Бал Сатаны в Спасо-хаусе: Уильям К. Буллит в булгаковской Москве

gali_s — 07.02.2024 Посол США в России (1933—1936) и Франции (1936—1941) Уильям Буллит одно время состоял пациентом Фрейда, а позднее организовал его выезд из оккупированной Вены. Психоаналитикам Буллит известен также тем, что сумел добиться от Фрейда соавторства в написанной в основном им, Буллитом, биографии президента США Т.В. Вильсона.
Дипломатам он известен как человек, игравший ключевую роль во внешней политике США перед Второй мировой войной. Узкому кругу историков-славистов его фамилия знакома еще в связи с тем, что он поддерживал какие-то отношения со знаменитым писателем Михаилом Булгаковым.
Буллит стал первым послом США в Советском Союзе после того, как США признали Советский Союз в 1933 году.
И именно он выбирал место и здание для посольства США в Москве.

*Спа́со-ха́ус (англ. Spaso House, от сокращения названия Спасопесковской площади), или особня́к Вто́рова, — исторический особняк в центре Москвы, с конца 1933 года арендуется правительством США как резиденция посла США в СССР или России.

23 апреля 1935 года в Спасо-хаусе, великолепном особняке на Арбате, в котором и сейчас находится личная резиденция американского посла, состоялся прием. Организованный Буллитом накануне своего отъезда из Москвы. На нем было 500 приглашенных — „все, кто имел значение в Москве, кроме Сталина".
Американцы честно развлекались и пытались развлечь гостей. Тем было трудно. Большевики интеллектуалы (тут были Бухарин, Бубнов, Радек) последние месяцы держались у власти.
Высшее армейское командование (Тухачевский, Егоров, Буденный) уже стало заложником двойной игры советской и немецкой разведок. Театральная элита (Мейерхольд, Таиров, Немирович-Данченко, Булгаков) в любой момент ждала беспричинной расправы — для одних быстрой, для других мучительно долгой.
Гости собрались в полночь. Танцевали в зале с колоннами, с хор светили разноцветные прожектора. За сеткой порхали птицы. В углах столовой были выгоны с козлятами, овцами и медвежатами. По стенам — клетки с петухами, В три часа утра петухи запели. Стиль рюсс, насмешливо закончила описание этого приема в своем дневнике жена Михаила Булгакова. Ее внимание было обращено более всего на костюмы. Все, кроме военных, были во фраках. У Булгакова фрака не было, и он пришел в черном костюме; его жена — в „исчерна-синем" вечернем платье с бледно-розовыми цветами. Выделялись одеждой большевики: Бухарин был
в старомодном сюртуке, Радек в туристском костюме, Бубнов в защитной форме. Был на балу и известный в дипломатической Москве стукач, „наше домашнее ГПУ", как звала его жена Бубнова, некий барон Штейгер; конечно, во фраке. Дирижер был в особо длинном фраке, до пят.
Если судить по ее записи, в самом деле — забавно, но ничего особенного. Есть, однако, в истории этого приема, как ее воспринимала Елена Сергеевна Булгакова, загадка: под впечатлением от него ее муж написал якобы новый вариант 23-й главы своего романа, известной под названием „Великий Бал у Сатаны". Тот самый вариант, который и вошел в окончательный текст „Мастера и Маргариты", самого читаемого в России романа XX века.
Жена писателя говорила о том, что сцена Бала была написана ,в этом своем окончательном виде позже, во время смертельной болезни Булгакова, и в ней „отразился прием у У. К. Буллита, американского посла в СССР". Она признавалась, что ей „страшно нравился" другой, прежний вариант, который она называла „малым балом" и в котором дело происходило в спальне Воланда, то есть в комнате Степы Лиходеева. Елена Сергеевна до такой степени настаивала на том, что „малый бал" лучше „большого", что больному Булгакову во избежание, как выразилась Елена Сергеевна, „случайности, ошибки" пришлось уничтожить старый вариант,
когда жена вышла из дома.

В посольстве этот „party", названный „Фестивалем весны", был заметным событием. Посол Буллит писал Президенту Рузвельту I мая 1935 года: „это был чрезвычайно удачный прием, весьма достойный и в то же время веселый... Безусловно, это был лучший прием в Москве со времени Революции. Мы достали тысячу тюльпанов в Хельсинки, заставили до времени распуститься множество березок и устроили в одном конце столовой подобие колхоза с крестьянами, играющими на аккордеоне, танцовщиками и всяческими детскими штуками (baby things) — птицами, козлятами и парой маленьких медвежат".
Устройству „колхоза" в буфетной Спасо-хауза предшествовала серьезная подготовка. Посол был любителем необычных развлечений, и Посольство даже называлось в дипломатической Москве „Цирком Билла Буллита". По прибытии Буллит, однако, не обнаружил в развлечениях здешнего дипломатического корпуса „ничего более живого, чем тенор". Согласно инструкциям, оставленным Послом, бал должен был „превзойти все, что видела Москва до или после Революции". „The sky's the limit", напутствовал он подчиненных, уезжая на зиму 1934—1935 г. в Вашингтон. За подготовку приема, который был приурочен к его прибытию, отвечали
Чарльз Тейср, один из секретарей посольства, и Ирена Узили, жена советника. Платил за все сам Посол.
У Тейсра был уже трудный опыт американских развлечений в московских условиях: на предыдущем приеме участвовал Дуров со своими тюленями, исправно жонглировавшими до тех пор, пока Дуров не напился; зато после этого тюлени устроили купание в салатнице...
Теперь животные были взяты напрокат из Московского зоопарка. Тейер стал предусмотрительнее и, не доверяя советским дрессировщикам, сам выяснил, что овец и коз нельзя поместить в буфетную — как ни мыли их в зоопарке, они все равно воняли. Наименее пахучими оказались горные козлы, которые и участвовали в бале. Потрудиться пришлось и с тюльпанами, которые после долгих поисков по всему Союзу доставили из Финляндии. Были наняты чешский джаз-бэнд, бывший тогда в Москве, и цыганский оркестр с танцовщиками. Когда гости прибыли, свет в зале погас и на высоком потолке зажглись звезды и луна
(проектором занимался „директор Камерного театра"— может быть, Таиров?). Под покрывалом в клетках сидели 12 петухов. Когда по команде Тейера покрывало откинули, запел только один из них, но зато громко; другой же вылетел и приземлился в блюдо утиного паштета, доставленного из Страсбурга. Основывая Посольство в Москве, Буллит набрал туда одних холостяков, чтобы избежать излишней открытости, которую привнесли бы жены дипломатов. Вскоре, однако, „романтические привязанности и последующие за этим осложнения, свойственные холостякам, привели к утечкам информации, значительно превосходящим все, что могли произвести жены. Сегодня политика рекрутирования кадров в Посольство в Москве прямо противоположная — предпочительно без холостяков".

