Бытие и безумие

vesta_neo — 15.04.2021 Один мой безумный товарищ написал безумную книгу о безумии. Это не научный трактат и не художественный роман из жизни пациентов психиатрической клиники. Это – поэма. Поэма, в которой нет рифмы и ритма, но есть то, что отличает поэзию от любой другой литературы. Настоящая поэзия обращается не к нашему рассудку, а к нашим ощущениям; не рассказывает историю, а заставляет почувствовать эмоцию: страх или радость, отвращение или восторг...
Человек, взявшийся читать эту книгу, рискует на собственной шкуре ощутить, что такое безумие (особенно если это ощущение уже было ему знакомо раньше). Либо не ощутить ничего, кроме недоумения.
Под катом будет много букв и мало того, что нормальные люди называют «смыслом».
Да, чуть не забыла сказать: автор дал мне право обнародовать любые отрывки из книги с единственным условием: я не должна называть его имя.


Безумие и отрицание

Нам очень тяжко признать собственное безумие. Это нарушает законы логики. Это раскалывает наше сознание на новые части, которые плывут в тёмной тишине. Они, эти части, рассказывают нам разные вещи, в которые мы не можем поверить, но ощущаем, что не верить в них тоже невозможно. Мы отрицаем своё безумие, как привыкли отрицать многие части себя. При том, что наше безумие не совсем принадлежит нам, а мы не совсем принадлежим ему. Мы не можем вобрать его в себя целиком, его края свешиваются наружу и создают явления, которые мы не можем воспринимать как свои. Нам проще отказаться от этой картины вовсе, чем попытаться понять и принять её. Наше отрицание создаёт иллюзию целостности и дарит несбыточные надежды.


Безумие и страх

Безумие боится само себя. Боится до такой степени, что прячется от себя под диван и делает вид, что его не видно. Эти прятки могут длиться бесконечно. Только если научить безумие не так сильно бояться самое себя, если попробовать приручить этот страх, - можно попытаться прекратить эту игру. И тогда безумие может высунуть из-под дивана голову и увидеть, что безумие-на-диване не так ужасно, как хотело бы выглядеть. В этом случае безумие начинает больше бояться собственного страха, чем себя, и страх становится отдельным протагонистом, с которым можно вступить в контакт и определить – пусть и очень приблизительно – его границы.

Безумие и красный

Безумие толкает меня взять красную краску. И покрасить ею всё вокруг – в том числе себя. Я теперь красный. «Имя мне – Красный». Красные руки боятся прикоснуться к красному лбу, а красные ноги неловко ступают на красный пол. Красный стол зовёт меня сесть за него. И я сажусь. И беру красную бумагу. И пишу по ней красными чернилами. Красные слова прячутся в красной поверхности, красные предложения рождаются в красной голове. Так возникает «Красная книга».
На красной стене висит «Красный квадрат». Красная дверь ведёт в красную пустоту. В красном шкафу прячется красный смех. И у меня осталось ещё немного красной краски – для тебя.

Безумие и имена

Безумие имеет много имён. Более того, есть не просто много видов безумия с отдельными именами, но каждый вид безумия имеет множество имён. На некоторые оно откликается сразу, на некоторые – не откликается никогда.
Безумие само нарекает миры и обитающие в них сущности множеством имён. Имена могут выстраиваться в длинную очередь и терпеливо ждать своего часа, который может никогда не прийти.
Имена проникают повсюду, и если их становится слишком много, они начинают собираться в массивные объекты, обладающие силой гравитации.
Лучше всего имена просачиваются через почву и асфальт, хуже всего – через живых котов и ящериц.
Гирлянды имён можно вешать на ёлку в канун нового года. Правда, они могут помешать праздничному настроению.

Безумие и вечность

Безумие сидит на камне, и по левую руку от него – ледяное пространство, а по правую – песчаная пустыня; и пытается – слева – сложить изо льда, а справа – начертать на песке слово «Вечность». Это важно, потому что в правом глазу у него застрял осколок волшебного зеркала, а в левом – магическая песчинка. Но каждый раз возникает лишь четыре буквы: изо льда складывается только – «МЕФИ», а на песке возникает только – «ЛОГО». Вечность остаётся неизрекаемой.
Безумие не может оперировать Вечностью, как и разум. И в этом они похожи. Но Вечность ускользает от них по-разному. Безумие ощущает её материально, «телесно» и может даже на мгновение коснуться её. Разум же пытается её помыслить, и сама мысль о Вечности создаёт непреодолимый барьер, через который мысль может проникать только в одну сторону, и не возвращается обратно.

Безумие и тайна

В каждом безумии живёт одна большая тайна, несколько средних и множество малых. Эти тайны не только невозможно изъяснить словами, но невозможно даже помыслить.
Мысль от соприкосновения с такой тайной искривляется и огибает её по длинной дуге. От этого начинает кружиться голова.
Попытка рассказать о такой тайне может вызвать полную немоту. Попытка охватить её разумом может вызвать полную остановку всех физических процессов в мозге. Попытка почувствовать её вызывает ужас, но именно он позволяет нам выйти на новые просторы миропонимания, свидетельствуя о Ничто.
Тайны вызывают тревогу и в то же время приносят спокойствие, если мы касаемся их только в рамках особых ритуалов и только в особое время, и тогда тайна становится источником пророчеств.

Безумие и Ворон

Ворон далёк от безумия, но хорошо видит его сверху.
Ворон всегда вьётся. И всегда – над моею головой.
Он просто не может не виться. Это – его судьба.
Ворон на суку сидит и «грызёт своя нога». И это – тоже его судьба.
Ворон вьёт гнездо на виселице. Если нет виселиц, ему негде вить гнёзда.
Воронов всегда два. Даже если он один. И они садятся на плечи синего плаща, даже если он висит на вешалке. И они кричат: один хрипло – «Х!», другой, протяжно – «М!».
Безумный Эдгар видел ворона на бюсте Паллады, и это ещё больше сводило его с ума.
Любой ворон должен отправляться в путешествия. Далёкие, опасные и безумные. В полном одиночестве или вместе со зверем, человеком или духом. Одному – сложней, но в компании – страшней.
Ворон ворону глаз не выклюет – не потому, что они солидарны, а потому, что глаз ворона ядовит, и тот, кто съест его глаз, навеки ослепнет и потеряет надежду.
Ворон разговаривает ночью и кричит днём. И крик ворона безумней и громче, чем крик ястреба.

Безумие и драконы

Драконы – вестники безумия. Они прилетают и садятся на подоконник, чтобы поведать, что кого-то охватило безумие.
Их древний гортанный язык сейчас уже мало кто понимает. Но было время, время Зелёных Холмов, когда его понимали и духи, и люди, и звери.
Современные гуманитарные науки слишком мало интересуются драконами, и здесь восполнению лакун не может помочь никакой «Трактат о Драконах». Даже если известно, что «красота несчастных влюблённых Драконов обычно недоступна человеческому пониманию, перед исследователем встаёт непреодолимый барьер незнания, похожий на кирпичную стену.
Известно, что Георгий вовсе не убивает дракона/змия, а кормит его с кончика копья веганской колбасой, ибо он – отец этого дракона (Змей Горыныч/Гораныч = Змей Юрьевич/Георгиевич), и несёт некую ответственность за наследственное безумие Змия.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив