Пятерка на профильном

76_82 — 13.09.2011 Когда меня выпиз… из МИФИ... Зачеркнуто.

Когда меня поперли из МИФИ... Нет, тоже не то.

Когда меня попросили больше никогда не приходить в МИФИ... Опять как-то невнятно.

В общем, когда я осознал, что у нас с теоретической физикой (и вообще со всякой другой физикой) дороги настолько разные, что даже жутко себе представить, я год проболтался в Манеже на подручных работах. «Подай, принеси, «клюковки» хряпнешь?» — вот такая у меня была там служба. Не бей лежачего служба, если по правде говоря. А «клюковка» — это такой забористый, необыкновенной силы самогонный напиток, настоянный на одноименной ягоде. Вещь ядерная. Принцип действия в общих чертах напоминает принцип действия бейсбольной биты. То есть сначала беззаботно пьешь эту «клюковку» как компот, а потом с удивлением замечаешь, что уже валяешься кверху куртычками и не можешь сказать даже довольно простое слово «мама». Да... Золотое время было. Но сейчас не об этом.

Все было хорошо и даже прекрасно, если бы не одно «но». Родина и ее несокрушимые Вооруженные силы отродясь никого не ждали, а уж меня они и подавно не стали бы дожидаться. Кабы не это обстоятельство, я, наверное, всю жизнь проработал бы в Манеже столяром. А так надо было опять куда-то поступать и житье обдумывать. А это такая, доложу я вам, морока — обумывать-то...

Добрые люди настойчиво рекомендовали мне МИСИ (или как тогда строительный назывался?). Там, мол, все будет ровно и без сюрпризов, надо только на курсы подготовительные походить. Показать себя, вопросики каверзные позадавать, примелькаться, отличиться как-то, тудем-сюдем... А потом меня подхватит на свои теплые лапы Фортуна и через пять лет я уже дипломированный строитель в красивой каске.

В принципе, все это было плевое дело, но после того кошмара, который мне довелось пережить в тихих аудиториях МИФИ, я с громким криком бежал от всего, что имело хоть какое-то отношение к физике и высшей математике. Буквально. Едва я слышал словосочетание «второй закон Ньютона», как сразу падал на пол и бился в падучей. По этой причине все более или менее серьезные технические ВУЗы отпадали сами собой.

Куда еще было податься молодому таланту? В хореографическое училище им. Ваганова? Ага, спасибо. Там душки-балетмейстеры мигом гузлецо развальцуют — ходи потом, объясняй, что это ошибка и недоразумение. Таких творческих планов я не имел. В училище эстрадного и циркового искусства им. Ипполитова-Иванова? Несерьезная фамилия какая-то, хотя и двойная. Может, тогда на юридический факультет податься? Тоже как-то сомнительно... Педагогический? Ха-ха, смешно… Что-нибудь медицинское, скажем, ветеринарная академия? Мэ-э-э… ВГИК? Ну да, меня там только и дожидаются, специально не начинают. Уже все фуфайки друг дружке до дыр прорыдали: «Ах, почему же он все не идет к нам?».

Чтобы не утомлять излишними подробностями, просто сообщу, что после некоторых размышлений выбор мой пал на Историко-архивный. Это, если кто не знает, на Никольской, немного правее ГУМа. Там еще «Кружка» в подвале. Ну да, это и есть институт. Почему именно туда? Ну... Комплекс причин. Во-первых, самый центр — ездить удобно. Во-вторых, девки мне ихние дюже понравились. После скудных на баб коридоров МИФИ, кишевших лишь кадыкастыми дрищами-физиками с прыщавыми рожами, это был огромный (и даже колоссальный!) плюс заведению. А в-третьих, за всю свою героическую биографию я имел от правительства только две награды. Сначала оно отметило мое рвение в первом классе, который я по какому-то дьявольскому стечению обстоятельств финишировал круглым отличником. А потом скрипя сердцем вручило мне похвальную грамоту за особые успехи в изучении, как это ни по-идиотски прозвучит, истории.

Эту граматейку мне дали лишь за то, что на уроках я бойко молол языком о демократии, прелестях рыночных отношений и первом Съезде народных депутатов. То есть, фактически ни за что. Натуральная и во всех смыслах Филькина грамота. Историчка была в меня просто влюблена и как-то на родительском собрании без обиняков заявила моей мамаше: «Ваш сын — гений!». Мамаша ожидала от педагогического коллектива чего угодно и любых демаршей в мой адрес, но только не таких шокирующих откровений. У меня потом даже состоялся тяжелый разговор на эту тему. Какова, мол, хрена люди бросаются подобными сочными эпитетами? «Мне-то откуда знать?!» — отбивался я.

