16 апреля 1917-го

Морис Палеолог, дипломат, 58 лет, посол Франции в России, Петроград:
Воскресенье. С тех пор, как началась революционная драма, не проходит дня, который не был бы отмечен церемониями, процессиями, представлениями, шествиями. Это — беспрерывный ряд манифестаций: торжественных, протеста, поминальных, освятительных, искупительных, погребальных и пр. Славянская душа с пылкой и неуравновешенной чувствительностью, с глубоким чувством человеческой солидарности, с такой сильной наклонностью к эстетической и художественной эмоции любуется и наслаждается ими. Все общества и корпорации, все группировки, — политические, профессиональные, религиозные, этнические, — являлись в Совет со своими жалобами и пожеланиями.
В понедельник Светлой недели, я встретил недалеко от Александро-Невской лавры длинную вереницу странников, которые шли в Таврический дворец, распевая псалмы. Они несли красные знамена, на которых можно было прочитать: «Христос Воскресе! Да здравствует свободная церковь!» Или: «Свободному народу свободная демократическая церковь». Таврический сад видел за своей оградой процессии евреев, мусульман, буддистов, рабочих, работниц, учителей и учительниц, молодых подмастерьев, сирот, глухонемых, акушерок. Была даже манифестация проституток.. О, Толстой! Как продолжил бы он «Воскресение»?
Сегодня инвалиды войны, в количестве многих тысяч, будут протестовать против пацифистских теорий Совета. Впереди военный оркестр. В первом ряду развеваются алые знамена с надписями: «Война за свободу до последнего издыхания!» или: «Слава павшим! Да не будет их гибель напрасной!» или еще: «Посмотрите на наши раны. Они требуют победы!» или, наконец: «Пацифисты позорят Россию. Долой Ленина!». Зрелище героическое и жалкое. Самые здоровые раненые тащатся медленно, кое-как размещенные шеренгами, большинство перенесли ампутацию. Самые слабые, обвитые перевязками, рассажены в повозках. Сестры Красного Креста ведут слепых.
Эта скорбная рать как бы резюмирует весь ужас, все увечья и пытки, какие может вынести человеческая плоть. Ее встречают религиозной сосредоточенностью, перед ней обнажаются головы, глаза наполняются слезами; женщина в трауре, рыдая, падает на колени. На углу Литейного проспекта, где толпа гуще и рабочий элемент многочисленнее, раздаются аплодисменты.
Увы! я очень боюсь, что не один из этих зрителей, которые только что аплодировали, устроит сегодня вечером овацию Ленину. Русский народ аплодирует всякому зрелищу, каков бы ни был его смысл, если только он волнует его чувствительность и воображение.
Алексей, Куропаткин, генерал, с 22 июля 1916 года генерал-губернатор Туркестана и командующий войсками Туркестанского военного округа, а также войсковой наказной атаман Семиреченского казачьего войска, 69 лет, Петроград:
Был сегодня у министров юстиции и земледелия, Керенского и Шингарева. Оба назначили особые для сего часы, а не в общий прием.
Керенский обещал быстро реабилитировать меня от обвинения в вооружении населения в целях возбуждения междунациональной розни. Высказал мнение о необходимости заметку о реабилитации поместить и в ташкентских газетах. Я ему очертил положение Туркестана в начале апреля. Высказал, что с европейским населением новые власти и Исполнительные комитеты справятся: силы нашлись. С туземным населением труднее, сложнее; авторитет новых властей туземцы не признают. Кто тянет к старым, кто к федерации и обособленности Туркестана. Указал на необходимость не применять полностью принципа равенства, иначе Туркестан пойдет назад: большинство голосов будет у туземцев, и они захватят все в свои руки, а руки-то ненадежные по нашей вине: 50 лет мы держали туземцев в стороне от развития, в стороне от школы и русской жизни. Керенский согласился с моим мнением, что, при неравенстве обязанностей с русским населением, туземцам не следует предоставлять и полноту прав. Относительно общего положения Керенский настроен довольно бодро. Считает, что революция нам далась «безумно дешево». Что трения необходимы и неизбежны, но устранятся. Успокоение даже наступает и в Кронштадте. Что на днях их кабинет пополнится новыми силами (социал-демократическими), что это укрепит его значение. Засилье солдат ему тоже не нравится, но и тут, по его мнению, есть улучшение. Керенский высказал мнение, что следовало, как только вспыхнула революция, двинуть войска вперед, пока у них еще был революционный пыл от сознания свободы, даже если бы не все было к наступлению готово. Как бы признает, что ныне наступательная сила нашей армии очень уменьшилась.
У Шингарева просидел около часа. Впечатление благоприятное. Очень внимательно расспрашивал по вопросам, которые касались Министерства земледелия
Александр Бенуа, художник, основатель объединения "Мир искусства", 46 лет, общественный деятель в революционном Петрограде:
...Днем на выставке финнов. Серо, тускло, вяло. Запали в душу Олила и отчасти Колин. С Добычиной (вручившей мне деньги за два масляных этюда Версаля) длинный разговор. Разумеется, она теперь всецело за войну (сильно побаиваюсь, что и газета г. Мануса будет в том же роде). Резоны вроде гессеновских, но при этом апломб «подруги» и прямо даже сотрудницы Веры Фигнер. В то же время паника перед Лениным.
...Вечером заседание «Мира искусства». Несмотря на мои протесты, отняли у Добычиной устройство нашей выставки в Гельсингфорсе. Все хотим делать сами. Добужинский даже изъявил какие-то претензии на дягилевизм, выдумал ответную «манифестацию дружбы» в виде концерта. Наперед знаю, что это одни разговоры и пожелания. Я держусь всегда реальности, ибо и без того много дела, и мне вовсе не интересно осуществлять блестящие экспромты милых, но ненадежных ребят. Совершенно непередаваемы речи Петрова-Водкина и на сегодняшнем собрании и на всех собраниях Особого Совещания. Только Достоевский сумел бы зафиксировать внутреннюю вздорность его необычайно «смелых» и «революционных призывов». Но беда в том, что это только призывы — «воззвания» с постоянным сарказмом по адресу «нашей» вялости. Как будто он — не мы, как будто ему кто-либо помешал осуществить его замыслы. Впрочем, ни разу еще я не слыхал от него и просто конкретно изложенного плана. Это все только потуги на гениальничание. Большое сходство с Репиным, но тот все же живой и захватывающий художник, а от Кузьмы веет мертвечиной. Ушел до окончания и по дороге все время вместе со Степаном Яремичем отплевывался.
Софья Андреевна Толстая, 72 года, вдова Льва Толстого, Ясная Поляна:
Думала, что жизнь человека, как жизнь листа: почка, свежий зеленый листик, потом лист большой, затем ссыхается, жизнь замирает, лист желтеет, сохнет и отпадает. Вот и все мои способности и мозг сохнут и замирают. Я это вижу, чувствую, а остановить это умиранье — невозможно.
|
</> |