Бал закончился в 9 утра лезгинкой, которую Тухачевский исполнил с Лелей Лепешинской, знаменитой балериной Большого театра и частой гостьей Билла Буллита. Посол жил в Москве со своей дочерью Анной; Луиза Брайант оставалась в Америке. Длительная связь соединяла Буллита с личной секретаршей Ф. Рузвельта. Однажды та прибыла в Москву и застала Посла с той же Лелей Лепешинской. В посольстве не сомневались в том, что балерина, имевшая большие связи в верхах, сотрудничает с НКВД.
Несмотря на романтическую атмосферу, свойственную собранию американских холостяков в московских условиях, самое большое впечатление на хозяев произвели все же русские медведи. Книга воспоминаний Тейера так и называется: „Медведи в икре".[...]

На фоне этих замечательных подробностей, достойных пера как сатирика, так и историографа, описание бала в Посольстве у Е. С. Булгаковой выглядит довольно бедно. Что же касается Бала Сатаны в „Мастере и Маргарите", то он и вовсе кажется не имеющим отношения к американскому „Фестивалю весны", задуманному скорее в стиле „Великого Гетсби" Ф. Скотта Фицджеральда.
Для москвичей, однако, роскошный бал, на котором жертвы развлекались вместе с палачами, причем почти всем гостям в считанные месяцы предстояло погибнуть на глазах у изумленных хозяев, приобретал совсем иное звучание. Когда Булгаков писал эту сцену, он был, вероятно, одним из немногих уцелевших участников того приема, который американцы искренне считали „лучшим в Москве после Революции". И все же не снимающий очки Абадонна, а нагая и прекрасная Маргарита оказалась главной фигурой булгаковского Бала.
[...]

Эротическую заряженность медленного действия, в котором нагие и прекрасные грешницы являются на Великий Бал вместе со своими совратителями и насильниками, игнорировать невозможно (практически вся сцена была вырезана советскими цензорами 60-х при первой публикации романа). Маргарита, конечно, не первая ню в русской литературе; но она обнажена небывало публично и, что еще более необыкновенно, не чувствует вины. Более того, она такая не одна. „...Голые женские тела поднимались между фрачными мужчинами. На Маргариту наплывали их смуглые, и белые, и цвета кофейного зерна, и вовсе черные тела... С грудей брызгали светом бриллиантовые запонки..." Секс здесь не индивидуализирован; Булгакова, в отличие от Набокова, не интересует, каким особенным образом его герой пришел к своему греху. Бал Сатаны — это не психологическая эротика XX века, а скорее эротический эпос, статическая картина секса в его однообразном и непреодолимом могуществе. Сила вожделения не знает времени и пространства, ей подвластны все страны и все эпохи...
Но есть, кажется, исключение. Это как раз та страна и то время, которые посетил на этот раз Воланд. Хоть и мало политических преступников пришло в этот раз на Бал Сатаны, они зашли сюда с современной московской улицы.
„Новенькие", как назвал их Коровьев, все являются политическими. Двое последних отравителей, представленных Коровьевым необычно туманно и, пожалуй, вяло, — первые и единственные из пришедших с того света, чей грех не является плодом любви. Возможно, современные исследователи правы, и в том, как представлял их Коровьев, есть намек на показания Ягоды о том, как он якобы отравил Ежова. Очевидный политический характер, однако, имеет порок только последнего гостя, „наушника и шпиона", барона Май-геля, кровью которого завершается Бал. Его прототипом был Борис Штейгер, которого, как мы знаем со слов Е. С. Булгаковой, супруга народного комиссара просвещения звала „нашим домашним ГПУ". По данным Л. Паршина, Штейгер имел должность уполномоченного Коллегии Наркомпроса по внешним сношениям и неизменно сопровождал иностранных послов, в том числе Буллита, во МХАТ.

Источник: АЛЕКСАНДР ЭТКИНД. Посол и сатана: Уильям К. Буллит в булгаковской Москве.

Также: видео 

 

undefined примерно по этой же теме.

-----
Буллит был дружен с Булгаковым, часто бывал в доме писателя, чета Булгаковых регулярно бывала в доме посла. Всё это, разумеется, не прошло незамеченным.
Елена Сергеевна стучала, как известно. Говорят, что аккуратно, так, чтобы никому особо не навредить, но создавать видимость и спасти Мастера. Кто знает...
До дневников я ещё не добралась, но вряд ли она там об этом пишет. Тем более, что в 60-х она их сама редактировала.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив