Быть гусаром – каково это? Часть 4. Жженка и дуэли

Жженка в сериале "Сатисфакция" (2005).

Комментарий к кадрам из сериала «Сатисфакция». Парадоксально, но при общей неисторичности этого фильма, сцена жженки довольно достоверна, хотя и развеивает романтический ореол этого мероприятия. Обшарпанная мазанка, темный вечер, какой-то побитый медный таз или кастрюля, сабли сверху поперек, а не красиво перекрещенные в воздухе, повышенная агрессивность и, как следствие, вызов на дуэль на ровном месте. Все как часто и бывало в реальной жизни. Особенно интересны диалоги, большая часть слов актеров взята дословно из различных мемуаров и звучит вполне аутентично, с определенной поправкой, разумеется. Об этом мы писали, например, здесь.

А стихотворение, которое читает один из персонажей, принадлежит перу корнета Лубенского гусарского полка Демидова.

Вы замунштучили меня

И полным вьюком оседлали,

И как ремонтного коня,

К себе на корду привязали.

Повсюду слышу голос Ваш,

В сигналах Вас припоминаю,

И часто вместо «рысью марш!»

Я Ваше имя повторяю.

Несу Вам исповедь мою,

Мой ангел, Вам и рапортую,

Что я Вас более люблю

Чем пунш и лошадь верховую!

                                                                *****

Между тем, попойка продолжалась, как будто ровно ничего не случилось. Штабс-ротмистр Н. играл на флейте малороссийскую песню «Вiют вiтры, вiют буйные», и вся компания подпевала. Вспоминая бердичевские времена, М. рассказывал, в чем заключается игра в кукушку. Гусары бросали жребий: кому быть стрелком, кому кукушками. Стрелок становился среди темной комнаты с заряженным пистолетом в руках, остальные крались по стенам и кричали «куку». При этом слове раздавался выстрел, но представлявший кукушку, крикнув «куку», спешил перебегать на другое место; таким образом, несчастные случаи бывали редко, а если они случались, то их относили к простой неосторожности и дело кончалось ничем. Когда уже стала заниматься заря, М. З. сказал: По-моему, господа, дела откладывать не следует, с рассветом я бы желал покончить с испанским грандом.

— Твое желание неудобоисполнимо по двум причинам,— сказал М.,— первое надо иметь согласие Э., а второе — у нас пистолетов нет.

— И ту и другую причину устранить очень легко. Пистолеты можно взять казенные из цейхгауза. Что же касается до согласия Э., то я надеюсь, что наш уважаемый товарищ Н. не откажет взять на себя труд переговорить с Э.

Хитрый грек, разумеется, согласился драться с утренней зарей, ему был расчет так поступить. М. З. всю ночь пьянствовал, а он был трезв.

Когда Н. передал результат своих переговоров с Э., М. З. сказал:

— Ну и прекрасно, мы пока еще выпьем, а тем временем и совсем рассветет.

Опорожнив весь таз жженки, стали готовиться.

— М—р, ты, может быть, хочешь писать письма? — спросил М.

— Следовало бы написать к матери на всякий случай, да не могу, очень пьян,— отвечал юноша.

— Ну как знаешь. Н. сходи к Э., уже совсем светло. Да, кстати, спроси его, желает ли он стреляться из казенных пистолетов?

Н. возвратился и сообщил, что Э. на все согласен.

— В таком случае отправимся,— сказал М. — Я полагаю, что можно устроить дело в моем садике за хатой. Ты как думаешь М—р?

— Мне все равно.

— Знаешь, оно лучше, а то надо будить кучера, лошадей запрягать, много шума, да и люди уже пошли на уборку, могут увидать и скажут: куда это господа пошли? Дома скромнее.

Против этих доводов возражений не последовало.

— А вы, господа, разве не хотите посмотреть?— обратился М. к трем офицерам гостям, сидевшим у стола.

— Нет, мы лучше портером займемся,— отвечали гости.

— В таком случае до свидания!

— До свиданья.

М. 3. и его секунданты ушли.

