавказ отошел бы весь, это же понятно. Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге – Башкортостан, Татарстан. Это же направление в глубь страны. Вы знаете, когда я представлял себе реальные последствия – меня оторопь брала. Я думал, что если это вот так будет развиваться, то сколько беженцев смогут принять Европа, Америка? Потому что дезинтеграция такой огромной страны – это, конечно, была бы глобальная катастрофа. И когда я начинал сопоставлять масштабы возможной трагедии с тем, что мы там имеем, у меня ни на секунду не было сомнений, что мы должны действовать так, как сейчас, может быть, еще более жестко. Проблема в том, что нам не хватило бы никаких вооруженных сил, если бы конфликт пошел дальше. Нам пришлось бы объявлять призыв резервистов и их отправлять воевать. Началась бы настоящая крупномасштабная война. Или пришлось бы согласиться на раздел страны. Немедленно появились бы недовольные лидеры отдельных регионов, краев – мы не хотим жить в такой России, мы будем самостоятельными. И пошло-поехало.

Теперь вернемся к вопросу о независимости Чечни. Допустим, мы согласились бы на эту независимость республики вплоть до ее отделения. Ситуация стала бы уже совсем другой. Сегодня все признают, и правильно делают, что необходимо соблюдать территориальную целостность России, и не оказывают официальной поддержки террористам и сепаратистам. А если бы мы согласились на их самостоятельность, то нашлось бы немало стран, которые признали бы Чечню и в тот же день начали оказывать ей крупномасштабную и абсолютно официальную поддержку. И наши действия уже рассматривались бы как агрессия, а не как решение внутренних проблем. Это кардинально меняет ситуацию и делает ее многократно худшей для России.

…– Вы можете представить себе ситуацию, при которой в Чечню можно было бы ввести миротворческий контингент?

– Исключено. Если мы признаем, что Чечня независимое государство, то да. Она тогда может привлечь туда любые миротворческие силы.

– Но говорили, что и Косово останется в составе Югославии, а войска ввели.

– Вот поэтому мы и не соглашаемся ни на какие варианты типа косовского. Ничего, что напоминало бы аналог югославских событий, нет и быть не может. Тем более, что все, чего добились союзники по альянсу, на практике оказалось прямо противоположным целям, которые ставила перед собой НАТО.

– Вы говорите «мы не соглашаемся». А что, разве предлагали?

– Посредника, допустим, предлагают в разрешении конфликта в Чечне. Нам там не нужны никакие посредники. Это первый шаг к тому, чтобы интернационализировать конфликт. Сначала посредники, потом еще кто-то, потом наблюдатели, потом военные наблюдатели, потом ограниченный контингент. И понеслось…

– Ну а наблюдатели, допустим, ОБСЕ?

– В Чечне? После завершения боевых действий и разгрома бандформирований. Они будут там и тогда, где и когда мы скажем, где мы разрешим и сочтем это целесообразным.

[1] Шариат (араб. шариа, букв. – надлежащий путь), свод мусульманских правовых и теологических нормативов, провозглашенных исламом «вечным и неизменным» плодом божественных установлений.

[2] «Восемь месяцев плена у горце

Сохранено