Вечный? Огонь!

radulova — 29.04.2010 Теги: Михалков Котова
"Русский Newsweek": Невозможно не переходить на личности, говоря об «Утомленных солнцем-2». Потому что ничего, кроме загадочной русской души по имени Никита Михалков, в них нет.

Фильм «Утомленные солнцем-2. Предстояние» хорошо бы обсуждать, не отвлекаясь на Никиту Михалкова. За этим именем немедленно вылезает шлейф каких-то свар, скандалов, великой войны за Союз кинематографистов, и приходится говорить не о кино, а о каком-то чернильном облаке вокруг кино. О невиданном в России бюджете в $55 млн и тираже 1018 копий, о визите главных лиц государства на съемочную площадку, о премьере в Кремлевском дворце, о том, что для Каннского кинофестиваля фильм надо ужимать до двух часов, - на разговор о кино сил уже не хватает. Но если обсуждать «Предстояние», забыв об авторе, то тем более не получается говорить о кино, потому что никакого кино здесь нет.

Есть грубо раскрашенная картинка с золотым окладом, несколько новелл о странностях войны и Божьем промысле. Саперы случайно взрывают мост с людьми. Чистенькие кремлевские курсанты погибают в первом же бою. Умирающий танкист Дормидонт просит санитарку показать сиськи. Пересказывать сюжет «Предстояния» - все равно что пересказывать банальный сон и вдруг осознать, насколько он похабен. Сериальные эмоции, гротескная комикс-стилистика, бутафорский мир.

Комдив Котов (Никита Михалков) не умер, как наврали враги народа в финале первых «Утомленных солнцем», а отправился в лагерь, где «политическую» статью ему заменили на «хищение в особо крупных». Из лагеря он сбежал в первые дни войны, попал в штрафбат. Митя Арсентьев (Олег Меньшиков) залечил взрезанные вены, женился на жене Котова - Марусе, удочерил девочку Надю и отправился по сталинскому приказу искать самого комдива Котова.



Маруся (Ингеборга Дапкунайте) умерла в 40-м году в лагере, но возродилась Викторией Толстогановой и теперь истерит. Надя (Надежда Михалкова) внезапно сильно повзрослела и стала санитаркой. Котов ее ищет. Инфернальный Митя ищет Котова. Вокруг умирают люди. Некоторые из них молятся, другие спасают люстру. Есть еще фашисты - эти собираются какать с самолета на санитарную баржу, жгут деревни, едят яблоки. Есть еще ужасы войны - оторванные конечности, выпавшие кишки, мертвые пионеры, раздавленные солдаты, часы, тикающие на руках у трупов.

Эпизод с часами, как и вся «серия» про кремлевских курсантов, - вольный пересказ повести Константина Воробьева «Убиты под Москвой». И даже, скорее, ее экранизации - фильма Александра Итыгилова «Это мы, господи!..». Только там была одна оторванная рука, а в сознании Михалкова эти руки размножились. Потому что всего должно быть как можно больше, а то не подействует. Больше массовки, молитв, трупов, самолетов, истеричных Надиных слез, денег, флешбеков, снега, кадров с бабочкой. Больше времени на каждый кадр, чтобы дошло даже до самых несообразительных.



В «Предстоянии» действительно очень много всего в противовес первым «Утомленным солнцем», сжатым до шаровой молнии. Но при всем размахе новый фильм напоминает душную, скучную каморку, в которую лишь изредка проникает настоящий свет. То появится Евгений Миронов, рассмешит всех матерно и умрет. То Сергей Маковецкий фальшиво споет «Утомленное солнце» и напишет протокол допроса: я, Пушкин А. С., сознаюсь в том, что произвел в Дантеса Ж. Ш. выстрел и сам получил от него ранение в живот, отчего и скончался. То Наталья Суркова, появившись на три минуты, выставит Надю Михалкову совсем уж пластмассовой плачущей куклой.



В остальном «Предстояние» - карнавал мертвых душ, то есть не душ даже - частей тел, обломков фильмов, обрывков книг. Мелькают гламурные или просто известные лица, потом исчезают в крови. Залетает мохнатый шмель из знаменитой михалковской роли, забредают цыгане, мчатся бесы рой за роем.

Одно из значений слова «предстояние» - молитва. Надя повторяет: «Господи, сделай так, чтобы моя воля не перешибла Твою». Но сюжет построен на неудачах и случайностях, которые больше похожи не на Божью волю, а на сценарный произвол. Вот Надя плывет по морю на мине. Доплывает до берега, говорит: «Спасибо, мина. Плыви, мина!» - и та послушно взрывает пароходик, который незадолго до этого не помог Наде. Вот летит фашистский самолет, в нем застряла и никак не вытряхивается бомба, но в тот момент, когда Котову грозит опасность, бомба летит вниз и спасает ему жизнь. Где же тут Божья воля? Восторженная бесовщина, никакого «это мы, господи», сплошное «это я, Я».



«Предстояние» надо рассматривать не в контексте военного эпоса вроде «Спасти рядового Райана» или «Иди и смотри». Это скорее «Матрица» без возможности проснуться, «Быть Джоном Малковичем» без надежды «не быть Джоном Малковичем». Монолог ненадежного рассказчика, который сам не знает, что он ненадежный. Так тоже бывает: герой Брюса Уиллиса до самого конца «Шестого чувства» думает, что он жив, а в «Острове проклятых» Скорсезе безумец опускается все глубже в свое подсознание, полагая, что раскрывает преступление в дурдоме. Но в таких случаях есть еще как минимум одно существо, которое отдает себе отчет в происходящем: главврач, маленький мальчик, режиссер, зритель. В «Предстоянии» персонажи - лишь фигурки на доске, режиссер уверен, что предлагает документально-историческое свидетельство, а зритель идет в кино посмотреть, «как оно было на самом деле».

В разных интервью Никита Михалков не уставал повторять, что в «Утомленных солнцем-2» пытался передать чувство, выраженное великим Львом Толстым: «Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». На самом деле автор этих слов не Толстой, а Достоевский. И к «Утомленным солнцем-2» не может быть никаких претензий со стороны историков, биологов, психологов. Фашистские самолеты бомбят лагерь особого назначения в первый же день войны? А что же им еще бомбить, если в этом лагере - Котов? Война началась ради него, война - его единственное спасение, война - его большое путешествие вглубь.



Это внутренняя великая война Никиты Михалкова. Каждый художник предлагает собственное видение событий, но не каждый настолько уверен в своей незыблемой, всепоглощающей правоте. Форма ведь военная - та самая? Пуговицы те самые? Сталин? (Максим Суханов пугающе убедителен.) Кишки, оторванные ноги? Смерть - та? Значит, и жизнь та. В романе Шекли «Обмен разумов» герой считал, что все в порядке, потому что дубы-гиганты, как и всегда, каждый год перекочевывают на юг. Так и Михалков уверен, что показывает правду о войне и дает зрителям почувствовать войну на собственной шкуре.

Толстой - уже настоящий - писал: «Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь». В «Утомленных солнцем-2» любви нет, и жизни нет, только смерть и мелкое михалковское бессмертие. Никто никого не любит. Да - боготворит, ненавидит, боится, но не любит. Танки идут в психическую атаку, Надя целует мину, Котов затачивает свои металлические пальцы. Весь мир - это сплошные Михалковы и железки, а вокруг них - кровавая каша, будущая или настоящая. Уже в фильме «12» все присяжные были гротескными масками режиссера. В «Предстоянии» не осталось даже масок. Михалков рисует фреску, икону, и его не смущает, что получается автопортрет. Автожитие святого.

Никто не удивится, если в следующей серии - в «Цитадели» - выяснится, что не было никакой радиоактивно выросшей Нади и Митя давно покончил с собой, а «Предстояние» - обычный предсмертный бред комдива Котова. Но и в таком случае фильм не станет более цельным и осмысленным, и даже не потому, что этот прием так же не трогает зрителя, как и гиньольные пузырящиеся кишки, а потому, что за всем этим ничего нет. Это все аттракцион, морок. Блажь человека, который думает: вечность, а там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, вот и вся вечность.
Ксения Рождественская

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив