Великая Отечественная. Отношение в советских войсках к солдатам-евреям. Часть 3.

radulova — 30.04.2010 Часть 1
Часть 2

...Без оружия у евреев шансы попасть в отряд были минимальными. Белорусов брали всех - кто как и в чем пришел, а к евреям был свой стандарт – «двойной». Вдруг мы видим, как партизанский обоз уходит от места стоянки, отряды не могли больше сдерживать натиск карателей, и уходили из района. Мы пошли за ними. На одной из подвод увидели Рабиновичей. Отец подтолкнул меня – «Сынок , иди к ним…». Я тихо забрался на подводу, Рабинович прикрыл меня каким-то кожухом. Обоз удалялся в лес, и фигура моего отца стоявшего на заснеженной лесной дороге становилась все меньше и меньше… На первом же привале, меня заметили партизаны с соседней подводы и недовольно сказали – «Эй ты, с нами не ходи!». Я прижимался к Рабиновичам, но слышал, как стоявшие рядом с подводой партизаны «обменивались мнениями» - «Давай жиденка здесь оставим! На кой хрен нам еще один пархатый сдался! Самим жрать нечего!». Заметил Мишина, подбежал к нему - «Меня хотят здесь бросить!» - «Кто?» -«Вон те дядьки!» -« Я этим сукам …Видишь мою подводу? Садись на нее, и кто тронет, скажешь - Мишин велел!». Так я остался в партизанском отряде.




...Из прибывших из гетто в отряд отобрали свыше ста молодых вооруженных еврейских ребят и назначили их в 51-ю группу. Но командир Мишка-"Повар" и все партизаны группы категорически отказались быть вместе с нами, с евреями. Для нас это был страшный удар, ведь мы, все, с такой верой и желанием, мечтали воевать и мстить, а тут... В личных беседах нам эти партизаны открыто говорили: Ну какие вы вояки? Вас тысячами, как баранов гонят на убой, а вы? Никакого сопротивления, никакой борьбы!.. И когда старый коммунист Делятицкий спросил - "А в каком лагере для пленных вы подняли восстание? А что, вас, тысячами не убивают, как и нас? Где, в каком лагере, вы поднялись на борьбу? Вы бежали в леса, мы тоже. В чем вы нас упрекаете?". Но никто его не удостоил ответом. Потом я понял, что главная причина в нежелании партизан брать евреев в свою боевую группу была следущая: они были уверены, что немцы сделают все возможное, чтобы уничтожить евреев, и те, кто будет с ними рядом, также погибнут первыми. К сожалению, нацистская пропаганда и ненависть к евреям не имела границ и заразила многих партизан... Да, 80% нашего пополнения не имело никакой армейской подготовки, как и большинство новых партизан. В Красной Армии почти никто из нас послужить не успел, и только малая часть людей, таких, как, например, бывший капрал Бандт, служила в польской армии. Но наше стремление мстить и воевать - было неудержимо и безгранично. Из командования отряда, только Карп Мерзляков относился к нам с великим предубеждением, если не сказать - с ненавистью, но мнение Пронягина и Дудко было решающим.

...Но ведь что самое страшное, я до сих пор не пойму, откуда выползло столько предателей, пошедших к немцам на службу в полицаи и каратели!? Откуда!? Ведь в том же Минске, сколько народа переметнулось к немцам! На моих глазах как-то был случай. Девушка–подпольщица из нашей «десятки» по имени Геня выводила в лес группу женщин с детьми. Я шел в пятидесяти метрах позади и страховал с пистолетом и двумя гранатами. Стоит на перекрестке немецкий пост, под «грибком», с полевым телефоном. Подбегает к немцам молодая девушка, белоруска, показывает рукой на группу идущих, и кричит –«Пан!Вон юде!». Немец сразу за телефон. Через какую-то минуту появляются немцы на двух мотоциклах с колясками, женщины стали разбегаться, но немцы мотоциклами загоняют всех на территорию бывшей старой колонии №6 НКВД, это рядом с Апанской улицей. Там всех и расстреляли. Я успел только спасти одну женщину с ребенком, спрятать их в стоге сена, и вместе с ними переждать конец облавы…

...Я на какой-то момент остался наедине с Федорычевым. И набравшись храбрости, рассказал ему, что я вовсе не Остапенко, а Иосиф Маргулис, еврей из Выдыбора, что моих родителей и брата убили немцы, и что я поклялся отомстить, и прошу зачислить меня в его отряд. Капитан удивился – «Ладно, возьмем тебя в наш отряд, юный мститель. Только советую тебе по-дружески. Оставайся Остапенко, молчи, что ты еврей. В лагере тебе ничего не сделают, а если на задание пойдешь, могут запросто и в спину выстрелить. У нас уже так не один еврей погиб… Пойдешь в группу подрывников».

...Вот где ненависть к евреям была неприкрытой, так это в этой бригаде, особенно в отряде капитана Шашкина, откуда многие евреи, просто уходили в минскую партизанскую зону, не выдержав насмешек и унижений. А ведь в свое время именно евреи из рабочей команды гетто помогли Шашкину бежать с группой из минского лагеря военнопленных. «Отблагодарил».

...Ко мне , как к еврею, в отряде, да и в отделении, у ребят, с которыми вместе участвовал в боевых операциях, отношение было неоднозначным. Мне говорили - «Ты не еврей! Ты на всех опасных заданиях первым добровольно идешь!», и эти постоянные «комплименты» были для меня как пощечины. Я действительно никогда ничего не боялся и сознательно лез первым вперед. Страха в бою у меня не было, смерти я не боялся, мне просто было нечего терять и некуда возвращаться… Что я мог им тогда ответить, как переубедить? Евреи – партизаны погибали в боях один за другим, но у партизанских костров по - прежнему повторялись дикие и нелепые обвинения в адрес евреев. Многих мы устраивали только в мертвом виде. Впрочем, и сейчас об этом многие мечтают.

...Однажды я попал в безвыходную ситуацию, столкнувшись с ярым бандитским антисемитизмом наших партизан. Поздней осенью сорок второго года я с группой партизан возвращался с боевого задания. По дороге, в лесу, встретили двух еврейских парней, двоюродных братьев Липу и Ехиэла Слуцких. Они тоже бежали из Ганцевического лагеря. С ними начали беседовать командир второго взвода по кличке Полковник и его заместитель, которого звали в отряде - Коля- Мясник. Их настоящих фамилий я не помню. Братья Слуцкие честно рассказали о том, что с ними приключилось, как они оказались в лесу, и, конечно же, очень просились принять их в партизанский отряд. Эти же изверги, Полковник и Коля –Мясник, стали предъявлять братьям претензии и обвинять в том, что они ходят по деревням и грабят крестьян. Я попытался за них вступиться. Меня тут же резко осадили и приказали не вмешиваться не в свое дело, если я хочу жить… Затем братьев Слуцких завели вглубь леса… и расстреляли. После этого, «герои» вышли из леса, неся в руках полушубки убитых. Один полушубок в издевательской форме был предложен мне. Удалось отказаться от такого «щедрого подарка». В этой ситуации я не смог ничего сделать, ничем помочь, понимал, что любая попытка с моей стороны неизбежно приведет к гибели… После войны, демобилизовавшись из армии , я встретил мать Липы Слуцкого, и рассказал ей обстоятельства гибели ее сына. Она попыталась поднять вопрос о возбуждении уголовного дела , поскольку оба убийцы благополучно пережили войну. Я, как единственный живой свидетель, дал показания. Но ничего из этого не получилось. После войны, в органах местной власти , в следственных и судебных органах Белоруссии работали, как правило, бывшие партизаны. Они то , и не дали ход этому делу….Что еще сказать… Выжить «польскому» еврею в лесах Западной Белоруссии было неимоверно тяжело.

...В армии я изредка сталкивался с некоторыми людьми, крайне негативно относившихся к евреям. Идем в Литве в разведку боем, и мне командир дивизионной разведроты, который-то и видел меня, может, всего во второй раз, заявляет с презрительной ухмылкой - «Знаю я ваших. Смотри мне, Гинзбург, на шаг из цепи отстанешь, я тебя лично пристрелю!». Но сам он, в итоге, в разведку боем не пошел, послал вместо себя командира первого взвода, еврея – лейтенанта…

...Теперь, по вопросу о Героях. У нас в дивизии было четыре ГСС, все ребята получили это звание заслуженно. Но, например, летчик Толчинский и штурман Семаго имели почти под тысячу боевых вылетов, и не получили Героя. Сказать что причина в том, что Толчинский по национальности - еврей, и ему Звезду «зажали» командиры-антисемиты я однозначно не могу. Ведь Семаго был русским, и тоже не получил ГСС. Спрашивать подобные вопросы надо у «воевавших» в штабах, ведь там решали – «Кому чего, кому – ничего». Оставим эту тему, уж больно она несерьезная.

...Комиссар выстроил восемь человек: всех командиров орудий и наводчиков, и с пафосом, с надрывом в голосе, потребовал от нас, чтобы мы поклялись, что не отойдем с занятых позиций ни на шаг. Ему прямо в лицо ответили, что в строю перед ним семь евреев и один литовец из "старых" коммунистов, так что мы и без всякой клятвы умрем, но не отступим назад.

...Один раз сидим на позициях, разговариваем на идише, рядом стоят противотанкисты из "русской", обычной части. Подходит к нам оттуда какой-то боец и спрашивает по-русски: "Ребята, вы что, все евреи?" - "Не все, но половина наберется" - "А меня все на батарее донимают, что я один еврей за всех наших на передовой воюю!". Наш взводный, кстати, литовец по национальности, говорит ему: "Тогда веди свою батарею к нам в гости, мы угощаем"... Межнациональные отношения в самой Литовской дивизии были нормальными, за все время в армии я только один раз, еще в запасном батальоне, услышал от одного "российского литовца" по фамилии Ненис оскорбление - "Жидовская морда". В казарму зашли, и мы, евреи с минвзвода, его сразу избили, "от всей души".

...Единственный офицер батареи, заслуживший любовь и полное уважение всех солдат, без исключения, был командир огневого взвода одесский еврей лейтенант Вайнштейн. Он выжил на фронте, закончил войну в звании капитана. Смелый человек, сочетавший в себе все качества настоящего командира, он был нам добрым товарищем. На чужой крови и слезах карьеры себе не делал, «барских замашек» не имел. Но таких офицеров в нашем полку было не так уж и много.



...Один случай я вспоминаю с улыбкой. Был у меня в училище, со мной в одном отделении, - курсант, довольно недружелюбный человек, старше меня по возрасту лет на пять. Мне он пару раз выдал фразу следующего содержания - мол, после училища все на фронт поедут, а Равинский в Ташкент служить направиться. Первый раз я смолчал, а второй раз двинул ему в челюсть. Он после этого заткнулся, тем более ему ребята пообещали «бока намять», если еще раз на эту тему «философствовать» начнет. Он, в ноябре сорок второго попал в «сталинградский список» и ушел на фронт. Прошло почти два года. Был бой в Карпатах. Местность вся горно-лесистая, боевые порядки частей перемешались, как «слоенный пирог». Наша минрота оказалась на фланге другой дивизии. Перешли реку вброд с минометами на горбу, а перед нами высотка, на ней бой идет. Тут по склону наша пехота в тыл бежит, даже не отстреливаются. «Драп–марш» одним словом. Но мы, со своим «самоварным хозяйством», пока реку назад перейдем, немцы нас раз десять с высоты перебьют. Шпирна кричит мне – «Останови их, иначе крышка!». Выхватил у старшины из рук автомат и побежал наперерез бегущим. Сами понимаете, что в такие моменты пришлось кричать. Стоять! Вашу мать! и так далее, прочие «нежные и ласковые» слова. Получилось все-таки, завернул я их, кинулись снова на высоту, немцев там всего человек десять было, на наше счастье и удачу - они закрепиться не успели. Перебили немцев, вернули исходные позиции... Смотрю, по скату поднимается последним, раненый в руку ротный командир моих «драпальщиков». Не может быть! Мой сокурсник по училищу! Подходит ко мне молча. Садится рядом. Не узнал... Я говорю ему – «Вася, что же ты, в Ташкент побежал? А Равинский в это время должен ротой твоей командовать?». Он вгляделся в мое лицо, орет –«Сеня! Друг!». Выпили из его фляжки за встречу, я пошел к своим, а он говорит на прощанье - «Прости меня дурака за те глупые слова».

...Я лежал в госпитальной палате, и слушал, как «отдельные личности» смакуют «любимую тему тыловых крыс», мол - «Жиды не воюют, а только мы кровь проливаем, когда евреи по тылам прячутся». Меня они принимали за украинца, и поэтому говорили всю эту чушь в открытую. «Яша Форзун из Житомира» - для них это звучало как чисто украинские имя и фамилия. Меня эти слова сильно задевали и оскорбляли, но к таким разговорам я, к моему великому сожалению, уже привык на фронте. В январе 1945 года меня вызывает к себе начальник госпиталя, а у него в кабинете находятся военком города и первый секретарь горкома. Спросили у меня анкетные данные. Я ответил, и тут все стали меня поздравлять, начальник госпиталя передает мне пакет. А внутри пакета временное удостоверение Героя Советского Союза. В госпитале сразу собрали митинг, у них впервые среди раненых появился Герой Союза. Поздравляли, а потом попросили меня выступить перед ранеными бойцами и рассказать, за что получил Звезду. Я вышел перед ранеными и медперсоналом, стою на костылях, и начинаю выступление следующими словами – "Для тех, кто в палате заявлял , что евреи не воюют, хочу сообщить – Я еврей!"...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив