Без названия

-- Моти, -- кричит ему стоящий на другом конце лужайки, -- хватит уже, улыбнись!
-- Для чего? -- ворчащим голосом, не поднимая головы, продолжая сгребать листья, парирует Моти.
-- Просто так, Моти, просто так, -- смеётся второй. Моти распрямляется, отирает лоб, думает секунду
-- Просто так я даже пукать не буду! -- ворчливо кричит он, прислоняя ладони трубочкой ко рту, словно раскрывает огромный секрет.
*******
Мясник человек опытный. Я прошу отвесить полкилограмма фарша, он ловко хватает кусок и несёт его к огромной мясорубке.
-- Подожди, -- тороплюсь я сказать, -- это жирный кусок?
-- Да нет, что ты, -- машет рукой мясник, -- всего процентов десять жира, не волнуйся!
-- Наоборот, -- машу руками я, -- мне бы пожирнее, мы любим жирное мясо!
-- Так я и говорю, -- не меняя тона продолжает мясник, -- очень жирный кусок, очень, как минимум десять процентов жира! Будешь довольна, точно тебе говорю!
*******
Мусорные письма, порой, приводят в восторг.
Привет, дорогая, -- пишет мне ректор с не ректорского адреса, -- ты в офисе? У меня к тебе просьба очень личного характера, очень личного! Я сейчас захожу на заседание, -- продолжает он с новой строки, -- поэтому ни в коем случае не звони, но обязательно ответь на это письмо!
Я не успеваю дочитать первое послание, как получаю следующее
Прости, но мне срочно нужен ответ, срочно! У племянника сегодня день рождения, а у меня заседание, я никак не могу с него убежать, забыл кошелёк дома, -- пишет мне ректор, -- можно ли забежать к тебе через полчаса и одолжить двадцать фунтов? А лучше, -- продолжает он, -- переведи мне их, пожалуйста, напрямую, я тебе сейчас ссылку брошу, там все данные моего счёта. А я тебе, -- клятвенно заверяет меня ректор, -- завтра же верну. Если, конечно, -- продолжает аккуратно, -- ты будешь в офисе.
И я даже почти готова поверить, что ректор в беде, что у племянника день рождения, а заседания с утра до ночи и не вырваться никак, я почти счастлива, что он не просто знает кто я такая, но считает меня настолько близкой, что позволяет себе говорить со мной как с почти родной, я почти готова написать, что в офисе я буду где-то в январе (запамятовал, наверное, слишком много дел у него, бедный), что возвращать не к спеху, как дохожу до последней строчки: целую и обнимаю!
*******
Напомнили о дне смерти Брежнева. Задумалась, что я помню -- помню трансляцию, где уронили гроб, помню как родители шёпотом обсуждали что будет с теми, кто его уронил. Вариантов было всего два -- расстреляют или сгноят в тюрьме. Помню задумалась тогда что значит сгноят -- будут держать, пока гной не потечёт? Но помню я не только день смерти, но и относительно здравствующего генсека.
Мне было года три. В тот день должны были транслировать какой-то важный футбольный матч, папа сбежал с какого-то важного заседания и помчался что есть мочи домой -- смотреть футбол, что может быть важнее. Прибежал, отдышался, включил телевизор. И лишь тогда оказалось, что трансляцию отменили, на экране стоял уже не очень бодрый генсек и читал с очередной бумажки очередную речь. Тьфу ты, -- плюнул с досады папа. Меня потрясло такое неуважение, я возмущённо подбежала -- ты на кого плюёшь? Ты на Брежнева плюёшь?! -- выпалила, задыхаясь от праведного гнева.
Ещё какое-то время я не могла понять, почему папа иногда называл меня павликом. Павлик, -- говорил смеясь, -- растёт! Вот как?! -- прикрывал рот, сдерживая рвущийся наружу смех, -- как мы умудрились у себя дома вырастить Павлика?!
*******
Отчего-то лезу смотреть где какая погода -- в Принстоне около нуля, ожидается лёгкий снег, в Лондоне нормальная осень, плюс одиннадцать и дожди, а у нас, наконец, лето, которое можно выдержать -- всего-то плюс двадцать шесть, которые к вечеру превращаются в плюс двадцать два. Нет, джинсы доставать пока, определённо, рано, но в шортах уже вполне можно жить. Месяц назад лондонский коллега интересовался нашей погодой. Хорошая погода, -- посмотрела я на висящий надо мной кондиционер, -- в комнате просто прекрасная, плюс двадцать четыре, -- бодро отрапортовала я. Тьфу ты, -- усмехнулся он, закутываясь в широкую кофту, -- я про улицу спрашивал! На улице, -- я посмотрела в окно с тоской, вспоминая о том, что всего через несколько часов мне предстоит идти по этому пеклу за девицей, -- на улице очень жарко, -- вздохнула я, -- туда пока страшно выходить. А когда будет не страшно? -- он улыбнулся и приподнял бровь. Где-то, --- задумалась я, хотела сказать через пару недель, но поняла, что пару недель до того я тоже думала, что всего-то пара недель осталась, потому задумалась опять, -- к середине ноября, -- решительно сообщила я, -- к середине ноября точно будет осень. Я смотрю за окно и понимаю, что осень откладывается ещё, наверное, на пару недель. Но к новому году, думаю решительно, она точно настанет.
Тебе надо жить в Новой Зеландии! -- раз за разом восклицает папа, -- там ровно так, как ты любишь: плюс двадцать, двадцать два круглый год, вообще всегда. Ужас, -- морщится брат, -- это же мороз, как в таком климате вообще можно жить?!
*******
Читаю новости, слушаю (и читаю) российскую риторику, а в голове крутится гениальный Григорьев
Кто съел пирог?!
Мы не ели!
То есть, мы съели,
Но не хотели!
Это всё птицы,
Они прилетели,
И если б не мы!
Они бы всё съели!
*******
Поняла, что даже при всём желании, у меня вряд ли получится сейчас написать художественный текст. Мне казалось, сюрреализм периода коронавируса, тот, который мне хотелось фиксировать ежедневно, тот, который был удивительнее любой самой буйной фантазии, переплюнуть невозможно. Однако, как оказалось, всё на свете возможно. Было бы желание, как говорится. Посему пока продолжаю писать в режиме моя семья и другие звери, благо зверей вокруг много. Вот, к примеру, енот. Ведь очевидно, что это был боевой енот, выращенный в специальных биолабораториях, о нём не говорили до последнего, но всё раскрылось само. И потому не было никакого выбора, кроме как забрать его в целях изучения и последующего клонирования. Кто съел пирог?! Мы не ели!
*******
Неторопливо бредём с девицей по бульвару. Девица останавливается, всё внимательно рассматривает, задаёт вопросы. Всё, как обычно. Внезапно девица замирает как вкопанная напротив одной из многочисленных скамеек. На скамейке сидит солдат -- статный, загорелый, красивый: юный Аполлон, присевший на минуту на скамейку. На плече его автомат, в руках телефон.
-- Братишка, -- улыбается он в трубку, -- я вернулся, пошли пиво пить! -- трубка что-то отвечает, солдат слушает, -- нет, мне сначала надо на минуту домой забежать, не пойду же я в бар с оружием, -- он замолкает, слушает ответ, -- что значит ты здесь всего на час? Мне до дома ещё минут десять бежать, потом двадцать до бара. Сколько отсюда до бара? -- он замолкает, оглядывается, оценивает обстановку, -- если бегом, то минут через семь буду, -- он опять замолкает и слушает, но недолго, перебивает удивлённо, -- я понял, но с оружием переться в бар? -- кивает трубке и начинает смеяться, -- нет, если и у тебя оружие при себе, тогда ладно. В общем, подходи туда быстрее, я прямо сейчас бегу. Пиво с меня, -- кричит он в трубку, слушает ответ и опять смеётся, -- да брось, все патроны под расписку, с меня пиво, говорю тебе, с меня.
Он заканчивает разговор, вскакивает, поправляет автомат и убегает быстрее ветра.
Я смотрю ему вслед -- с такими мы воистину непобедимы.
|
</> |