20 июля 1937-го года

Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
20 июля.
Вечером был у Арбузовых. Домой возвращался с Плучеком. Шли вместе до Никитских ворот, потом он к себе на Мерзляковский, а я к себе на Знаменку. Так вот, у Никитских ворот Валя, мой многолетний товарищ, простодушно посоветовал мне пока меньше бывать на людях. Можно понимать это и так и эдак: как угодно можно понимать. Ладно. Учту дружеский совет. Кстати, он и Алексей мне сами больше не звонят. Звонит только Таня. Нет, я далек от того, чтобы подумать что-нибудь эдакое. Это случайность, на которую я в новых своих обстоятельствах обратил внимание. А раньше не обратил бы. Вот и все.
Дневники дрейфующей станции "Север
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
20 июля.
Этот день напоминал нам жизнь на материке перед большим праздником. Как только Эрнст передал на остров Рудольфа данные очередных метеорологических наблюдений, все собрались на кухне. Приготовили большую миску для мытья головы, принесли бритвенные приборы... Месяц прошел с тех пор, как мы брились в последний раз, а голову мыли перед вылетом с острова Рудольфа.
Женя побрил мне голову, поливая ее теплой водой. Я хорошо умылся: лучше в наших условиях нельзя. Настоящей бани нам не видать еще год. Будем только раз в месяц мыться, как сегодня.
Вытащили с Петром Петровичем батометры с глубины четыре тысячи метров. Окончательно установлено, что в придонном слое вода теплее, чем на глубине две-три тысячи метров. В Северном Ледовитом океане это доказано впервые.
Я прошел в склад, достал себе и Теодорычу белье, вернулся в палатку, переоделся, сняв старое двухмесячной носки. Между прочим, старое белье очень не хотелось снимать: привыкли к нему. Но ничего: привыкнем и к новому.
Получили телеграмму: «Кинофильм «На Северном полюсе» готов, получился удачно».
Клонит ко сну: по восемнадцать часов в сутки приходится быть на ногах.
Очевидно, скромный пакет с нашими книгами не придется даже развязывать: некогда читать. Однако все население полюса живет многообразной и полнокровной жизнью.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
20 июля.
Поутру самолично поднимал вертушку [Весьма остроумный прибор гидрологов — вертушка — применяется для определения направления и скорости течения. Легкий пропеллер, вращаемый силой течения, через определенное число оборотов освобождает небольшие свинцовые шарики, которые скатываются по желобу в магнитной стрелке внутрь компасной коробки, указывая направления течения. — Прим. ред.] с глубины 500 метров. Это заняло полчаса.
Дрейфа нет. Ветер стих, и погода отличная. Ровная, высокая, спокойная облачность, слабый ветерок, хорошая видимость. Отдыхаешь в такие дни.
Утром наготовил побольше горячей воды, побрился, капитально помылся, затем мне Федоров побрил голову. Слезы текли в три ручья. Этой бы бритвой в июле месяце в тропиках масло резать, а не голову брить. Однако вытерпел бритье всей головы. Правильно говорят французы: «Чтобы быть красивым, надо страдать». Если пословица верна, то я немного не дотянул до Аполлона. Когда моешься один раз в месяц, начинаешь ценить некоторые навыки культурного обихода. Затем помыл голову Жене, — он тоже наводит красоту. Приготовил обед. Грибной суп заготовил дня на четыре. На второе — яичница со свежим луком и горячее молоко из порошка.
Вечером сменили белье — носили его c самого Рудольфа, два месяца.
______________________________________________________________________
Михаил Пришвин, 64 года, Загорск:
20 июля.
Утро солнечное. Поездка в Териброво. 8 у. После дождя все полно влагой. Веялку убрали. Все папоротники — сильно раскрутили головки (после Ивановой ночи). Витютень еще воркует.
Чем ярче день, чем краше, тем чернее в лесу.
...
Если корабли воздушные, то почему же со временем не сделаться и воздушным замкам? (В связи с мыслью о необходимости расставаться с землей — искра на прерывателе. — Сознание является в перерыве: и вот из воздушного замка спустился и все вспомнил и понял в секунду: а жили тысячи лет и не понимали.)
Наука — родник движения и могущества (у нас: лыжные следы в лесах, самолеты в воздухе и проч. и проч.).
Протоны сделали человека могущественным. Какого человека? Как мыслит этот человек?
Современный «человек»: какой-то человек силен, но какой-то и слабее слабого...
Девушка с открытым ртом и готовой улыбкой. Здравствуй! Кому ты душу свою хочешь отдать?
Природа свои черновики оставляет жить, и мы можем видеть, как, например, создавались в природе губы красивого человека и сколько некрасивых человеческих и сколько ужасных губ в природе: губы гиппопотама! А у нас у людей везде хитрость: тоже ведь и художник, сколько всего напишет неверного, пока «выйдет» то, что надо.
Я хочу написать эту свою вещь, как делает природа: постараюсь [дать] жизнь и все те формы, от которых создалась последняя повесть моя о мальчике, заблудившемся в лесу.
Запасы славы, как золота, в данном обществе ограничены: то вот почти весь запас ее ушел в свое время на Толстого и Достоевского, то вот теперь на Чкалова и Громова.
Куда девается поэзия метро, электрички, канала? Гражданин берет билет и едет, и ему нет дела никакого до строительства, до того интереса к машине: как она, отчего она идет. «Взять билет» — это все отношение: потребителю нет никакого дела до производителя.
Начало записок о создании канала.
Природа поступает со своими черновиками разумней, чем мы, писатели: мы их: рвем и показываем личико. Природа все свои черновики хранит в живом виде, и благодаря этому я могу, занимаясь с усердием, рассмотреть, как создавалось лицо человека и все детали лица: глаза, уши, нос, губы и так все до самой ничтожнейшей ниточки можно видеть в ее происхождении. Начало чувства бабочки, цветка и осы... и трудолюбие — все остается.
Увлекательно это занятие — проследить все фазы создания какой-нибудь вещи, записать все и оставить все это жить, как в природе. Со временем явится такой удивительный поэт, он все лоскуты мои соберет, и будут они жить — целый мир как рядом с героем его...
Когда это будет? Вот явились воздушные корабли: воздух оказался довольно плотной средой. Но если корабли воздушные, то почему же не будет воздушных замков?
Мне кажется, это можно сделать, когда мы все будем жить в воздушных замках. Воздух среда довольно плотная, явились воздушные корабли, почему же не явятся воздушные замки. Но и воздушные замки тоже с чего-то начинаются, и вот я вздумал начать это дело: писать повесть так: сегодня повесть, — а завтра повесть не пишется и я пишу о своих материалах, о том, как я делаю эту повесть. Конечно, в писательстве есть свои законы, и первый закон, — чтобы написанное было интересно для чтения. Задача моя чрезвычайно трудная и две опасности, как Сцилла и Харибда, ужасных: одна опасность, что повесть напишется хорошо, а как я писал ее, окажется неинтересным и никто это не будет читать; другая опасность, напротив, интересно будет, как я искал путь создания, но самую повесть не напишу.
|
</> |