Гений-то гений, от гения мы завсегда не отказываемся, хотя и считаем это определение небольшой гиперболой. Но все свои колоссальные исторические знания гений черпал из журналов «Огонек» и «Новый мир». А там, сами понимаете… Борзописцы понапишут с три короба. Если вдруг в колоссальных знаниях обнаруживался пробел и нестыковка, я спокойно закрывал все нестыковки своими силами, придумывая на ходу исторические факты и цитаты из Ленина, любимца партии Бухарина и матроса Раскольникова. Запросто.

Однажды, находясь в особенном ударе, я на открытом уроке в присутствии комиссии из РОНО ляпнул им прямо в рожу лжецитату из Франклина Рузвельта. Якобы он однажды где-то комплиментарно высказывался насчет социализма (тогда все были одержимы утопической идеей «социализма с человеческим лицом», некоего «истинного социализма по Ленину»). Наша завучиня, помню, чуть в обморок не грохнулась, услышав такое. Я отчетливо прочитал по ее побелевшим губам: «Убью, сволочь!». Но комиссия, состоявшая из прогрессивных товарищей, мне рукоплескала, и это документальный факт. Я к чему это все? Не, совсем даже не к тому. А к тому, что непосредственно с материалом школьного курса истории я был знаком чрезвычайно поверхностно.

Где-то в середине июня пошел я посмотреть: какие там хоть экзамены-то у этих нотариусов-архивариусов. История устно, математика письменно, сочинение. Тьфу ты, думаю. Бред собаки и беспокоиться не о чем. Историю, размахивая свой похвальной малявой, как-нибудь проскочим с божьей помощью, математику я им такую напишу, что они меня потом до самого Орехова на руках понесут, а сочинения бояться — это вообще себя не уважать.

Я потому так к сочинению легко относился, что там у меня выбора вовсе не было никакого, только свободна тема, что-то вроде «Как я провел лето». Единственный вариант для человека всерьез считавшего, что это Наташа Ростова бросилась под поезд, что «лирический герой в творчестве Лермонтова» это вполне конкретный персонаж стихотворного цикла (вроде комиссара Мегрэ или Василия Теркина), а «зеркалом русской революции» был Максим Горький или Александр Блок, надо будет уточнить.

С литературой дела обстояли даже еще более неоднозначно, чем с историей. Из всех произведений русской классики, составлявших школьную программу, я по таинственным причинам осилил лишь «Евгения Онегина» (И то не совсем до конца, только до вот этого места: «Но я другому отдана, и буду век ему верна». Потом расстроился и бросил к черту — да ну вас, идиоты, разбирайтесь дальше сами как хотите!). Не могу, причем, объяснить внятно, почему именно «Онегину» так сказочно повезло.

Нет, нельзя сказать, что я не делал никаких попыток подтянуть свой культурный уровень. Пару раз я подходил к «Войне и миру» графа Толстого. Осторожно. Как супертяжеловес Жаботинский к штанге на Олимпиаде в Токио. Подходил, брал с полки двухтомник, задумчиво подбрасывал его на руке и со вздохом ставил обратно. У меня как-то в голове не укладывалось, как это вообще было возможно сделать такую подлость и написать два килограмма слов?! И это еще, заметьте, без «ятей» и десятеричных «и»!

Сдал я документы в приемную комиссию и обратно в Манеж пошел, отдыхать в ящике с опилками. Дело было, повторяю, уже в июне. Подучить чего-нибудь, подтянуть, освежить в памяти события Февральской революции или подробности Ливонской войны мне, разумеется, и в голову не приходило. Даже содержанием билетов лень было поинтересоваться. Да вот еще... «Пусть тренируется тот, кто играть не умеет».

Дело в том, что даже кратковременное и, по большому счету, катастрофическое пребывание в таком институте, как МИФИ, заражает человека этаким нездоровым снобизмом и привычкой смотреть на штатскую гуманитарную публику свысока. Может, не всех, но меня лично заразило. Мол, поцелуйте меня в жопу, я — физик-теоретик. А физику-теоретику учить какую-то паршивую историю унизительно.

Настал день устной истории. Поехал я на экзамен в дурном расположении духа — едва выйдя из подъезда, неожиданно провалился по колено в невесть откуда взявшуюся за ночь гигантскую лужу. Когда подъехал на место, неприятности продолжились. По внутреннему дворику вросших в асфальт палат XVI века толпой бродило человек двести придурков-абитуриентов. Все на лютой измене и чрезвычайно сложных щщах. Стал я от нечего делать прислушиваться, о чем тут народ толкует. В основном народ толковал о чем-то совершенно незнакомом. Какие-то «рюриковичи», какие-то «василии шуйские», какая-то «русская правда» и какие-то там еще, понимаешь, «медные бунты». Многие слова я слышал впервые в жизни.

