Борхес о Паскале. Чего он не нашёл в Писании?

antimantikora — 25.08.2025

Некоторые размышления, не для всех. Прочёл маленькое эссе: 

Хорхе Луис Борхес. «Паскаль» / Перевод Б. Дубина / Из книги «Новые расследования» («Otras inquisiciones») 1952.

Эта крохотная заметка Борхеса содержит бездну гениальных идей. Я вынужден согласиться с каждым предложением Борхеса, ещё не прочтя его. Вероятно, причина в том, что здесь перемножены гений Паскаля и гений Борхеса. Приведу его полностью, с примечаниями.

ПАСКАЛЬ (ПОЛНЫЙ ТЕКСТ)

По словам моих друзей, мысли Паскаля будят в них мысль. Разумеется, нет такой вещи на свете, которая бы не могла стать толчком для мысли; однако мне эти врезающиеся в память осколки никогда не представлялись решением каких бы то ни было проблем, мнимых или подлинных. Мне они представлялись предикатами Паскаля как субъекта — своего рода чертами или свойствами Паскаля. И так же, как формула «quintessence of dust»[1] помогает понять не людей вообще, а принца Гамлета, формула «мыслящая тростинка»[2] помогает понять не людей вообще, а одного человека — Паскаля.

Кажется, Валери обвиняет Паскаля в намеренной драматизации. И верно, из его книги встает не образ учения или диалектического метода, а фигура поэта, затерянного во времени и пространстве. Во времени, поскольку будущее и прошлое бесконечны, а значит, не существует никакого «сейчас»; в пространстве, поскольку всё равноудалено от бесконечно большого и от бесконечно малого, а значит, не существует никакого «здесь». Паскаль презрительно отзывается о «взглядах Коперника», однако в написанном им самим чувствуется головокружение богослова, который вырван из мира «Альмагеста» и заброшен в мир Кеплера и Джордано Бруно. Универсум Паскаля — тот же, что у Лукреция (и Спенсера), но бесконечность, опьянявшая римлянина, пугает француза. Верно и другое: Паскаль ищет Бога, Лукреций предлагает освободить нас от страха перед богами.

Паскаль, как уверяют, Бога нашёл. И всё-таки сознание этого счастья красноречиво у него куда меньше, чем сознание своего одиночества. Вот где ему нет равных, — достаточно напомнить знаменитый фрагмент 207 по изданию Бруншвига («Сколько царств о нас и не ведает!») и другой, за ним следующий, где Паскаль говорит о «бесконечной протяжённости пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне». Ёмкое слово «царства» и завершающий презрительный глагол производят ощущение почти физическое; однажды мне пришло в голову, не восходит ли это восклицание к Библии. Помню, что перерыл Писание, но не нашёл места, которое искал и которого, скорей всего, не было, но нашёл полную ему противоположность с устрашающими словами о человеке, чувствующим себя до мозга костей нагим под бдительным оком Бога. Апостол говорит (1 Кор 13:12): «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».

Ещё один пример — из фрагмента 72. Во втором абзаце Паскаль утверждает, что природа (пространство) это «бесконечная сфера, центр которой везде, окружность — нигде». Эту сферу Паскаль мог найти у Рабле (III, 13), который приписывает ее Гермесу Трисмегисту, или в полном символов «Roman de la Rose»[3], куда она попала, видимо, от Платона. Это несущественно; важно, что метафора, использованная Паскалем для обозначения пространства, употреблялась его предшественниками (и сэром Томасом Брауном в его «Religio Medici»4 для обозначения божества[5]. Паскаля поражает величие не Творца, а Творения.

Когда Паскаль находит бессмертные слова для разлада и нищеты («On mourra seul»[6]), он — одна из самых волнующих фигур европейской истории; когда вносит в апологетику математическое исчисление вероятностей, он — одна из самых её бессодержательных и легкомысленных фигур. Он — не мистик; он — из тех разоблачённых Сведенборгом христиан, которые считают рай наградой, а преисподнюю — наказанием и, привыкнув к меланхолическим размышлениям, не умеют разговаривать с ангелами[7]. Им не так важен Бог, как опровержение его врагов.

