Будни канадских айтишников

pora_valit — 30.12.2011 Это первый мой пост в сообществе, прошу не судить строго. Критика и замечания как в нормальном демократическом обществе не осуждаются, а приветсвуются.
Но конструктивно и по существу. Даже интересно узнать совпадают ли мнения комментаторов с написанным в статье, прошу учесть не мной написанной. Из статьи не следует вовсе, что ехать никуда не надо и заграница это обязательно плохо. Статья не является агитатцией против эмиграции, прошу учесть. Но каждый человек имеет право выбора куда уезжать и может ли он принять культуру и порядки страны приезда. Плюс может это кому то поможет устроиться на работу, сделать карьеру, вписатья в общество, да и вообще ответит на разные вопросы о жизни заграницей. Еще раз напомню не я автор статьи, в Канаде не был, был только в Испании и Германии, поэтому и выношу на обсуждение статью, что бы узнать истину.

Привожу две главы из книги Д.Неведимова "Религия денег"

Несвободный рынок

Первые месяцы в Канаде у меня было ощущение, словно я попал из войны в размеренную мирную жизнь. Люди вокруг были безразлично-вежливы, спокойны и улыбались. Как будто я вернулся в Советский Союз до 1985 года.

Изначально я искренне хотел вписаться в канадскую жизнь, найти хорошую работу, купить дом, завести семью. Канада казалась мне очень большой, многонациональной и дружественной к чужеземцам. Мне казалось, что здесь нет серьёзных проблем и конфликтов. Мне хотелось узнать, что делает эту страну сильной и преуспевающей.

Первые же взгляды из Канады на СНГ позволили сделать несколько неприятных выводов. Когда каждый день смотришь ТВ, то не заметно влияние, которое оно оказывает на жизнь. Из Канады стало видно, насколько телевидение 1998 года было в России истерично-психованным. Как будто в каждый русский дом подселили агрессивного умалишённого, который раз в полчаса устраивает припадки, криками навязывает хозяевам дома свой больной чёрный взгляд на жизнь, и пытается довести их до самоубийства.

Стало очевидно, что в Канаде не снижается роль государства, вопреки заявлениям демократов в России. Государство жёстко регулирует базовые цены, например, на телефон, кабельное ТВ, транспорт, лекарства. Стоило местным фермерам написать заявление, что китайцы завозят дешёвый чеснок, и были немедленно подняты пошлины. Чеснок - далеко не стратегический товар.

Оказалось, что электроэнергетика принадлежит государству, и в отличие от РАО ЕЭС, её не собираются приватизировать. К монополии государства относятся почти вся торговля спиртным, автомобильное страхование. Медицинское обслуживание - государственное, почти бесплатное. Государство не предлагает гражданам выживать, чем придётся, как советует МВФ русским. Временно безработные получают пособие в течение года и бесплатное обучение, постоянно неработающие - бесплатное жильё, обучение и пособие, на которое можно купить не меньше, чем на оклад госслужащего в России.

Помимо государства сильны профсоюзы. Если зарплата учителям или врачам не повышается, они выходят на забастовку и бастуют до тех пор, пока не добьются своего. Задержек в выплате зарплаты не бывает в принципе.

Новый Голливуд

К лету 1999 года мне удалось найти именно ту работу, которую я хотел. Помучив меня месяц и проведя пять интервью, мне предложили должность руководителя одной из групп контроля качества в самой крупной в мире корпорации [9] по производству игр для компьютеров и видеоприставок. Годовой объём продаж этой фирмы равен валовому внутреннему продукту такой страны как Молдавия. Ванкуверский филиал насчитывал 600-700 человек, остальные офисы разбросаны по всему миру, штаб-квартира – в Калифорнии.
Видеоигры – самая быстроразвивающаяся и перспективная из компьютерных технологий. Стратегической целью является вытеснение телевидения и кино и замена их виртуальной реальностью. Уже сейчас не всегда можно сразу сказать, идёт ли по телевизору репортаж о футбольном матче, или к нему подключена игровая приставка.
Для получения максимальной прибыли цикл производства очень короток. Игра обновляется не реже раза в год, иногда дважды. В магазинах она продаётся по 40-50 долларов за копию, в то время как штамповка копии стоит 1-2 доллара. После окупания фиксированной суммы на разработку начинается чистая прибыль. Моим проектом в течение двух с половиной лет была футбольная игра, которая в лучший год продавалась тиражом в 3-4 миллиона копий во всём мире и приносила до 100 миллионов долларов прибыли в год.
Позиция в отделе контроля качества была идеальна. Она давала мне возможность увидеть каждую технологическую операцию, проследить весь процесс изготовления игры. От зарождения идеи, мозгового штурма, до прототипа, затем полировки, и в конце – появления первой матрицы компакт-диска, с которой штампуются копии для продажи в магазинах. Вскоре я имел доступ ко всем разработчикам, к исходным текстам программ, базам данных для моделей искусственного интеллекта, к разнообразным графическим и звуковым файлам.
Наиболее впечатляющей была технология оцифровки движения. На всё тело какой-нибудь поп-знаменитости или футболиста (например, Лотара Маттеуса [10]), навешивается множество шариков-датчиков, которые передают инфракрасные сигналы на приёмники, размещённые по контуру студии. Футболист выполняет свои любимые удары по мячу и кувыркания. Сигналы в реальном времени поступают в компьютеры, и на дисплее движется трёхмерный каркас человека. Данные записываются, редактируются и вставляются в игру. На каркас можно натянуть любую физиономию, кожу любого цвета и униформу любого клуба; можно модифицировать и сами движения. Лица знаменитостей сканировались специальным трёхмерным сканером и тоже вводились в игру.
Я тестировал на платформах Виндоус, Playstation 2, Xbox и Nintendo Gamecube. Шёл период смены поколений приставок, и наша фирма получала прототипы Playstation 2 и Xbox за год до их официального объявления. Мне наконец-то удалось быть не в роли догоняющего, я находиться на самом острие технологий.
Компания только что построила новое модернистское пятиэтажное здание. На официальное открытие приехал сам премьер-министр Канады. Было интересно увидеть его не по телевидению, а вживую, на расстоянии вытянутой руки. Он произвёл впечатление замученного и постоянно идущего на компромисс с собой человека [11].

Электронный ангар

Внутренность здания оказалась прямой противоположностью внешнему облику. Каждый этаж был большим ангаром, разгороженным перегородками высотой в рост человека на маленькие «кубиклы» (мини-комнаты без дверей). В кубикле стоял стол с компьютером, телевизором и игровой приставкой. У обычных тестеров даже не было своего кубикла, они сидели по 12-14 человек в одной загородке. Окон было мало, свет – искусственный люминесцентный [12].
Конструкция окон не предусматривала возможности их открыть. Из-за того, что подача воздуха регулировалась на весь этаж одновременно, было то жарко, то холодно. Более-менее нормальный воздух был по выходным и по вечерам, в остальное время из-за просчётов в вентиляции кислорода не хватало. Люди постоянно выходили на улицу на пять-десять минут, чтобы подышать. Чем-то это заставляло «Вспомнить всё» [13] – у меня были свои места в здании, где была лучшая подача кислорода, и куда я ходил работать с бумагами. В довершение всего, стоял непрекращающийся гул, который создавали двести человек, одновременно тестирующих игры в одном помещении.
Здание было идеально спроектировано для компьютеров – под съёмным полом шли сети, электричество. В любой момент можно было доложить новые провода или перестроить весь этаж, просто передвинув перегородки. Экономически такая планировка была очень эффективной. Люди здесь были скорее неудобством, от которого пока не получалось избавиться.
Чтобы освоиться, у меня ушло два-три месяца. Поначалу было непривычно целый день слушать английскую речь, ходить на совещания и вникать в жаргон местных продюсеров, программистов и художников.
Я был чем-то вроде бригадира группы тестеров-канадцев, от десяти до двадцати человек. Формально за несколько проектов отвечал мой менеджер. Она была неплохим человеком, но годы жизни в корпорации особым образом влияют на склад ума. Поскольку она не умела включать игровую приставку, то её работа, как и работа других менеджеров, сводилась к бесконечным обсуждениям и писаниям отчётов. Ещё менеджеры ходили на получасовые перекуры, где много сплетничали. Я заметил, что необходимым условием продвижения по службе является посещение перекуров. Увы, табак я не переношу в принципе.
Всю реальную работу делали тестеры, над которыми стояло четыре слоя управления. Поначалу подход тестеров к работе показался мне саботажем. Они целый день ползали по Интернет, сидели в чатах, смотрели видео, кушали. Если кто-то читал книжку, неважно, какую, он считался умным и перспективным сотрудником. Иногда они отрывались от своих занятий и «работали», то есть играли и записывали замеченные в игре сбои. По пятницам писались отчёты о проделанной за неделю работе. Поскольку менеджерам можно было повесить на уши любую лапшу, тестеры быстро обучались этому несложному искусству.
Впоследствии я понял, что тестеры могут прекрасно работать. Но поскольку им платят очень маленькую зарплату, чуть выше минимальной, а за работу по выходным и по вечерам закон обязывает платить двойную зарплату [14], то тестеры специально болтаются днём, чтобы создать необходимость в сверхурочных. Пару раз в год в течение двух-трёх месяцев им удавалось проводить на работе по 60-80 часов в неделю, и таким образом повышать себе зарплату вдвое.

Лучшая в мире корпорация

Менеджеры, стремясь улучшить «productivity», производительность труда, усовершенствовали… формы отчётов. Для этого проводились длинные многолюдные совещания в течение двух месяцев. Раз в полгода-год эта процедура повторялась.
Менеджеры также заставляли всех говорить на правильном языке. Само слово «говорить» – непрофессиональное. Надо «коммуницировать». Быть треплом называется «иметь прекрасные навыки коммуникации». Надо быть «proactive», то есть выражать энтузиазм и выдумывать себе работу, но только такую, чтобы получился хороший отчёт менеджерам, а у тех – вышестоящим менеджерам. Совершенно необходимо иметь «positive attitude», то есть постоянно жизнерадостно улыбаться. Ведь у нас – «teamwork», командная работа, коллектив, а хмурых в коллективе не любят. Больше всего мне нравилось заявление «I’m championing this project». «Я чемпион этого проекта», что-то вроде «я лидер и движущая сила этого проекта».
На семинарах, которые в обязательном порядке проводил отдел кадров, призывали активно стучать всех и на всех, что канадцы и делали с превеликим удовольствием. Те, кто хотели продвижения по службе, прилюдно и нисколько не смущаясь, расхваливали гениальность своих менеджеров. Затем они шли на коллективную «сессию по ловле ведьм» в отдел кадров и поносили тех же самых менеджеров. Такое поведение воспринималось канадцами как единственно правильное.
Кроме того, в отделе кадров обучали проведению интервью и процессу увольнения. Интервью запутанны, но совершенно формальны. Заготовленный список вопросов у проводящего, заготовленный список ответов у кандидата. Совпал ответ – не совпал. Личность и реальные знания их не интересовали. Ещё интервью рассматривалось как возможность прорекламировать фирму. В правилах было записано, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы интервьюируемый сам отказался от вакансии. Всегда надо было отказать ему, чтобы у него осталось чувство, что его не взяли в «высшее общество».
Увольняли людей, как будто выкидывали отработавший процессор. Бумаги готовились в тайне заранее. В один прекрасный день увольняемого вызывали к менеджеру, в это время остальных сотрудников уводили на собрание. Увольняемому давалось десять минут, чтобы под присмотром взять личные вещи. Через полчаса – человек на улице с выходным пособием размером в зарплату за две-три недели.
В отделе кадров нас учили, как правильно лгать. С одной стороны надо было держать подчинённых радостными, с другой – избежать юридических последствий. Скажем, причина увольнения всегда звучала как «изменения требований бизнеса», хотя между собой менеджеры пользовались совсем другими причинами.
Президенты, вице-президенты и начальники отделов занимались бесконечным публичным самовосхвалением. Дня не проходило, чтобы сотрудникам не напоминали – вы работаете в самой лучшей в мире корпорации, и наши игры – самые лучшие в мире.
Однажды в самой лучшей в мире корпорации возникла необходимость, чтобы один из сотрудников приходил на работу на час раньше. Иначе двадцать человек с утра теряли час рабочего времени, ожидая, пока будут готовы компакт-диски для тестирования. Сотрудники лучшего в мире отдела по прожиганию компакт-дисков сказали следующее: «We don’t give a fuck». На литературный язык переводится как «Нас это не интересует». Менеджер пошёл к менеджеру, тот к своему менеджеру, провели пять или шесть внутренних совещаний, селекторное совещание с Калифорнией, во время которого было по пять человек на каждом конце провода. Недели через две этот вопрос удалось решить.
Оказалось, что в самой передовой корпорации далеко не все технологии самые передовые. База данных о найденных в программах ошибках (багах), которой на фирме ежедневно и одновременно пользовались сотни человек, была сделана лет пять назад местным программистом на Microsoft Access. В любой элементарной книжке по базам данных сказано, что Access годится для групп из трёх-пяти человек. Естественно, что база падала (сбоила), иногда по нескольку раз в день. Три или четыре года проходили бесконечные совещания о покупке новой базы, менялись менеджеры, но Access как был, так и был, как падал, так и продолжал падать.
Самым замечательным был случай, когда из-за нестыковки двух баз данных, тексты из одной БД просто распечатали на бумаге и наняли машинисток, которые месяц вручную вколачивали данные в другую базу.

Виртуальный наркотик

Несмотря на все бюрократические особенности, эта корпорация была и остаётся одной из самых успешных. Многие менеджеры были живыми миллионерами. В чём же секреты успеха?
В первые месяцы работы я искренне пытался придумать усовершенствования в процессе тестирования. Я думал и над тем, как улучшить качество игр. Что делает их более привлекательными для покупателей? Я взял литературу по психологии компьютерных игр и обнаружил, что игры сознательно используют психологические приёмы, чтобы приковать к себе человека. Например, если для выхода на очередной уровень игры надо 100 очков, то игра запрограммирована так, чтобы дать человеку набрать 98. Затем игра и резко ускоряется, чтобы сбросить счётчик на ноль. В такой ситуации создаётся впечатление, что для победы не хватило совсем чуть-чуть, и человек бросается играть снова и снова. Если же очки обнулить, скажем, на отметке 40, то человек, скорее всего, больше не будет играть, думая, что у него нет шанса выиграть.
Всё это мне не понравилось. Постепенно я стал замечать всё больше сходства между играми, сигаретами и наркотиками. Те, кто работали тестерами по три-пять лет, производили не самое лучшее впечатление. Да, они очень быстро нажимали клавиши контро ллера, но весь их мир состоял из этих десяти клавиш. Если они не тестировали футбол, то играли в другую компьютерную игру или в пластмассовые игрушки-персонажи из фильмов. Атрофирование мозга – наиболее подходящий диагноз. Оказалось, что они даже не слышали, кто такие Жюль Верн, Фенимор Купер или Том Сойер.
Когда мы работали на выходных, фирма оплачивала обед из любого недорогого ресторана на выбор. Я перепробовал японские, итальянские, греческие и другие блюда. Многие тестеры-канадцы всегда заказывали одну и ту же пиццу с колой. Я спрашивал их – неужели не интересно попробовать новое. Ответ – а зачем?
Как-то я зашёл в гости к русскому знакомому, у которого сестра жила с канадцем-бойфрендом [15]. Когда я пришёл, канадец, лет 25, игрался в баскетбол с игровой приставкой. Когда я уходил через 3-4 часа, он сидел в той же позе. Я спросил русского знакомого, а не любитель ли канадец компьютерных игр. Оказалось, что игры и пиво – главные занятия в его жизни. Бывший муж сестры знакомого был высоким здоровым русским мужиком. В их семье говорили, что она променяла шкаф на табуретку.

