Бродский Слава. Из записок кооператора. Пасека 01

jlm_taurus — 02.05.2025 "...Центральной в моем повествования является история частного пчеловодного товарищества, в организации и становлении которого я вместе с моими близкими друзьями принимал самое непосредственное участие. История эта удивительна сама по себе, но начинает представляться абсолютно фантастической, если принять во внимание, на фоне каких драматических событий, развивающихся в это время в советской России, она происходила. Необычайным было и то, какое воздействие она оказала на всех нас. Один из моих друзей сказал как-то, что десять лет нашего товарищества были лучшими его годами.

В стране с социалистическим укладом жизни, где все основано не на рыночных отношениях, а на командных решениях управителей страны, сразу или со временем проявляются негативные последствия, к которым приводят такие решения. В дальнейшем те, кто был за них ответственен, или их преемники считают необходимым эти командные установки исправлять или корректировать. Подобный процесс я связываю с понятием красного зигзага, имея в виду постоянные зигзагообразные изменения, которыми красные властители пытались залатать свои бесконечные прорехи. И в своих записках я говорю о тех изменениях в нашей стране, к которым история нашего пчеловодного товарищества имеет непосредственное отношение.
https://proza.ru/2017/12/22/182
Однажды, осенью 79-го года, на семинаре Межфакультетской лаборатории статистических методов Московского университета, ко мне подошел Леня Бродский, сотрудник этой лаборатории, мой однофамилец, близкий друг и коллега по научной работе. Он напомнил мне об одном нашем недавнем разговоре. О том, не стоит ли нам заняться чем-нибудь, отличным от математики, – тем, что приносит осязаемые плоды. Разговор тот был, по правде говоря, не вполне серьезным, хотя вызван он был действительным беспокойством. И тогда впервые у нас промелькнуло слово «пчеловодство» как одно из возможных дел.

...в начале сентября мы встретились с Леней, и он стал рассказывать то, что узнал от Миши Каверина – молодого человека с биофака. Отец Миши – Андрей Никитич Каверин – уже успел через Мишу изложить свой план Лёне. План этот был очень прост. Сначала мы одалживаем четыре тысячи рублей. На эти деньги покупаем пчел и оборудование. В мае откачиваем майский мед. В результате его продажи выручаем, по оценкам Каверина-старшего, примерно эти четыре тысячи. Уже в мае эти деньги можно будет вернуть тем, кто нам их одалживал. А остальной мед, которого будет гораздо больше, чем майского, – это уже будет наш заработок.

Единственное, что было абсолютно неясно, – где мы могли бы взять эти необходимые нам четыре тысячи рублей. Четыре тысячи стоил новый автомобиль «Запорожец». Люди, даже имеющие очень хороший заработок, тратили половину сознательной жизни, чтобы собрать такие деньги.

Оказалось, что у Лени был готов ответ и на этот вопрос. Он сказал, что в нашей бригаде естественно образовалось четыре группы. И если каждая группа принесет в общую казну тысячу рублей, то все будет в порядке. И пусть теперь все думают, как эту тысячу рублей достать. Он предлагал всем занять деньги у своих друзей. А если этого будет недостаточно, отнести в ломбард то, без чего какое-то время можно обойтись: ковры, шубы, ювелирные украшения, серебряные вилки, ложки.

Надо ли говорить, что риск замышляемого предприятия был огромным. Нам нужно было вернуть взятые в долг деньги. Чтобы это произошло, надо было, прежде всего, довести первый сезон до конца. Без всяких там наскоков милиции и гэбэшников. Ведь даже единоличные хозяйства в то время страдали от различных ограничений краснозигзагщиков. Мало что еще считалось серьезнее таких преступлений, как использование наемного труда и частной собственности на средства производства. Каков был шанс, что наша деятельность останется незаметной для советских властей?

Кто собирался защищать нас от них в случае чего? При всем при том мы еще и понятия не имели, как надо вести это пчеловодное хозяйство. У кого и как мы собирались покупать наших первых пчел? На каких полях мы собирались с ними стоять? Кто должен будет предусмотреть и разрешить возникающие при этом проблемы? В конце концов, надо будет уложиться в расчетную смету. Потом надо будет получить достаточное количество меда. Затем этот мед надо будет кому-то продать.

Друзья, знакомые, родственники – все, как один, говорили нам, что затея эта бредовая и опасная. Тем не менее, мы приняли решение на такой риск пойти.

Стали собирать деньги. Ломбард использовался во всю мощь. Наконец, необходимые четыре тысячи были собраны. Впоследствии оказалось, что расчет Кавериным-старшим был сделан не вполне точно. Учитывались только затраты на закупку пчел и инвентаря. А ведь нам надо было еще и жить все лето на пасеке. Для этого потребовались еще две тысячи. А потом сколько-то еще, уже в самом конце сезона. Все эти дополнительные деньги брались взаймы у друзей под честное слово и под обязательство выплатить премиальные проценты после предполагаемой продажи меда.

В наш первый год мы даже представить себе не могли, с какой легкостью будем в дальнейшем брать взаймы деньги на наши нужды. В какой-то из годов, когда мы собирали деньги на текущий сезон, один мой знакомый свел меня со своим приятелем, у которого, как он знал, водились деньги. Когда я сказал этому приятелю, что нам нужно 30 тысяч, тот ответил, что у него таких денег нет. Деньги такие, я думаю, у него были. Но поначалу он не мог свободно говорить о таких больших суммах с человеком, которого видел первый раз в жизни. Тем не менее, через несколько дней он вручил мне 20 тысяч, не попросив даже простой расписки.

Пасека наша создавалась, по-видимому, не только из материальных соображений. Говорю здесь «по-видимому», поскольку поначалу в программе действий ни о чем другом, кроме материального, речь не шла. Наверное, присущий шабашке дух свободы, так хорошо знакомый Лёне, был для него желанным с самого начала образования нашего пчеловодного сообщества. Однако об этом никто и никогда не говорил, потому что предполагалось, что это само собой разумеется. И вот, несмотря на то, что такая цель не была явно сформулирована, она со временем была достигнута. Мы построили наше пчеловодное товарищество, братство, наш оазис, где могли свободно общаться со своими единомышленниками и без всякой боязни высказывать свои мысли и где мы были как бы отгорожены от той ужасной действительности, которая нас окружала.

Всю зиму 1979 – 1980 годов я читал что-то по пчеловодству. Я прочитал все русские учебники и пособия...Многие пособия включали рассказы о том, как при Советах пчеловодство вдруг стало бурно развиваться, и содержали довольно много подобной белиберды. Тем не менее, эти учебники, а также и журналы, которые я проглатывал в большом объеме, несли массу всякой другой информации, которая, как оказалось потом, была большей частью полезной, хотя и не всегда точной. К сожалению, в учебниках не были отражены многие основные моменты, а также не освещались всякие второстепенные, мелкие детали, без которых ведение пчеловодного хозяйства невозможно. Впоследствии у меня даже сложилось впечатление, что никто из авторов этих пособий никогда на пасеке не работал.

Ранней весной 80-го Леня уехал в Борисоглебск, где жил Каверин-старший. Они вместе начали ездить там по округе и покупать у населения пчел. При случае покупали также старые ульи, оборудование и инструмент. Часто им случалось забираться в такие места, где нормальных дорог вообще не было. И им приходилось пробиваться к местным пчеловодам, по определению Андрея Никитича, «по грязе».

Пчелы мирно летали над огородом каверинского дома, не особенно беспокоя нас. И нам тогда казалось, что все основные проблемы были уже решены. Единственное, чего мы еще никак не могли понять, – это где мы сможем достать вощину. Искусственно приготовленная вощина – тонкие восковые листы с выдавленными на обеих сторонах донышками пчелиных сотов – была нужна нам позарез. После постановки в улей рамки с вощиной пчелы строят на ее основе восковые соты. В результате получается двусторонний сот с правильными рядами шестиугольных призматических ячеек.

У нас было несколько листиков вощины, которые нам дал Никитич. Но нам она была нужна в гораздо больших количествах. Мы уже знали, что вощина продается в пчеловодном магазине, или на пчелобазе, как ее называли все местные. Но мы также знали, что продается она только в обмен на сданный воск. А воска у нас, естественно, еще не было.

И вот мы с Леней поехали на пчелобазу. Там нас встретил ее директор. И у нас с ним состоялся очень и очень длинный разговор. Тут потребовалось все обаяние Лени и его умение говорить с незнакомыми людьми. Я не прибавил к нашей беседе ничего существенного, но, кажется, не внес в нее и никаких отрицательных моментов. И только с удивлением осознал, что поддерживать разговор с незнакомыми людьми, сделанными из другого теста, я не научен.

Встреча наша прошла успешно. Директор поверил в нас. Его заключительная фраза дословно была такой: «У вас это дело пойдет». И он продал нам две пятикилограммовые пачки вощины как бы в долг. Правда, взял с нас слово, что в будущем мы будем сдавать воск только ему.

Конечно, мы сдавали наш воск только ему. Да, впрочем, по-моему, это была единственная пчелобаза на всю нашу округу. Мы дружили с директором все наши пчеловодные годы. Он уже не записывал, сколько мы сдали ему воска и сколько он продал нам вощины, поскольку воском мы его к третьему нашему году уже просто завалили.

Держать пчел все время в огороде дома – пустое занятие. Успешное пчеловодство связано с кочевками, когда пасека подвозится к источнику взятка.

Один из наших ульев стоял на весах. По этой причине он назывался контрольным ульем. По тому, что показывали весы под контрольным ульем, мы могли судить о том, как идет дело со сбором нектара. К сожалению, каждый день приносил нам печальное известие от контрольного улья: липа упорно не хотела выделять нектар.

Сначала мы надеялись на то, что липа еще не полностью расцвела. Но потом, когда эти сомнения отпали, стали думать, что еще не установилась хорошая погода. Ведь несколько дней было ветреных и дождливых. Но потом погода была просто замечательной. А липа выделять нектар отказывалась. Более того, по некоторым признакам мы начали понимать, что пик цветения липы уже прошел.

В какой-то момент ко мне подошел Каверин-старший и сказал, что сейчас самое время кормить пчел сахарным сиропом, а Леня, мол, не хочет этого делать. А ведь они с самого начала договаривались, что в мае будут откачивать мед. И что весь наш план был основан как раз на этом. А если этого не сделать, то все надежды вернуть наши деньги станут очень и очень проблематичными.

Я спросил его, а почему надо кормить пчел сахарным сиропом? Почему нельзя просто откачать майский мед без всякого сахарного сиропа? На что Никитич сказал, что майский мед не бывает без сахара. Откуда же пчелы, мол, могут в мае взять столько нектара, чтобы им можно было и самим прокормиться, и расплод воспитать, да еще чтобы и на откачку хватило?

Никитич пытался свести нас троих и уговорить на свое предложение. Но мы с Леней успели уже обсудить все это. И когда Никитич подловил нас вместе и опять завел разговор о кормежке пчел, Леня ответил ему довольно жестко, что кормить пчел сахарным сиропом мы не будем. Это было ключевое решение, во многом определившее лицо нашего пчеловодного сообщества.

...Почему ничего подобного я не читал ни в одном пособии по пчеловодству? Почему там нигде не сказано, что поведение пчел резко меняется при переезде в степь, в поля? И что среднерусская пчела отличается повышенной злобливостью? И что кориандр эту злобливость увеличивает в несколько раз? Почему там не объясняется, как надо спасаться от атакующих пчел? Как надо правильно залегать в кустах и петлять, сбивая пчел со следа? Почему там нигде ничего нет про мотоциклетные перчатки и легкий водолазный костюм? Почему?!

У меня был недельный опыт работы на пасеке. И я стал думать, означало ли это, что у всех авторов учебников по пчеловодству суммарный опыт работы с пчелами был меньше моего?

В конце концов, сначала с помощью Толи и Тани (они дымарили, а я делал остальную работу), а потом уже и один, я прошел наши первые двадцать восемь ульев и сделал там то, что считал нужным.

Уже тогда меня стали занимать мысли, почему Миша Каверин и Каверин-старший не волновались особенно по поводу роев. Они говорили, что вот, мол, теперь рои пойдут и надо внимательно за ними смотреть и в случае чего – ловить. Но относились они к этому как к неизбежному, но вполне поправимому моменту. А в учебниках вроде бы объяснялось, что рои – это большая неприятность. В народе была даже такая поговорка: рой улетел – мед улетел. Но что тут нужно было делать – этого я пока еще ясно себе не представлял.

Наш контрольный улей показывал хороший плюс все время. Мы еще плохо представляли себе, чем закончится наш первый год. Но уже становилось ясно, что большой неудачи, скорее всего, не будет.

И вот настала пора качать мед. Я приехал на пасеку. Там уже был Леня. И все медогонное оборудование было в основном подготовлено.
Мы начали качать. И когда откачали первые полфляги, решили попробовать наш мед. Я попробовал мед первым и был несколько удивлен. Он показался мне совсем необычным и явно отдавал привкусом кинзы. Леня в это время тоже попробовал мед. Я внимательно смотрел на него. Лицо у Лени вытянулось, глаза округлились. И он сказал что-то неодобрительное. А потом спросил сам себя, а кто же, мол, будет покупать такой мед.

И в первый год, и во все последующие годы наш мед садился очень быстро. Через несколько дней после откачки приметы кристаллизации проявлялись уже довольно заметно. А к концу второй недели по его поверхности можно было стучать костяшками пальцев. Так вот, когда наш первый мед сел, то оказалось, что был он вкуса необычайного. Возможно даже, что это был наш самый фантастический по вкусу мед.

После кориандра начал выделять нектар подсолнух. Думаю сейчас, что мы все-таки понесли значительные потери из-за роев. Иначе при таком удачном годе, в котором было два главных взятка, мы должны были бы набрать меда больше, чем в любой другой год в дальнейшем. Но нет, откачали мы по фляге с улья. Использовали мы тогда только молочные фляги, которые вмещали от 52 до 54 килограммов меда (то есть от 115 до 120 фунтов). Это было, в общем-то, вполне по нормам единоличных любительских хозяйств местного населения. Такой же показатель, полученный в каком-нибудь колхозе, был достаточен для представления пчеловода к званию героя социалистического труда, или, как тогда говорили, к званию героя соцтруда.

Когда мы откачали наш первый мед, то главная забота была, как его продать. Сначала мы пробовали сделать это на месте, в Борисоглебске. Потом перевезли мед в Москву. Стали пробовать продать его там. Сделали несколько ложных движений. Но в итоге все оказалось гораздо проще, чем мы все думали. И главным фактором здесь было суперфеноменальное качество нашего меда.

Наш первый мед ушел неожиданно быстро. Он разошелся по знакомым, родственникам, а затем и по знакомым наших знакомых. Не было проблем с распространением меда и в последующие годы, когда мы стали получать меда все больше и больше.

Интересно, как быстро люди научились распознавать первоклассный мед. При первом знакомстве с нами они обычно говорили, что в меде не разбираются. И им вообще-то все равно, хороший мед или плохой, поскольку они мед не любят. Примерно то же самое они говорили, когда впервые пробовали наш мед. Но через некоторое время все менялось. Все, кто пробовал наш мед, потом признавали его абсолютное превосходство над любым другим. Поэтому тот, кто в первый год покупал у нас одну трехлитровую банку меда, на следующий год покупал несколько банок. А тот, кто в первый год купил пару банок, потом просил флягу. Так что в последующие годы те, кто хотел приобрести у нас мед, должны были торопиться. В конце зимы меда на продажу уже не оставалось.

Вести о том, что какие-то бородатые ребята продают очень хороший мед, стали довольно быстро распространяться по Москве. А затем перекинулись и на вторую советскую столицу.

Единственная проблема заключалась в том, что частная торговля была в стране запрещена. Красный зигзаг времен НЭПа вроде бы частную торговлю разрешил. Но через совсем непродолжительное время краснозигзагщики фактически перевели частную торговлю на полулегальное положение, а вскоре запретили ее и законодательно. Каково было положение с частной торговлей в 80 х? Я не знал этого и тогда, в 80-х, не знаю и сейчас. Думаю, что на этот счет существовала тогда масса положений и указаний краснозигзагщиков, которые противоречили друг другу. Поэтому не сомневаюсь, что красный зигзаг мог расправиться с нами в любой момент. Но мы тогда старались об этом не думать.

Сейчас прошло уже много лет с тех пор, как был получен наш первый мед. За это время я перепробовал огромное количество меда. Многие мои друзья, как только случайно или не случайно получали какой-то мед, бежали ко мне и просили его продегустировать. Да и мне самому было интересно протестировать какой-то незнакомый мне мед. Какой только мед я не пробовал! Различный и по географическому, и по временно;му происхождению, и по источнику взятка. Горный, алтайский, майский. Почему-то эти три считались в народе самыми-самыми. И каждый раз мне говорили: попробуй, мол, это – горный мед. Или: попробуй – это майский мед. Чаще всего я пробовал какую-то жидкую патоку, без особого вкуса или запаха, которая мало напоминала мед вообще.

Почему наш мед был лучше любого другого меда в мире? Ответ на этот вопрос для меня очевиден.

Первый важнейший фактор, существенно влияющий на качество нашего меда, – это уникальная почва тех мест, так называемый чернозем. Леня когда-то сказал мне, что в Балашове (город в Саратовской области примерно в двадцати километрах от того места, где мы держали пасеку) в каком-то краеведческом, кажется, музее хранится эталон чернозема. Возможно, так оно и есть, но я сам этот эталон не видел. Но я знаю (по многим свидетельствам), что на Парижской выставке 1889 года коллекция русских почв была награждена золотой медалью. Центральным экспонатом коллекции был «эталон плодородия» – кубический сажень чернозема, привезенный из Воронежской области.

Второй фактор – подходящие климатические условия: высокие температуры, сочетающиеся с хорошими дождями и влажностью. То, что необходимо для хорошего выделения нектара. Это сочетание, кстати, среди прочего, и создало, по всей видимости, условия для образования чернозема.

Третий фактор – исключительно благоприятные природные условия, приводящие к небольшому, но крайне необходимому для развития пчел взятку весной, мощному главному взятку и небольшому, но устойчивому поддерживающему взятку осенью.

Пчелиные семьи у нас к главному взятку приходили очень мощными. Так что ульи самых сильных из них оказывались к этому моменту выше среднего человеческого роста.

Мощная пчелиная семья хороша не только тем, что приносит много меда. В большой семье условия для вызревания меда более благоприятные. В ней при переработке нектара в медовых зобиках пчел выделяется намного больше диастазы, чем у пчел из слабых или средних семей. В результате диастазное число меда становится большим, что определяет высокую ферментативную активность меда и его отменные вкусовые качества.

Тот, кто видит, скажем, шестикорпусный улей впервые, будет немного удивлен. Его вид никак не соответствует всем тем картинкам и фотографиям пасек и ульев, которые мы привыкли видеть с раннего детства.

Продолжаю перечислять факторы, существенно влияющие на качество нашего меда. Четвертый фактор связан с тем, как краснозигзагщики вели свое хозяйство и каковы были при этом взаимоотношения между людьми. Дело в том, что многие сорняки – хорошие медоносы. Поэтому сорняки на колхозных полях являлись существенной для нас опорой. Однако польза от сорняков была только для нас. А колхозные поля от них страдали. Поэтому эти поля должны были бы обрабатываться гербицидами. Но при обычном колхозном разгильдяйстве это делалось далеко не всегда. К тому же процесс обработки вполне мог быть нами отрегулирован: бутылка водки летчику, который рассеивал химическую гадость над полями, в любом случае решала вопрос в нашу пользу.

И можно говорить еще об одном, пятом факторе. Но что входит туда, в этот пятый фактор, я не знаю. Я включаю туда что-то еще, специфическое для данного района, чего мы не знаем и что каким-то образом влияет на мощное выделение нектара в наших областях. Станет ли когда-то понятно, что такое это «еще»? Не знаю. Но оно безусловно есть. Иначе – как можно объяснить, что, скажем, гречиха мощно выделяет нектар в какой-то год и слабо выделяет его в следующие два или три года, хотя все эти годы могут быть очень схожи по погодным условиям. То же самое можно сказать и про любой другой медонос – подсолнух, осот, сурепку. Поэтому-то я и говорю о каком-то пятом факторе, который нам неясен, но, очевидно, существует.

Еще одно подтверждение того, что такой пятый фактор существует, приходит из следующих соображений. Есть области, где когда-то пчеловодство было сильно развито, но со временем сошло на нет. Например, в Белоруссии 70 лет тому назад пчеловоды получали много меда. Поэтому они и занимались в основном производством меда. Позднее медосбор в тех местах стал низким. Получение меда перестало быть выгодным делом. И белорусские пчеловоды стали разводить пчелиные семьи на продажу. В начале 80-х мы беседовали с белорусскими пчеловодами, которые помнили медосбор 30-летней давности. Мы спрашивали их, что же конкретно изменилось. Но ответа на этот вопрос они нам не дали. Получалось, что тридцать лет назад был хороший взяток с различных растений, а потом он закончился, хотя, как казалось, вроде бы ничего не изменилось.

И вот что я могу сказать в итоге про все эти пять факторов. Их удачное сочетание, как я понимаю, происходит только там, где мы занимались пчеловодством. Скажу осторожнее – происходило только там, где мы занимались пчеловодством. Во всяком случае, если бы такое сочетание встречалось где-то еще, то за прошедшие почти полвека я бы хоть раз попробовал мед, который был не хуже нашего.

Справедливости ради отмечу мед, получаемый где-то между нашими местами и Рязанской областью. Он там не такой отменный, как наш, но довольно хороший. Каштановый мед из Сочи тоже показался мне неплохим. Поначалу он мне не понравился – был абсолютно жидким и сильно горчил. Это было необычным для меда, и возможно, лишь по этой причине он не пришелся мне по вкусу. Но когда я попробовал его несколько раз и в разное время, он стал мне нравиться.

В разные годы у нас получался довольно различный мед. Кориандровый мед был только в наш первый год (и то – лишь в восьми первых флягах). Во второй год мы стояли на поле подсолнуха на том же месте, где в прошлом году был кориандр. И кориандр все-таки взошел по подсолнуху – по терминологии местных, самосевом. Но хотя взошел он достаточно мощно, толку от него не было. Не могу сказать, что второй наш год был нежаркий. Но кориандр в тот год нектар не выделял.

В последующие годы у нас был преимущественно подсолнечный мед. Он кристаллизовался очень быстро и затвердевал так, что мы часто ломали ножи, когда пытались вырезать его из фляги. Ложкой это сделать вообще не получалось. И был наш подсолнечный мед отменного вкуса.

Еще один мед мы называли осотовым, поскольку во время и после главного взятка очень хорошо и долго выделял нектар осот. Хотя основа такого меда была подсолнечная, добавка осота изменяла его довольно сильно. По какой-то причине он получался с мельчайшими кристаллами. И был он пастообразным и с приглушенным мягким ароматом и вкусом.

Часто мы стояли на подсолнечном поле так, что пчела могла достать до гречишного поля. Тогда подсолнечный мед получался «подкрашенным» гречихой. Многим местным такая добавка гречишного меда нравилась. Директор пчелобазы говорил мне, что он этот мед просто обожает. А мне такая «подкраска» не нравилась. Я предпочел бы иметь чистый подсолнечный мед. Но взяток с гречихи был мощным поддерживающим взятком в тот момент, когда подсолнух еще не выделял нектар. И мне не оставалось ничего другого, как помалкивать со своими предпочтениями.

Один год был исключением. В тот год гречиха выделяла нектар просто бешено. Мне посчастливилось быть на пасеке в тот самый день, когда, как говорили местные, гречиха «отрыгнула» после мощнейшего ночного дождя. В этот день, утром, пчела изменила всем законам природы. Обычно только летная (старая) пчела вылетает за взятком, а молодая сидит в улье и «воспитывает» расплод. А в тот день, как мне показалось, все пчелы – и старые и молодые – покинули ульи. Видно, они поняли, что таких часов больше никогда не будет не только у них, но и у их потомков на долгие годы вперед. Поэтому покинуть свои посты на пару часов решили все пчелы.

Поле гречихи в эти часы представляло собой что-то невиданное. Зайти на поле я не мог, иначе передавил бы массу пчел. Они покрывали гречиху плотным слоем. А с поля поднимались какие-то тошнотворные испарения. Такого не мог припомнить никто, даже восьмидесятилетние деды-пчеловоды.

В тот день контрольный улей дал привес более десяти килограммов. А потом хороший взяток был еще несколько дней подряд. И я думал, что в том году мы соберем рекордный урожай. Но рекордного урожая не было. Подсолнух в том году выделял нектар очень скудно. И по этой причине наш мед получился, по крайней мере по внешним ощущениям, чисто гречишным. Он не был похож ни на какой другой гречишный мед, который я когда-либо пробовал. Во-первых, он довольно быстро сел, закристаллизовался, что в нормальных условиях не бывает с гречишным медом никогда. Обычно если гречишный мед и садится, то происходит это в течение продолжительного времени. А позднее он расслаивается на твердую (глюкозную) и жидкую (фруктозную) фракции.

Кристаллы глюкозы в обычном гречишном меде настолько велики, что видны невооруженным глазом. Наш мед закристаллизовался полностью, был плотным, густым, мелкозернистым и не расслаивался ни на какие фракции. Я не думаю, что есть на земле человек – кроме тех, кто имел доступ к такому меду в том году, – который видел бы подобный мед. Народ, попробовавший его, сразу дал ему название «шоколадный». Был он феноменальных вкусовых качеств. После этого несколько лет подряд те, кто покупал у нас мед, просили опять «шоколадный». Но такого меда потом у нас ни разу не было. Видно, вот это «еще», о котором я говорил и которое было необходимо для «шоколадного» меда, так никогда больше на нашем веку и не повторилось.
* * *
Меня часто спрашивают, как отличить хороший мед от плохого, натуральный – от подделки. Мой ответ лежит в иной плоскости, чем ответы специалистов. Они наверняка посоветуют отдать мед на анализ. Или будут рекомендовать десятки быстрых тестов. Однако быстрые тесты способны определить только грубую подделку, когда натуральный мед смешивается с посторонними добавками. Профессиональные анализы полезны и могут многое сказать о меде. Но они требуют времени и никогда не смогут ответить на вопрос, обладает ли мед отменными вкусовыми качествами.

Мой метод определения хорошего меда кардинально отличается от всех других. Он прост и эффективен. Для того, чтобы научиться моему методу, нужно хорошо распробовать наш мед. Потом, дегустируя другой мед, надо признать его хорошим, если он сравним с нашим, – неплохим, если он хуже нашего, но не намного, – плохим, если он намного хуже нашего.

Вот и все. Таким образом, мой метод состоит в сравнении дегустируемого меда с эталонным. Единственная проблема заключается в том, как достать эталонный мед. И здесь есть два способа. Первый состоит в том, что эталонный мед пробуется у меня дома. Второй способ требует больших временны;х затрат, но не является чем-то нереальным. Нужно полететь в Россию. И там добраться до одного из городов – Борисоглебск, Воронеж или Саратов. Затем надо от этих городов немного взять в любую сторону. Там, уже в деревнях, надо поискать пчеловодов. Практически в любом доме могут сказать, где живут пчеловоды. И тогда надо пойти к этим пчеловодам и попросить продать мед. Лучше всего это делать в сентябре. Кормление пчел сахарным сиропом в этих местах практически исключено. В июле – августе нектар выделяется в таком количестве, что делает трудоемкую сахарную подкормку неэффективным мероприятием. Так что качество меда должно быть превосходным. Я бы рекомендовал купить много меда. Ну хотя бы килограммов двадцать или тридцать. Его можно поставить в холодильник. Там он будет в полной сохранности долгое время.
* * *
В первый же наш год я стал задумываться вот над каким вопросом: а что же это такое продается везде под названием «мед»? Тогда я еще не понимал всю важность природных и климатических условий. Поэтому стал думать, что, наверное, везде продается фальсифицированный мед. Я прочитал где-то, как делается такой мед. И понял, что есть два основных способа: один – кормить пчел сахарным сиропом, второй – добавлять сахар непосредственно в мед.

Что-то подсказывало мне, что даже если бы мы кормили своих пчел сахаром, то все равно он получался бы не таким плохим, как магазинный или рыночный. Тогда я предположил, что везде продается грубая фальсификация, основанная просто на добавке сахара непосредственно в мед. И я решил изготовить одну маленькую баночку такого меда. Я смешал наш мед с сахаром. Причем меда там было только 20 %. Кроме меда и сахара я добавил немного воды. Потом продержал эту смесь в теплой «бане» несколько дней (так советовали руководства) для искусственного ферментирования. Наверное, через неделю я попробовал свой «мед». Мне он показался не хуже магазинного.

в первый наш год мы откачали двадцать восемь фляг меда, что составляло без малого полторы тонны. Это означало, что мы были в состоянии вернуть свои деньги, то есть отдать наши долги и выкупить то, что мы заложили в ломбарде. При этом какие-то деньги еще у нас оставались. И мы могли уже подумать о покупке дома, где могли бы держать своих пчел зимой.

С покупкой дома поначалу были кое-какие проблемы. Местный народ не хотел, чтобы около них какие-то незнакомые люди держали пчел. И угрожали пустить нам красного петуха под крышу прямо в первый же день, как мы купим дом.

Но в конце концов мы нашли способ, как общаться с местным населением. И дом все-таки купили. Сначала один. А потом, через несколько лет, еще и другой. Оба в одной и той же деревне, Богане, Борисоглебского района Воронежской области.

С покупкой этих двух домов мы окончательно ставили себя в очень уязвимое положение. Два частных дома для ведения бизнеса были безусловным криминалом в советские времена. Но нам уже поздно было думать об этом. Вести пчеловодное хозяйство даже в размерах нашего первого года без собственного дома было невозможно.
* * *
Когда дело дошло до дележки тех небольших денег, которые мы заработали в первый наш год, Никитич был недоволен. Недовольство его было связано с тем, что работа любого оплачивалась одинаково, без учета квалификации и реального вклада в дело. Мы платили каждому участнику десять рублей за каждый трудовой день – или за трудодень, как мы его называли по аналогии с колхозными порядками. То есть платили немного больше, чем зарабатывал рядовой научный сотрудник или инженер советского предприятия. При этом, в отличие от колхозов, все работающие у нас были на полном пасечном обеспечении.

Никитич как-то отозвал меня в сторонку и сказал, что вот, мол, он «по грязе» собирал весной пчел, доводил их до кондиции, учил нас уму-разуму, а кое-кто приезжал на пасеку и палец о палец не ударил, только, мол, сидел в палатке и читал там какие-то стихи. И теперь оба они получали по десять рублей за один трудодень. Разве это справедливо? Ну, скажи мне, Слава, разве это справедливо?

Я не очень понимал, что на это ответить. Конечно, это была норма советского колхоза – платить за трудодень всем поровну. Норма, которую мы все (так казалось тогда – мы все) ненавидели. Поэтому мне, конечно же, хотелось сказать Андрею Никитичу, что я прекрасно его понимаю. Но мне больше всего не хотелось, чтобы Леня подумал, что я не одобряю какие-то его принципы. А это был принцип, выдвинутый Леней и одобренный потом всеми нами. И на самом-то деле я, пожалуй, почти искренне считал, что так, как решил Леня, и было самое правильное, что можно придумать в данной ситуации. Вернее, я не хотел тогда думать как-то по-другому.

И я сказал Никитичу, что у нас тут братство, где каждый дает то, что может. В частности, тот человек, который сидел все время в палатке и читал стихи, – он создает здесь ту самую атмосферу, ради которой вся эта пасека и была придумана. И Леня от общения с этим человеком получает такой заряд энергии, который, в конце концов, выливается во что-то очень и очень положительное. И не только Леня получает такой заряд, – поправился я, – но и другие, и я тоже.

Андрей Никитич вроде бы смирился с нашими колхозными порядками. Но впоследствии он опять и опять поднимал этот вопрос с Леней. И вскоре было решено, что лучше дать возможность Андрею Никитичу отделиться. Леня предложил ему это сделать на каких-то условиях, которые показались им обоим достаточно разумными. И такое отделение произошло. Никитич уже больше не принимал участия в наших делах. Но Миша Каверин наведывался к нам, хоть и не очень часто.

После нашего первого года, осенью, зимой и весной 81-го, я рылся в библиотеках, читал иностранные руководства по пчеловодству. Самое главное из того, что я тогда прочел, было о промышленном пчеловодстве. Оптимальные действия для единичной пчелиной семьи могут не совпадать с оптимальными действиями для многих пчелиных семей. Возможно, я бы и сам когда-то до этого дошел. Но прочтение этого принципа быстро продвигало меня вперед.

Наше хозяйство лишь с большой натяжкой можно было отнести к классу промышленного. Но это были уже не пять или десять единоличных пчелиных семей. А для нескольких сот пчелиных семей, которые мы планировали завести, методы промышленного пчеловодства были уже явно применимы.

Основной идеей промышленного пчеловодства было стремление отказаться от мелких работ по исправлению неблагополучных семей и сосредоточиться на единообразных операциях с основной массой семей пасеки. Скажем, нет никакого смысла исправлять отрутневевшую семью – то есть семью, в которой погибла матка и которая не смогла воспитать новую. В такой семье рабочие пчелы начинают «с горя» класть в соты яйца. Но яйца эти – неоплодотворенные. Из них выводятся только трутни. Поэтому такая семья без помощи пчеловода обречена на вымирание. Исправление отрутневевшей семьи отнимает у пчеловода много времени и к тому же дает мало гарантий на успех этой единичной операции. Поэтому, в соответствии с принципами промышленного пчеловодства, такую семью надо просто ликвидировать.

Конечно же, все то время, что я проводил на пасеке с Кавериными, было для меня очень плодотворным. Особенно многому я научился у Миши. Возможно, что-то из его наставлений я мог бы прочитать и в книгах. Но тогда это не было бы так наглядно. К тому же были и моменты, которые я не мог найти больше нигде.

Сохранено