Позади хаты эскадронного командира был небольшой вишневый садик, огороженный плетнем. Там уже были корнет Э. и поручик Н. Когда зарядили пистолеты, М. сказал, обращаясь к соперникам: Господа, я бы просил вас покончить миром это прискорбное недоразумение. Никто не смеет сомневаться в вашем благородстве и храбрости. Подайте друг другу руки, как добрые товарищи, и делу конец.

— Я согласен, — отвечал Э., — но с тем, чтобы корнет М. 3. взял свои слова назад и извинился.

— Ни того, ни другого исполнить не желаю! — вскричал запальчиво М. З.

Секунданты отмерили 18 шагов и посередине положили сабли, обозначавшие барьер в 6 шагов. Соперникам вручили пистолеты и просили приготовиться к команде. М. З., весь розовый от выпитой жженки, беспечно улыбался. Его юное, красивое лицо выражало скорее счастье, чем испуг, точно он приехал куда-нибудь на пикник в окрестностях Петербурга.

Когда ему подали громадных размеров кремневый унтер-офицерский пистолет, он расхохотался и сравнил его со стенобитным орудием. Э, напротив, был бледен и серьезно сосредоточен. Н. в свою очередь попробовал примирить враждующих, но опять без успеха. М. З. решительно объявил, что своих слов не берет назад и извиняться не желает.

Тогда медленно раздалась команда: раз, два, три. М. З., как-то порывисто бросился вперед к барьеру, Э. же остался на месте и в ту же минуту выстрелил. Густое облако дыма легло между врагами. Сначала послышался стон, потом душу раздирающей крик. Несчастный М. З., отброся далеко в сторону пистолет, катался по земле, обхватив живот обеими руками. Раненого тотчас подняли и понесли в кабинет к М-ву, положили на кровать и раздели. Оказалось, что он ранен в живот, откуда торчали порванные кишки. Только теперь догадались послать за доктором в штаб. Сначала М. З. метался и страшно кричал, жаловался, что ему жжет внутри, потом будто успокоился и впал в беспамятство. Более двух часов он был в таком положении. Наконец началась агония, и он умер именно в тот момент, когда входил полковой доктор.

В соседней комнате, присяжные собутыльники продолжали доканчивать портер. Флейта играла и слышались пьяные голоса. «Вiют вiтры, вiют буйные…» Корнет Э. куда-то скрылся.

Так погиб прелестный юноша, единственный сын нежнолюбившей его матери. Погиб потому, что среда постаралась исказить его понятия.

Корнет Э. и оба секунданта, разумеется, были преданы суду. Император Николай I конфирмовал это дело так. Корнета Э., как вынужденного защищать свою честь, подвергнуть церковному покаянию. Секунданта, поручика Н., заключить в крепость на четыре месяца, а ротмистра М., принимавшего участие в дуэли, тогда как он, как прямой начальник обязан был воспрепятствовать ее, и дозволившего взять казенные пистолеты, разжаловать в рядовые с назначением в С. уланский полк.

                              *****

Чтобы закончить на жизнерадостной ноте, приведем еще один пример гусарской дуэли.

«Тот же Ладомирский, в 1849 году имел дуэль с корнетом и еще совсем юным офицером. Дуэль эта очень характеристична по ее началу и концу. В круглой зале, когда-то знаменитого Новотроицкого трактира в Москве, где, по рассказам старого полового Терентия, кушали государи и иностранные короли, в этой самой зале собралось общество гусарских офицеров есть знаменитую селянку с расстегаями и аршинного молочного поросенка под хреном. В числе офицеров был и Ладомирский, в то время уже штабс-ротмистр и старший ремонтер. Корнет П. познакомился с Ладомирским и сказал ему, что он переведен в Белорусский гусарский полк.

— Я вас не поздравляю,— отвечал ему Ладомирский, разглаживая свои длинные усы,— хотя и сам служу в Белорусском полку, но должен откровенно сказать, что у нас хорошее все перевелось и осталась так себе какая-то дрянь.

— Это не делает вам чести, что вы так отзываетесь о ваших товарищах,— отвечал корнет П.,—многих я знаю и нахожу их вполне достойными людьми.

— Вы можете нянчиться с вашими симпатиями, как с писаной торбой, а мне прошу нравоучений не читать. Не вам учить меня чести!

Дело, разумеется, окончилось дуэлью. На другой день соперники, в сопровождении своих секундантов, отправились в Сокольники и близ Ширяева поля заняли места па площади. Штабс- ротмистр Ладомирский соглашался кончить миром, если П. извинится в своих резкостях, но последний отказался и смело выдержал выстрел Ладомирского, пуля которого просвистала на один вершок от головы П. в тот момент, когда враги подходили к барьеру. Затем корнет П. не пожелал стрелять в Ладомирского и около барьера произнес спич, сознав свою ошибку. Последнее обстоятельство рисует военную молодежь того времени. Гордость, доходившая до щепетильности, не уничтожала благородства и чувства великодушия в этих честных юношах, понятия которых, к сожалению, были так изуродованы окружавшей их средой.

Лишнее говорить, что такой великодушный поступок юного П., хладнокровно выдержавшего выстрел своего противника, сразу поставил его на линию лихих гусар и вызвал симпатии, как в секундантах, так и в Ладомирском. В особенности в последнем. Недавние враги, за минуту готовые хладнокровнейшим образом отправить друг друга на тот свет,— вдруг стали закадычными друзьями, обнимались, говорили один другому комплименты и поспешили в город пить брудершафт.

— С этих пор,— ораторствовал усатый штабс-ротмистр, — я объявляю моим лучшим другом корнета П. Горе всякому, кто осмелится подумать о нем дурно— убью, как собаку! Едем?! Я хочу выпить брудершафт с моим благородным другом.

И вся компания помчалась обратно в Москву. Попойка должна была произойти не в ресторане в Новотроицком трактире, а в Грузинах у цыган. В то время хор знаменитого Ильюшки играл видную роль в среде широко кутящей молодежи, в особенности гусарских офицеров. Без цыган ни одна история не обходилась. Иногда были истории и уголовного характера. Всех солисток и ребят требовали в качестве свидетелей в палату к допросу. Не было примера, чтобы они проврались, показали не в пользу забубенного кутилы.

В хоре было много хорошеньких солисток со жгучими глазами, перед которыми широко раскрывались туго набитые бумажники русских бар-помещиков и военных. Цыгане любили, когда щедрые кутилы приезжали к дяде Илье или тетке Матрене. На квартире много свободнее, чем в трактире. Можно проделывать всякие штуки с охмелевшими гостями—посторонних свидетелей нет. Красавица Стеша запоет чувствительный романс, сверкая своими выразительными глазами, и вдруг почувствует на своей груди, за лифом чью-то руку, а в руке пачку депозиток. Вспыхнет певица, зардеется вся, как маков цвет, и голос ее задрожит, рука мигом исчезнет, а пачка депозиток останется на белой груди.

У подгулявших гостей являются разные фантазии, которых постороннему глазу видеть не следует. Штабс-ротмистру Ладомирскому очень нравилось незаметно пускать за корсаж хорошенькой Танюше червонцы. В то время, когда она поет, он облокотится на спинку стула и опустит за ее шею червонец. Монета холодная скользнет по спине цыганки, она невольно сделает движение и сфальшивит. Дирижер, не видя этих маневров, грозно крикнет на солистку, а штабс-ротмистру и любо, он еще опускает червонец, и еще, до тех пор пока на спине певицы образуется нечто в роде горба.

— Что вы делаете бессчастный,— прошепчет она, краснея, — ведь мне щекотно!..

Брудершафт, разумеется, был выпит, шампанское полилось рекой, цыгане пришли в азарт и лихо стали «рубить Ивушку под самый корешок». От тетки Матрены подгулявшая компания отправилась обедать в Новотроицкий трактир и дальше, но тут им не посчастливилось, все четверо гусар были арестованы и посажены на Ивановскую и Вознесенскую гауптвахты за нарушение общественной тишины и спокойствия.

Так непроизводительно тратилась нравственная сила людей, вполне достойных и способных к иной благотворной деятельности».