Без названия

- Нет, я - Миша, - отвечает двухлетний малыш с большими карими глазами.
- Прикрыть тебя второй подушкой? - спрашиваю у восьмилетнего юноши в кипе. Юноша лежит на длинной зеленой подушке. Отдыхает.
- Да, можно.
- А тебя она не придавит?
- Ну нет, я - жирненький.
- Чегой-то это ты так себя называешь?
- Меня все так называют.
- Никогда так про себя не говори, понял?
- Понял.
- Давай так - про себя надо говорить - я умный и красивый. Через лет пять ты вытянешься и будешь тощим, судя по всему. И не позволяй никому так о себе говорить, понял? - смеется.
На фестивале миллион разных мероприятий для детей и подростков. И все одновременно.
Экскурсовод начинает экскурсию по музею. Рассказывает предисторию, спрашивает, какие есть вопросы.
Юноша лет семи:
- А если будет сирена, куда бежать?
- Это очень хороший вопрос. Если будет сирена, в музее есть бомбоубежище. Не волнуйтесь, мы сразу пойдем в него.
- А вы мать...
- ЭЭЭ? Мать, только сейчaс нет.
- Ну, я имел в виду мать Вари О? Я был на Летней школе в семнадцатом году. Мне было лет двенадцать-тринадцать.
- Четырнадцать. У нас на ЛШ с четырнадцати дети обычно.
- Ну тогда четырнадцать.
- И ты был на две головы ниже. А на какой мастерской?
- На научной журналистике.
- У Гриши.
- У Гриши. А еще я вас встречал на митингах регулярно. А теперь вот здесь. Странно так, сколько наших теперь здесь.
- Странно, как сказала моя деточка, что все мои друзья оказались евреи. Очень странно. Хотя, конечно, не только.
Барышня лет шести стоит посреди холла на первом этаже музея и плачет. Такие крупные слезы катятся по щекам.
- Что случилось? - спрашиваю.
- Папа потерялся.
- Папа потерялся? Сейчас мы его найдем, как папу зовут?
- Юра, - пока я оглядываюсь по сторонам, кто-то из волонтеров переворачивает бейджик, надетый на деточку. Там номер телефона.
- О, я сейчас ему позвоню, не плачь.
Я звоню папе. Папа бежит бегом.
- А почему вы не танцуете? - спрашивает меня симпатичный блондин лет шестнадцати.
- Понимаешь, восемь часов на ногах с камерой в три кило в одной руке и рюкзаком за спиной, где там тоже еще прилично кило, что-то не тянет на танцы. Хочешь попробовать подержать камеру в руке?
Два дня на фестивале. Сразу такая жизнь вокруг бурлит.
- Я хочу тебе сказать, - рядом барышня лет тринадцати с юношей лет шестнадцати, - я хочу тебе сказать, ты так хорошо танцевал, так раскованно. Ты занимаешься танцами?
- Нет, просто люблю танцевать. Если бы в мои тринадцать у меня было бы вот так, - он обводит рукой фестиваль.
- А где ты был в свои тринадцать?
- Сидел на задней парте в унылой израильской школе и рисовал. Очень уныло. Так что наслаждайся тем, что у тебя сейчас. Тебе очень повезло.
- Можно я тебя обниму.
- Конечно.
Двухлетний малыш стоит у сцены. На сцене группа поет еврейские песни. Перед сценой двухлетняя крошка. Смотрит во все глаза. Песня заканчивается.
- Еще песню! - кричит крошка.
Вечером едем к Пете. На улице тот самый дождь, когда как из ведра. Молнии, гром, порывистый ветер. Стоим под козырьком на остановке. Ждем такси, которое почему-то едет в другую сторону. С одной стороны под козырьком девушка легкого поведения, с другой стороны женщина - драгдиллер. Прекрасная компания, я считаю. Такси не едет и не едет.
- Да, это тебе не в Москве, - вздыхаем оба. Такси приехало минут через тридцать, третье по счету. До Пети на такси вверх в гору ехать одиннадцать минут. Пешком около часа по ступенькам. В ливень как-то да, не то чтобы очень хорошая идея.
Планы на два дня вперед - лежать в кровати, обрабатывать картинки, слушать дождь.
|
</> |