Айла вью
dewarist — 16.05.2011 Здравствуйте, сообщники.С новой неделей вас! Пусть она оправдает все наши надежды.
Потому мне нравится перечитывать путевые заметки мистера Дюара, что они ни к чему не обязывают. Автор очень аккуратен и не злоупотребляет ненужными деталями и цифрами, щадя своего читателя и давая простор его вооражению. Так, например, Дюар ни разу не упоминает имя своего попутчика по кругосветному путешествию, политкорректно называя его «джентельменом, с котором мы провели остаток пути». А все потому, что этот джентльмен на практике изучал на одном экзотическом острове ночные нравы аборигенок.
Мало ли что? Вдруг этот человек когда-то женится и эти записки смогут повредить его репутации?
И никаких ненужных скучных подробностей, от которых немпременно хочется сбежать или попросту отложить книгу.
***
Социум — это самый настоящий очаг спама. Клоака.
Пять часов c пересадкой летишь до Эдинбурга. А потом еще четыре часа едешь до парома через всю Шотландию. А потом еще два часа на этом самом пароме плывешь до Гебридских островов, которые сами шотландцы называют краем света. На этих островах ты проводишь несколько тихих дней среди суровой природы.
По утрам совершаешь конные прогулки, наблюдаешь из катера за жизнью тюленей.
С полудня дегустируешь прокопченный насквозь виски.
Острова негусто населены. Изредка сюда доберется группа корпоративных туристов, отправившихся в виски-тур. Еще здесь есть скалолазы да команда орнитологов из Кембриджа, поселившаяся здесь на сезон, который они опрометчиво называют летом.
Вот, собственно, и все.
В связи со всем этим мужское население Гебридских островов почти вдвое превосходит по численности женское.
Ты фотографируешь пейзажи. Потому что островные люди суровы и немногословны и не очень любят, когда в них целятся из фотоаппарата.
У них два занятия: рыболовство и изготовление виски. Причем того самого, сермяжного, вкус которого почтенный Эркин Тузмухамедов сравнивает то с запахом медицинских бинтов, то с копченой резиной.
Да и как можно сфотографировать разговоры? Как?
Как можно сфотографировать рыбака, старика Маккензи, который, кивая на спину полицейского, только что протиснувшегося мимо барной стойки, у которой мы коротаем время, рассказывает мне, чужаку, историю их отношений? То есть рыбака, конечно, можно сфотографировать, а вот его историю — нет.
«Боб всегда тушуется при встрече со мной. Ему неловко оттого, что он когда-то переспал с моей женой. Давно, еще когда мы с ней даже не знали друг друга. В колледже еще. Но я-то ведь в курсе. Она мне все рассказала, у нас все по-честному с ней, никаких тайн, парень. В общем-то мне все равно: когда это было? Но Боб, порядочный человек, все равно стесняется». В один присест выпив полпинты местного (чертовски кислого) эля, Маккензи добавляет: «И полицейский он хороший, вдумчивый».
Тему женщин чуть позже, уже в другом пабе, раскрывает местный почтальон Иоахим, норвежец, прибившийся к острову 40 лет назад. Откололся от своей тургруппы, влюбился в продавщицу из бакалейной лавки (я был в этом магазинчике: там похоронные ленты соседствуют с фонариками, игрушечными солдатиками, бельевыми веревками и чипсами со вкусом виски), да так и остался. Первое время ему пришлось туго: в борьбе за Конни у него было несколько конкурентов, да и норвежцев здесь не очень жалуют, хоть и прошло множество лет со дня последнего набега викингов на Гебриды. Но ничего, привык, освоился, получил гражданство. Правда, местный язык он так и не выучил.
Шотландцы говорят по-английски, как будто жуют при этом живую лягушку.
Так что мы с Йоахимом хорошо понимаем друг друга.
«Я никогда не изменял Конни, понимаешь? Ну то есть, как бы тебе объяснить, я бы и хотел бы ей изменить, но только с нею самой... Не в том смысле, что с нею к кому-то пойти, а как бы с нею самой, понимаешь?»
Я понимаю. Этому способствует особенная атмосфера острова, очередная порция виски «бармен, плесни на два пальца» и мой статус мимолетного гостя, которому можно все рассказать, в отличие от соседа.
Иоахим приглашает меня вечером на танцы в местный клуб и уезжает на мопеде закрывать почту. Вечереет. Я остаюсь сидеть возле памятника воину в юбке и записываю на диктофон гул ветра, крики альбатросов и гудение подъемных кранов в порту.
А потом совершаю прогулку по городу. Он пуст, в какую бы из четырех сторон ты ни направился.
Кельтские кресты. Древняя церковь, построенная без углов, чтобы негде было спрятаться дьяволу.
Ты проходишь мимо поликлиники и двух овечек. Доходишь до кладбища. Из-под ног у тебя разбегаются черные кролики. На могильных плитах, как и положено, — даты рождения и смерти.
От нечего делать ты высчитываешь среднюю продолжительность жизни островитян и, увлеченный этим процессом, удивленно присвистываешь: самому молодому из отправившихся к праотцам было 72 года.
Отпуск заканчивается, и нужно купить гостинцы близким и друзьям. В лавке у Конни я обнаруживаю, что все, что здесь производят, так или иначе пропитано виски: мармелад, конфеты, уксус, горчица, сыр, печенье, майонез и даже бальзам для губ.
На ужин хозяйка отеля приготовила морских гадов, которых мы с утра наловили со стариком Маккензи. Лобстеры и лангустины в особенном секретном соусе, пропитанные... правильно, виски! И все это по цене чебуреков в Москве. Господи! Спасибо, что ты есть! Не знаю, может быть, кто-нибудь из вас когда-нибудь окажется в тех краях. Или, может быть, кто-то, собираясь на Гебриды, найдет по запросу этот пост. Знайте, самым ярким потрясением в вашем путешествии будут обеды и ужины в этом местечке. Запомнить легко: остров Isla, (произносится как «Айла» как «ай лав ю»), город Bowmorе, отель Bowmorе. Меню не спрашивайте — его не существует. Готовят из того, что подарило сегодня Северное море.
За ужином я знакомлюсь-таки с полицейским Бобом.
Узнав, что я из России, он рассказывает историю о том, как его сын несколько лет назад в Африке спас сына Романа Абрамовича. Отпрыск Боба работает там рейнджером и проводником, а наследник Абрамовича просто отдыхал с друзьями. Лодка перевернулась, и все ее население оказалось в мутной реке, кишащей видимыми и невидимыми тварями. Сын моего нового товарища по одному вытащил незадачливых туристов на берег. «Ему потом дали €500», — говорит Боб. И я ловлю себя на мысли, что не слышу в его словах обиды, дескать, «как мало дали, гниды», наоборот, это прозвучало как «Неплохо, правда?».
С Абрамовича мы, естественно, переходим к футболу. Островной коп проводит сравнительный анализ двух главных шотландтских команд: «Глазго Рейнджерс» и «Селтик». Все это по пути в полицейский участок, где Боб оставляет пистолет и рацию. Там мы выпиваем по дижестиву и идем на танцы. По дороге встречаем старика Маккензи. Говорим о вчерашнем шторме. Боб, разговаривая с Маккензи, действительно застенчиво улыбается. Рыбак, улучив момент, добродушно подмигивает мне.
И грянул гром. И были танцы!..
***
Под конец отпуска ты смиренен и спокоен. Северные ветры выдули из тебя всю ненужную, нелепую информацию. Ты пропитался морской солью, выходя в седое море на рассвете с рыбаками, и единственное, что тебя заботило, — не подвести бы ребят, засмеют ведь вечером в пабе...
...И вот ты возвращаешься домой.
В город Москву, где никого не любят даже за деньги.
И в первый же день социум обрушивает на тебя массу информации, от которой тебе никуда не скрыться:
водитель Шойгу, спешащий в гастроном, угрожает прострелить кому-то голову. Юноша, беспомощно представляющий Россию на «Евровидении», патриотично матерится на весь мир. Хоккеисты, бывшие кумиры, занявшие теперь четвертое место, прокляты болельщиками. Ходорковский предостерегает Навального. В комнате без звука работает телевизор, взгляд останавливается на титрах: «Собаки Дарьи Донцовой страдают от ожирения».
В новостях имена и фамилии, которые никому ни о чем не скажут уже через несколько лет. Или дней.
В общем, все происходит как с тем мужчиной, который ушел от жены-истерички, пожил один, потом сжалился, принял ответственное решение — вернулся ради детей... и все началось сначала.
Вся эта... весь этот спам заполняет чистое, девственное пространство только что отформатированного на островах диска — твоего мозга.
Ну почему так быстро?! Твои покой и равновесие сгорают в секунду, как снеговик в аду.
Я, собственно, к чему сейчас: вспомнились эти могильные плиты на погосте с долгожителями острова.
И у меня к вам вопрос, который я сам себе задаю уже лет десять:
променяли бы вы свою недолгую городскую жизнь (55 лет для российских мужчин, 60 — для женщин)
на дополнительные 30 лет жизни отшельника в горах?
Полностью отказавшись от вай-фая, Путина и Медведева, Веры Брежневой и фастфуда, новых бесплатных альбомов Radiohead и Земфиры, конкретно этого сообщества и вообще интернета? Вы не будете знать, что происходит на «Красном Октябре», останетесь без новостей о том, что Гоа уже не тот, кто сейчас чемпион мира по футболу. О том, что женился ваш младший брат, вы узнаете только через полгода.
На жизнь у моря? Там, где невредное вино и щадящее солнце, и друзья-аксакалы, такие же 60-летние юноши и девушки, как и ты, с которыми всегда можно поговорить о сумасшедшем пастухе и засухе в этом году...
Если честно, то я созрел. Но, по слабости духа, заявляю об этом первым вам, а не родным и близким, чтобы отступать назад было сложнее.