Настоящее издание[8] намеревалось с помощью сложной системы типографских значков передать «незавершённость, непричёсанность и путаницу» рукописи; с этой задачей оно, как легко убедиться, блестяще справилось. Примечания, напротив, неудовлетворительны. Так, на странице 71 первого тома дан фрагмент, где Паскаль в семи параграфах развивает известное космологическое доказательство Аквината и Лейбница; публикатор его не опознаёт и замечает: «Вероятно, автор обращается здесь к неверующим».

Под некоторыми текстами публикатор приводит параллельные места из Монтеня или Священного Писания; круг источников можно расширить. Для иллюстрации «пари» стоило бы привести тексты Арнобия, Сирмона и Альгазеля, которые указывает Асин Паласьос («Следы ислама», Мадрид, 1941); для иллюстрации фрагмента против живописи — пассаж из десятой книги «Государства», где говорится, что Бог создал архетип стола, плотник — подобие архетипа, а живописец — подобие подобия; для иллюстрации 72 фрагмента («Je lui veux peindre l'immensite... dans l'enceinte de ce raccourci d'atome...»[9]) — его предвосхищение в понятии микрокосма, у Лейбница («Монадология», 67) и Гюго («La chauve-souris»[10]):

Le moindre grain de sable est im globe qui roule

Trainant comme la terre une lugubre foule

Qui s'abhorre et s'acharme...[11]

Демокрит полагал, что в бесконечности повторяются те же миры, где те же люди неукоснительно повторяют те же судьбы. Паскаль (на которого могли, кроме прочего, повлиять слова Анаксагора о том, что любая вещь заключает в себе весь мир) включил в каждый из этих миров множество ему подобных: теперь любой атом пространства содержал в себе вселенную, а любая вселенная представляла собой атом. Логично предположить (хоть об этом и не сказано), что Паскаль увидел, как до бесконечности умножается в этих мирах.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Квинтэссенция праха (англ.).

2. «Мысли» Паскаля здесь и далее в этом эссе цитируются в переводах Ю. Гинзбург.

3. «Роман о Розе» (франц.).

4. «Вероисповедание врачевателя» (лат.)

5. Насколько помню, конусообразных, кубических и пирамидальных богов в истории не зафиксировано, хотя идолы подобные существуют. Напротив, шар представляет собой идеальную форму и подходит божеству (Цицерон, «О природе богов», II, 17). Бог сферичен для Ксенофана и для поэта Парменида. По свидетельству некоторых историков, Эмпедокл (фрагмент 28) и Мелисс считали его бесконечной сферой. Ориген полагал, что умершие воскреснут в виде сферы, Фехнер («Сравнительная анатомия ангела») приписывал эту форму — форму органа зрения — ангелам. До Паскаля сентенцию Трисмегиста отнес к материальному миру известный пантеист Джордано Бруно («О причине», V).

6. Умирают в одиночку (франц.).

7. «О рае и аде», 535. Для Сведенборга, как и для Бёме («Шесть теософских положений», 9,34), рай и ад — это состояния, которые человек ищет по собственной воле, а не органы наказания либо помилования. Ср. также у Бернарда Шоу («Человек и сверхчеловек», III).

8. Подготовленное Захарией Турнером (Париж, 1942).

9. Я хочу показать ему здесь другую бездну... внутри этого мельчайшего атома (франц.).

10. Нетопырь (франц.).

11. Мельчайшая песчинка — это целый шар, который вращается, / Увлекая за собой, как земля, угрюмую толпу / Ненавидящих и зачарованных (франц.).

СФЕРА ПАСКАЛЯ И СФЕРОЛОГИЯ

Также надо прочесть эссе Борхеса «Сфера Паскаля». http://vzms.org/borhes-pascal.htm

Эти краткие тексты Борхеса не менее питательны для размышлений, чем трёхтомная «Сферология» Петерa Слотердайкa. 

БЕСКОНЕЧНОСТЬ НЕВЕДЕНИЯ

Я выделил место, где Борхес пытается найти в Писании нечто, созвучное «бесконечной протяжённости пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне» — у Паскаля. Борхес (бывший католик) не нашёл, а я (бывший комсомолец) вспомнил кое-что подходящее. Это самый финал Четвероевангелия, последние строки. В них — величайшая мудрость. Вероятно, это самая глубокая формула гносеологии.

Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь (Ин.21:25).

Sunt autem et alia multa, quae fecit Iesus; quae, si scribantur per singula, nec ipsum arbitror mundum capere eos, qui scribendi sunt, libros (John.21:25).

Написано как будто совершенно про другое. Но Борхес хотел найти именно этот смысл. 

Здесь Иоанн с непревзойдённым лаконизмом выразил то, как бесконечен текст вселенной и тексты о вселенной, и что бесконечность Бога превосходит безграничность мироздания. 

И что в этом Евангелии есть кое-что про тебя, читатель, поскольку Иоанн написал это специально для тебя, разбавив сухое повествование своей улыбкой. 

И что концепция бесконечности стала ясна только после того, как возникла точка отсчёта, осевое время Anno Domini, которое делит хронос широкими шагами — столетий, пятисотлетий и тысячелетий. И заставляет хронос пульсировать и развиваться, подготавливать свершения и события к очередному юбилею. И только после этого становится видна бесконечность прошлого и будущего, которые смыкаются в точке сингулярности, что только подчёркивает грандиозность этих векторов. 

Вектор времени виден во всём Четвероевангелии: и в чёткой последовательности событий, и в том, что там приведено родословие. Это, вероятно, был первый нарратив, где так чётко проработаны хронос и хронотоп для общего сценария и мизансцен. И он запустил новый маховик циклического времени, подминающий под себя все языческие спирали, которые якобы цикличны, а на самом деле — блуждают по историческому хроносу.

АРХЕТИП СТОЛА

При прослушивании многих философов начинает раздражать, что они постоянно приводят один и тот же пример — стол. Вот стол! Причём лекторы приводят этот пример плохо, не опираясь на собственный стол (который всегда разный), и не философствуя на ходу. 

Философы должны думать головой, но у них какой-то культ стола. Стол! Надо бы думать о духовной пище, а они указывают на стол, подчёркивая, кстати, его ненакрытость. Философам нужно установить памятник, монумент «стол». Полагаю, такой уже есть, и не один. Есть и памятник «стул», причём во всех смыслах. 

Так почему же стол так застрял среди ценностей философов-любомудров? Борхес раскрывает мне глаза: по преданию, отец Иисуса — плотник, стол — творение столяра. Да и плотник может сделать стол, и кафедру. Философия, которую твердят на кафедре, возникла в русле иезуитского мышления. Это порождение учения сына (а следовательно, и отца) Га-Ноцри, которое было приумножено миллионами теологических, иезуитских умов. 

Сколько бы ни поминали наши философы Платона и Аристотеля, они мыслят и разговаривают не как античные перипатетики — которые и за столом-то не сидели. Которые бродили по оливковым рощам и пляжам, и кушали полулёжа. Они (то есть мы) живут и рассуждают за столом — как затворники Общества Иисуса, в своих кельях. Где без стола, конечно, не обойтись. 

Оставить комментарий

Популярные посты:

clemens

ТОП-7 лучших таск-менеджеров для маркетологов — рейтинг 2025-2026 года

zampolit_ru

"Лежащая обнажённая" 1980 г. картон, масло Альберт Папикян (1926 - 1997)

foto_trip

Осенний Шартр

amarok_man

Что сказали американцы, увидев наши хрущёвки...

staryiy

Зоологи нашли единственную в мире мышь, которая воет на Луну как волк

seawolf_2050

Вопреки всему, или Божий промысел

megaslav

Без названия

kilativ

База

ruslan_rb_kg

Ностальгия!

• Ранее
• Архив