* * *

Как штатному сотруднику корпорации, мне полагались небольшие stock options, опционы акций. С их помощью технологические компании пытаются удержать сотрудников от перехода в другие фирмы и заинтересовать в общем успехе фирмы. Когда я поступал на работу, стоимость одной акции была 25 долларов. По истечении года работы я мог продать фиксированное число акций, скажем, 100, по текущей рыночной цене, например, 35 долларов, и разницу, 10 долларов на акцию, то есть 1000 долларов, положить себе в карман. Если курс был ниже 25, то я мог не продавать и ждать повышения курса. За последующие годы работы начислялись дополнительные акции.
У меня появилась прекрасная возможность почувствовать себя американским инвестором и попрактиковаться в биржевых спекуляциях. С одной стороны, суммы были незначительные; с другой стороны, если я угадывал, то получал прибавку к зарплате.
Я начал внимательно следить за курсом акций моей корпорации, за тем, как влияют на него другие акции, индексы вроде NASDAQ, как влияют финансовые итоги квартала, просто новости. Мне было интересно сравнивать внутреннюю информацию корпорации и то, что писали в открытой прессе. Постепенно я стал замечать закономерности, отслеживать пики и спады, и неплохо продавал свои опции.
Было интересно посмотреть, как продают свои акции президенты и директора корпорации. Данные об акциях высокопоставленных менеджеров любой фирмы доступны бесплатно на Интернет [16]. Я заметил, что наш президент всегда продавал акции по максимальным курсам. Он получал от опционов 10-20 миллионов долларов в год. Если разница в зарплате между тестером и президентом была в 40-50 раз, то за счёт акций она возрастала до 1000 раз. Когда же надо было улучшить квартальную прибыль, президент сэкономил 30 центов на ужине тестеров во время сверхурочных.
Высоко котируясь на бирже, компания могла позволить себе просто скупать конкурентов, которые делали что-то новое и представляли для неё интерес. В таком случае увольняли часть своих сотрудников, дублировавших функции купленной фирмы. Покупкой других компаний и убирали конкурентов, и снижали необходимость собственных инноваций.

* * *

На третьем году работы мне удалось попасть на шестимесячную стажировку в отдел маркетинга. Я посмотрел, как анализируются продажи, составляются маркетинговые планы, запускаются новые продукты; участвовал в организации и проведении маркетинговых мероприятий.
Данные по продажам игр по всей Америке с точностью до одной коробки и до доллара поступают с задержкой всего в две-три недели. Они немедленно анализируются с составлением отчётов для высшего руководства. Меня как раз посадили на анализ этих данных и на сопоставление их с историей продаж, которая доступна с 1995 года. Мне было интересно искать корреляции и закономерности, отслеживать влияние смены поколений приставок, влияние запуска новых продуктов на объёмы продаж и прибыли. Предсказать финансовые итоги следующего квартала и направление курса акций стало очень просто. К слову, по закону на основе этого торговать своими акциями нельзя, такая информация называется «инсайдерской».
С другой стороны, анализу цифр уделялось слишком много времени, и маркетинг не обращал особого внимания на то, какие именно новые качества, функции игр принесли успех. Я также заметил, что менеджеров продукта (product manager) интересовал не столько абсолютный успех, сколько положение относительно конкурентов. Если продажи своего продукта падали, но падали и продажи конкурента, менеджеры всё списывали на состояние рынка и не сильно беспокоились.
Новые игры создаются не так часто, в основном делают обновления существующих. Из-за сжатых сроков и экономии денег, обычно от версии к версии меняется 5-15 процентов кода игры. Но потребителя надо заставлять каждый год покупать игру заново и по полной цене. Для этого в игре максимизируют внешний эффект и минимизируют внутренние изменения. Грубо говоря, игру перекрашивают, навешивают бантик и включают громкий крик рекламы.
Очень важно, чтобы реклама всунулась во все места, где бывает потенциальный покупатель – на веб-страницы, на телевидение, в компьютерные журналы, в магазины. Самые эффективные методы – проникновение в школы и на детские соревнования. Я участвовал в таких мероприятиях. Когда мозг человека с детства насилуют рекламой, неудивительно, что к двадцати годам он превращается в табуретку.

Дым Отечества

Дым Отечества окутал меня совершенно неожиданно. Зима в Ванкувере дождливая, и как-то мне захотелось купить хороший радиоприёмник, чтобы слушать лёгкую музыку. Я никогда не интересовался классической музыкой и считал, что для её понимания надо иметь особый слух и образование. Оказалось, что надо просто услышать музыку, а не тот шум, который доносится из телевизора.
Желая проверить басы в понравившейся мне аудиосистеме, я вставил в проигрыватель компакт-дисков случайно взятый диск Д.Шостаковича. Я был настолько поражён, что целиком прослушал концерт для фортепиано и виолончели с оркестром. Я никогда не подозревал, что телевизор и обычный бум-бокс настолько убивают музыку. Когда звуку вернули все тонкие оттенки и убрали искажения, музыка зазвучала так, как была исполнена.
Раньше я не мог бы и представить, что буду спешить домой, чтобы поставить симфонию. Из всех композиторов ближе всего мне были русские – Римский-Корсаков, Балакирев, Стравинский. До этого я и не догадывался, какие сокровища были созданы в старомодном XIX веке. Оказалось, что композиторов в истории было мало, и что за последние лет пятьдесят великие больше не появлялись [17].
Поп-музыке чистота звука не оставила шансов. Поп тоже зазвучал так, как был исполнен. Я просто перестал это слушать. Люди так увлеклись созданием совершенной техники для воспроизведения музыки, что искусство создания самой музыки оказалось почти утерянным. Интересно, как долго смогут выжить оставшиеся исполнители классики.
В это же время мне попалась видеокассета с нашим фильмом «Цвет граната». Я посмотрел фильм дважды, а потом мне повезло увидеть его на большом экране, во время ретроспективы советского кино в киноклубе Ванкувера. Там же шли «Короткие встречи».
И почему за пятнадцать лет полной демократии не снято ни одного нормального фильма, а столь широко раскритикованное советское министерство культуры финансировало «Цвет граната»?

* * *

Однажды я случайно увидел, как переезжал и перевозил свои вещи пожилой и явно небогатый канадец. Среди его вещей было несколько ящиков с книгами. Такое количество книг – весьма редкое явление для Канады. Особенно учитывая, что это были не дешёвые «одноразовые» детективы, а полноценные книги в твёрдых переплётах. Одна такая книга стоит дороже, чем обед в хорошем ресторане.
Проходя мимо, я бросил взгляд на его библиотеку. Наверху стопки лежала «Конституция (основной закон) Союза ССР» на английском языке.

* * *

На работе мне приходилось регулярно набирать новых сотрудников. В духе «работы в команде» (teamwork) интервью проводили вдвоём-втроём, и с тремя кандидатами одновременно. Встретилось несколько русских. Они были гораздо образованнее и технически грамотнее, чем канадцы, но не проходили отбор.
Я прекрасно понимал их ответы на интервью с нашей, русской точки зрения. С другой стороны, я уже знал канадские требования, обсуждал русских кандидатов с канадцами и видел нестыковки. Главной проблемой русских было непонимание того, что от них требуется играть по канадским правилам, быть не творцом, а функционально ограниченным винтиком. Пример вопроса, на котором зарезали кандидата: «Если вы не успеваете закончить задание к концу дня, что вы сделаете?». Русский ответ – останусь после работы и доделаю. В канадском понимании это равносильно преступлению. Правильный ответ – скажу об этом менеджеру. В должностных обязанностях тестера не записано, что он думает. За него думает менеджер.
Другой вопрос: «Опишите своего идеального босса». Русский ответ – он должен быть знающим, опытным, авторитетным, уважаемым человеком. С канадской точки зрения это означает, что кандидат будет неуправляем. Правильный ответ – босс должен давать мне чёткие указания, спрашивать результаты работы и быть хорошим ментором. Требуется беспрекословное подчинение и выполнение приказов, а не оценивание вышестоящего. Фактически, корпорация – это армия.
В местной русскоязычной газете для иммигрантов мне попалось объявление о начале работы школы по подготовке тестеров программ. Я предложил свои услуги преподавателя, и вскоре начал вести вечерние группы. В основном обучались люди 35-45 лет, которые иммигрировали три-пять лет назад. Все были с высшим образованием и опытом, но подолгу не могли найти приличную работу.
Быстро стало понятно, что проблемы этих людей – психологические. Большинство из них были, кстати, евреями, многие пожили в Израиле. Но они остались советскими по своим представлениям о работе. Они считали, что им не хватает знаний, что без знаний они не смогут принести на работе пользу, и за это их уволят. Объяснив основы тестирования [18] и практику в поиске багов, я уговаривал их сосредоточиться на перестройке мышления на канадский лад, на подготовке к интервью. Но они упрямо требовали больше науки и не верили, что надо просто стать на время самоуверенными бахвальными формалистами. Канадец не способен отличить толкового человека; он выбирает того, кто нахальнее и громче себя разрекламирует. За невыполнение работы увольняют редко, обычно – за отсутствие показного усердия.
Я заметил, что людям после тридцати уже тяжело перестраиваться. Если лет после шестидесяти человек уже и не пытается измениться, то тяжелее всего сорокалетним – они хотят, но не могут. В результате они живут с чувством постоянной неполноценности, обречённости. Канадцы же только и ищут психологически слабых людей, чтобы тем или иным способом нажиться на них.
К сожалению, русские подростки перестраиваются слишком легко, и вскоре становятся весьма похожими на местное население.

Цивилизованный потребитель

Молодые канадцы наглядно подтверждают теорию о том, что труд сделал из обезьяны человека, а отсутствие осмысленного труда приводит в действие обратный процесс. У каждого второго – серьга в брови, ноздре, губе или пупе. Обувь – большие чёрные колодки, штаны болтаются на коленях, словно он не дошёл до туалета. Словарный запас – три выражения. Глаза как у барана (или овцы), интересы – пожевать и поразвлечься.
Канадское правительство для поощрения «культурного» разнообразия финансирует фильмы и передачи педерастов и лесбиянок. По обычным каналам, в «детское время», выступают педерасты, показывают однозначные сцены, и сопровождают их ласковыми внушениями о том, что каждому человеку надо в жизни всё попробовать. Может быть, каждый – педераст, но он сам этого не знает. В школах и колледжах на досках объявлений – призывы вступать в местный кружок секс-меньшинств. В журналах для обычных тинэйджеров – советы, как и где попробовать с подружкой лесбиянство. Местные «христианские» священники уже освящают браки педерастов, а правительство юридически признаёт их семьями. И если кто скажет слово против педерастов, его ждёт судебное преследование за нарушение равноправия.
По школам свободно ходят дилеры марихуаны (нелегально, но их все знают). За хранение наркотиков полиция уже не задерживает, их скоро начнут продавать как сейчас продают алкоголь. В газетах – реклама домашних гидропонных установок по выращиванию марихуаны. Оценивается, что в Ванкувере около 50 тысяч домов, внутри которых растят «траву». Я не описываю какой-то трущобный район, всё делается с улыбкой, вежливо и культурно, дома сто ят по полмиллиона. Канадцы так и говорят: курить марихуану – это наша «culture», «культура».
Сюжеты популярных сериалов построены на смене сексуальных партнёров раз в неделю или чаще. В шоу надо угадать пол участника – это настоящая самка homo sapiens, или переделанный хирургами самец. Аудитории удаётся угадать только в половине случаев. Нашёлся один несчастный, который сам того не зная, долго жил с переделанным самцом. Операции по разрезанию женской груди и зашиванию туда пакета с парафином стали такими же обыденными, как протезирование зубов. Порнографические журналы продаются в магазинах на каждом углу, а в каждом видеосалоне есть порнофильмы.
Курс психологии отношений в государственном университете преподаёт транссексуал. Недавно в одной из школ Ванкувера учитель начальных классов, детей 10-11 лет, поменял пол на женский и благополучно вернулся на работу. Никто и слова не сказал, поскольку любое ущемление его прав преследовалось бы по закону.
В государственных детских садах и в школах Ванкувера учителя-педерасты используют детские книжки, которые учат, что если у ребёнка два папы или две мамы – это так же нормально, как и папа и мама. Верховный суд провинции полностью поддерживает их, поскольку представления о разнополом браке – религиозный предрассудок. В учебниках на красочных картинках, на которые смотрят дошкольники, изображены родители одного пола, лежащие в одной постели.

* * *

Несколько зарисовок с работы. Идёт совещание. Ведёт менеджер отдела из двухсот человек, женщина с высшим образованием, лет 35-ти, замужем, без детей. Зашла речь о том, что ей как-то было скучно и нечего делать (что понятно, поскольку у неё нет детей; ну и о чём же ещё говорить на совещаниях). Она повернулась, подняла майку и показала татуировку в верхней части ягодиц. Сделала от скуки. Все радуются, говорят – однако классная татуировка, начальник. Менеджер пониже, которая выпрашивала повышение, тоже хотела показать свою татуировку, да засмущалась – говорит, она у неё в совсем непотребном месте.
Иметь ягодицы с татуировкой в качестве начальника не так весело, как писать об этом. Первая её идея после вступления в должность – для улучшения работы отдела надо его… переименовать. Два месяца все занимались поиском названия [19]. Вторая идея – раз в год увольнять большинство тестеров и набирать новых. Новичка надо учить около месяца, и он начинает ловить сложные баги только через пять-шесть месяцев работы. Зачем же это делать? Потому что временным работникам не надо платить положенные по закону страховки; также можно каждый раз набирать людей на минимальную зарплату, а иначе её надо повышать аж на 3-5 процентов в год.
Зайдём на другой этаж. Продюсер, молодой человек лет 30-35, с высоким доходом, на педика не похож. Каждый месяц перекрашивает себе волосы. То он был блондином, потом бело-зелёным, а теперь – блондин с розовым оттенком. Ему отвешивают комплименты насчёт внешности. Он сияет.
К художникам и аниматорам мы заходить не будем. Там есть люди со жгуче-синими и красными волосами, они ходят босыми, в майках-мешках, с цепями и серьгами, и напоминают африканских дикарей.
Вот побежал знакомый менеджер с криками «I rock!». Можно перевести как «Я тут самый крутой!». У него есть мегафон, и иногда он кричит «I rock!» в него.
Ещё один менеджер. Он хвастается тем, что пару раз в год ездит в Таиланд, где его «обалденно» обслуживают. Уже не так весело, если учесть, что Таиланд известен массовой детской проституцией для обслуживания западных туристов.
А вот женщина-менеджер. Ей за сорок, она не может и часа без сигареты. Её ребёнку лет восемь. Она счастлива, она выходит замуж. За отца ребёнка, с которым давно живёт вместе, несколько лет назад они купили дом. Такие вот жених и невеста.
Что же интересует этих людей в жизни? Вот на стоянке для машин появилась новая дорогая модель. Событие обсуждает всё здание. С владельцем машины, которого раньше не замечали, сразу начинают здороваться и обсуждать прелести авто владельцы машин этого же ценового класса. Его признали за своего. Машины тут хозяева, а люди им служат.
А вот вчера олимпийская команда прошла в форме с надписью «Roots». Через два дня все побежали и купили майки и кепки с такой надписью. Майки чёрные, бесформенные. Но это неважно. Главное – надпись, брэнд. Брэнд переводится как «клеймо», которое ставили рабу или скотине, чтобы определить их принадлежность к определённому хозяину. Надо поставить себе на лоб клеймо, чтобы все знали – я тоже счастливый потребитель.

Источник : http://www.russpain.ru/nostalgia/ist-religia-deneg0.htm

Сохранено