Короче, до меня постепенно дошло, что я не просто ничего не знаю, а ВООБЩЕ ничего. Оставалась слабенькая надежда на двадцатый век, но и там притаились какие-то суки в лице «пражской конференции РСДРП» и «ультиматума Керзона». Какой еще Керзон?! Кто это, мать его, и какого пса он ставил какие-то ультиматумы? И, главное дело, — кому? Хотел уже плюнуть на все и уехать, но потом вспомнил про ласковую свою Родину, поджидающую призывника Кулакова за первым же углом. «Несокрушимая и легендарная! В боях познавшая радость побед!» — всплыл в памяти бравурный мотивчик. В общем, остался.

Обстановка тем временем накаляется. Люди выходят из экзаменационной аудитории с лицами приятного, нежного оттенка «мартовский подснежник» и с совершенно диким выражением глаз. Многие девочки плачут навзрыд. Мальчики просто так охреневают, молча. По их тоскливому взгляду понятно, что бравурный мотивчик про «познавшую радость побед» припомнился далеко не мне одному. Рассказывают, там такие псы натасканные сидят — разрывают любого в клочья. Особенно на рюриковичах и русско-турецких войнах. Прекрасно, думаю. Приплыли, снимайте ваши валенки.

Экзамен продолжался уже часа три. И надо сказать, за все это время, вся эта прорва народа нахватала штук пятьдесят двоек, штук сто троек, от силы двадцать четверок и с десяток всего пятерок. Статистика концентрационного лагеря. Это же история! Лженаука. Если захотят завалить, то непременно завалят. Как дедушка Мазай матерого кабанчика — через дымоход и без особых мучений пациента. Собрался с духом и пошел. Чего тянуть-то, в самом деле?

Захожу со своей группой в аудиторию. Там за столом сидят двое — бородатый такой семит с невозможно хитрой мордой и грустная, молчаливая баба. Но понятно и очевидно, что основной убивец это он, Борода. Ну-с, говорит Борода с радушной, не сулящей ничего хорошего улыбочкой, выбирайте билеты, молодые люди. Молодые люди, мягко говоря, не горят особым желанием выбирать. Толпятся робко, будто детишки на прививке реакции Манту. На стол, где билеты лежат, смотрят как на мешок с гадюками. А мне уже все по барабану. Истории какой-то бояться? Да щас! Да я! Да мы! Я Яшку Шустрого брал! В смысле, я физику в МИФИ сдавал! Устно! Цапнул первый попавшийся и, даже не посмотрев на него, пошел готовиться. Вернее, как-то скоротать время до казавшейся уже неизбежной двойки.

Борода мне этак удивленно вслед:
— Юноша, а вам разве не интересно, какой номер у вашего билета?
— А какая разница? — отвечаю я ему совершенно искренне, мне-то и в самом деле никакой разницы не было.

Борода ухмыльнулся:
— Ну тогда хотя бы нам сообщите. Нам это интересно!

А вообще все это выглядело так, как будто мне оттого не интересно, что все билеты я знаю одинаково блестяще. Хы-хы-хы…

Сообщил я Бороде номер, сел за парту. Переворачиваю бумажку. И глазам не верю. Оба-два вопроса про какую-то совершенно смешную белиберду. Типа «Влияние развития сети железных дорог на экономику России в конце XIX - начале ХХ веков» и что-то еще такое же туфтовое. Ни тебе рюриковичей, ни тебе временщика Бирона, ни сучьей этой пражской конференции РСДРП, где одних только тезисов штук тридцать и не дай бог, хотя бы один пропустишь! Словом, вообще ничего фактического и исторического. Ни одной даты! Знай себе трынди на всю носовую закрутку, как говорят в иных областях обширного государства Российского. Ну а уж потрындеть-то, это нас два раза просить не надо… Минут за пять набросал вчерне конспектик — что и как буду заливать Бороде, и развалился в вальяжной позе. Настроение сразу такое образовалось, вот… Новогоднее! Дед Мороз уже приклеивает на соседской кухне бороду и скоро принесет в мешке давно заказанную пожарную машинку.

Абитуриенты вокруг сидят кислее квашенной капусты. Пыхтят, строчат чего-то. Двоих писателей вывели за пошлую привычку приносить на экзамен шпоры. Потом пошли отвечать. Пыкают, мыкают, бздят в пространство. Борода, змей библейский, их топит и топит. Одного за другим. Как котят. Буль-буль, буль-буль… Редко кому четверочку поставит, и то оттрахает за эту четверочку на все деньги.

А я валяюсь на парте как собака, в окошко поплевываю. До того освинел и одичал, что принялся даже какому-то обильно потеющему сельскому бивню вслух подсказывать. Борода мне только улыбнулся укоризненно и пальчиком погрозил, мол: «Нут-ка, прикрути сопелку, умник». Я пожал плечами: «Да пожалуйста, господитыбожемой».

Выпорол он несчастного бивня до самых печенок и, смотрю, мне рукой машет. Стало быть, пора.

— Ну-с, — говорит, — Снимайте бурнус.

Я ему и снял бурнус. Минут пятнадцать шпарил без остановки. Все вывалил: и про братьев Черепановых и про уральские заводы Демидовых и Строгановых и про сырьевые дела и про русско-японское недоразумение и про туркестанский хлопок, даже про «Богатство России будет прирастать Сибирью» не забыл ввернуть. Разошелся, руками размахиваю, на стуле прыгаю. Комедия… Борода на меня смотрит с выражением приятного удивления, грустная баба — с материнской нежностью. Да я и сам был удивлен, чего уж там скрывать… Может, им до меня сплошь тупорезы попадались, а может, вот это оно и есть — легендарное «обаяние интеллигентного человека».

В конце концов, когда я уже совсем распоясался и стал требовать глобус, да побольше, чтобы быстренько провести сравнительный анализ транспортных систем царской России и США, Борода меня заткнул. Буквально за руку схватил.

— Ладно. По-моему, тут все ясно. Теперь можно переходить к дополнительным вопросам.
— Э… К чему переходить? К допо… а? — мне слегка поплохело, в голове с гиканьем поскакали разнообразные рюриковичи и борисы годуновы. За ними поспешал злокозненный Керзон с ультиматумом в зубах.

Борода вкрадчиво поинтересовался:
— Ну вы же не думали, что я вам пятерку поставлю только за билет?
— Да вообще-то, я так и думал, — честно признался я.

Борода хихикнул. Он подумал, что я так пошутил. Я действительно до этого много и довольно успешно шутил и даже умудрился рассказать ему коротенький еврейский анекдот про железную дорогу.

— Перечислите мне, пожалуйста, царей и императоров из династии Романовых.

Я и пошел перечислять:
— Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич, э… Софья… царевна, Петр Алексеевич…

На Екатеринах этих бесконечных, чувствую, окончательно заплутал. Павла вообще, кажется, вычеркнул из списков самодержцев. Хотел еще сгоряча и княжну Тараканову в Романовы записать. Чего уж, не жалко красивой женщине приятное сделать…

Борода мне:
— Понятно, достаточно. А вот года царствования Анны Иоанновны можете припомнить?
— Конечно могу.
— Будьте так любезны.

Я ему:
— Одна тысяча…э… восемьсот… э… то есть семьсот, я хотел сказать… ну…

В общем, пока я «сам себе с пола срок не поднял», Борода меня остановил.

— Ну что же, — говорит он грустной бабе. — Не будем портить такой блестящий ответ, как вы считаете? Поощрим молодого человека?

Баба произнесла свою первую и единственную реплику:
— Не будем. Поощрим.

Я прижал ладони к сердцу и привстал со стула: «Премного благодарны! Мерси!».

— Но даты вы все-таки подтяните, юноша, — напутствовал меня Борода.

И пишет мне «отлично». То есть этот Минотавр, который только что растерзал не менее трех-четырех десятков человек, искренне мечтавших стать историками, поставил пятерку случайному проходимцу, подавшемуся в его архивную богадельню только потому, что тут «девки покрасивше»!

Кто его знает, почему он так поступил. То ли он к тому времени уже окончательно притомился от будущих историков, то ли я ему чем-то приглянулся (надеюсь, что не крепкой жопкой!), то ли он принял меня за кого-то другого, то ли еще какие-то таинственные факторы сыграли на моей стороне. Опять же нельзя сбрасывать со счетов «обаяния интеллигентного человека».

Я пообещал непременно подтянуть даты, по-дружески попрощался с Бородой за руку и вышел. У крыльца института, почти перегородив Никольскую, толпились взволнованные родители. Не мои, разумеется. Мои и знать не знали, что я куда-то поступаю. Родители этих… ну, других абитуриентов. И они все ка-а-а-к на меня набросятся: «Ну как?! Ну что?! Ну сколько?!». Какая вам-то разница, думаю. Но показал этак небрежно ладошкой: «пятерочка, яхонтовые мои, пятерочка». Толпа отхлынула как прибой от берега. Всем хотелось рассмотреть феноменального мальчика во всех его мельчайших подробностях. И шепот такой почтительный: «пять… пять… пять…». Странные люди.

На следующем экзамене, на сочинении, я получил свою «пару» в зубы и полетел ясным соколом навстречу новым приключениям. Даже не просто «пару», а «пару» в квадрате: «два-два». На этой звенящей ноте мои отношения с исторической наукой завершились. С чем я ее, науку, от души и поздравляю.
.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив