Без названия

katresha — 01.01.2022

То, что не убивает нас, оставляет в нас большую черную дыру. Такую, как оставил Себастиан. Несомненно, мне не стоило переезжать в этот тяжелый франкофонный город — с моим-то французским! — но еще хуже с вечным прононсом Великих Равнин, от которого мне так и не удалось избавиться, с любовью к большим машинам и мексиканской еде — а в городишке мы не могли найти ни одного мексиканского ресторана, — и в конце концов остановились на китайском, в китайском квартале, под крышей которого гнездились голуби и на белых скатертях отпечатывались следы бутылок дешевейшего вина, которые мы приносили с собой — ведь разумеется ресторан был из разряда «Apportez votre vin» (AVV) — и каждый раз я покупала бутылку по дороге к тебе, устав в огромных зеленых залах супермаркета, с трудом дождавшись момента, когда китаец церемонно вонзал в нее штопор, я пила более жадно, чем хотела, чем требовало даже это место с голубями, под названием ресторант шэнуа... Вино было из Аргентины, ненадежного партнера в поставке вин эту северную провинцию с привкусом Франции, Китая и ирокезов, под предводительством Фенимора Купера, известную кленовым сиропом и унынием лесорубов на самом крайнем востоке Квебека, где надо было постоянно бороться со шквальным ветром, прячась в местах, подобных этому, где подавали совершенно несъедобные «куки» — предсказания то ли прошлого, то ли будущего. Ты всегда читал их и переводил мне, и я думаю, врал, когда говорил что там написано, что сегодня вы встретите таинственного незнакомца; незнакомец сидел прямо передо мной и никто не строил иллюзий насчет продолжения этой встречи — мы ехали к тебе на моей огромной серебристой машине, переливающейся боками как солидный сом, и с таким трудом переваливающейся на косых и односторонних улочках Старого Города, что мне приходилось вцепляться в руль и смотреть как бы не уронить по пути к любовных утехам церковь Святой Бригитты или что-то вроде того; но наконец мой американский монстр, перегнанный мною любовно из трущоб Детройта, медленно разворачивался на песчаной насыпи у моста Виктория — и мы могли целоваться до упаду. В этом падении на сидения, когда через открытое окно остаток голубого лоскута бросался в мои полузакрытые глаза, в этом бесконечном желании друг друга и невозможности сблизиться по сотне причин, в скрежете подымающихся железных блоков моста, в свисте ветра, бесконечного ветра у виска, во всем этом уже было отчаяние, в разорванных кадрах в моей голове, в том небрежном жесте, с которым ты отбрасывал мне со лба волосы, в самокрутках, в рассыпанных на сидении нашего царского ложа крошках пряного табака, уже было заложено многоуровневое понимание катастрофы. Любви, личности, неудавшегося поиска себя в другой стране — через любовь, через город, через AVV и подъемные мосты ля Сите Бонсекура. Отмечены ли они вообще на карте? Кажется, нет. Как и наша любовь. 

Запутавшись в чреве ненавидящих друг друга английской и французской частей, Монреаль раздирал сам себя, а мы пытались любить друг друга в этом странном клубке серой зоны почти что беспредельной свободы, которая существовала в то время на берегах Сен-Лорана. И каждый раз я приезжала к тебе снова и снова, и конечно, стоило уже почувствовать то, что чувствовал ты, ради чего были все эти скитания по злачным местам, грязным отелям, подворотням и серым аллеям, где мы были лишь тенями. Серое братство. Само собой, что однажды я вступила в него. И тогда город, наконец, стал мне другом. Он словно крыло огромной птицы накрыл меня, и бетонные плиты парка Виже стали мебелью в гостиной, а пилоны моста Картье — качелями в детской. Я стала своей. Русская подружка Себастиана. 

В конце концов я перестала видеть в Монреале Москву. Я отравилась как следует этой культурой локального национализма, грубой французской ругани и совершенного свободного перехода на английский, как только речь заходила о деньгах. Любовь стирает все границы, она слепа в отношении отдельного человека, но позволяет настолько потерять себя, что в деле изучения неизвестных человеческих сообществ — каким несомненно является группа людей под названием «квебекуа» — она позволяет чужаку, забыв о приемах антропологического исследования, влиться в ее поры, в магму национального бессознательного. Я не стала своей. Но мне доверяли. О, это братство отверженных, к которому мало-помалу мы стали принадлежать в своем отчаянии. 

— Любая женщина, скачущая из постели в постель вправе называть себя антропологом, — шутил Майкл, впоследствии присоединившийся к нашей компании, и создавший совершенно безобразный треугольник, в конце концов все разрушивший. Но до этого было еще далеко, пока я и Себастиан пили вино и занимались любовью в туалете этой грязной забегаловки, а затем отправлялись к нему и занимались тем же самым, и проснувшись он притягивал меня к себе столь же естественно, насколько и я подавалась к нему. Стоны сливались с боем часов на далеком маяке, а затем, когда его стали рушить — с глухими ударами чугунного шара демолятора.

Оставить комментарий

Популярные посты:

pius

Как рассчитать максимальную сумму кредита

melissa_12

Криминал В Екатеринбурге задержали полсотни азербайджанцев, среди них ищут

dok_zlo

Тщательно отобранные

matsam

Утреннее

nz141

Жасмин-чубушник и аквилегия

roomd

Самобеглая повозка

leolion_1

C Днем, Родина!

maysuryan

Про советскую воблу, туалетную бумагу и триумф рынка

humus

Фотосессия Charlize Theron (26 июня 2025)

• Ранее
• Архив