Зарисовки 2.0

watermelon83 — 01.06.2021 - с некоторым - не по моей вине - опозданием возвращаемся к нашим дипломатическим баталиям. Сегодня поговорим об Испании и ея воробушках.

Французская карта 1714 года (на самом деле подделка постядерных великанов).

Долгое правление Карла II не принесло Испании ни внутренней стабильности, ни внешнеполитических достижений. Надевший в 1665 году корону представитель испанской ветви Габсбургов оказался тяжело нездоровым человеком, совершенно неспособным исполнять королевские обязанности даже в узких пределах придворного церемониала и задачи обеспечить династию наследником. Разумеется, что для европейских правительств плачевное состояние здоровья иберийского монарха не было тайной и проблема предстоящего раздела поднималась еще в ходе секретных австро-французских переговорах в 1668 года, когда французский король стремился заручиться нейтралитетом императора в грядущей войне с голландцами.

Но вопреки всем ожиданиям, Карл II продолжил восседать на испанском престоле еще долгие три десятка лет. Выглядевший намного старше своего возраста, с отсутствующим взглядом во время торжественных церемоний и правительственных совещаний, Карл "Зачарованный" пережил и свою первую супругу и немало европейских правителей. К несчастью для Испании, проявленная монархом жизнестойкость оказалась его единственным значимым достижением. В годы номинального правления Карла II Испания безуспешно пыталась отстоять свой статус великой европейской державы в войнах с Францией и в этом противостоянии монарх, подчас с трудом способный прочитать даже самый простейший текст, не мог быть хоть сколько-нибудь полезным своему королевству.

Испанская армия, прежде удивлявшая мир своей боевой эффективностью, представляла в те годы жалкое зрелище, а военный флот практически перестал существовать. Корона погрязла в долгах настолько, что в последние годы жизни злополучного монарха двор не мог позволить себе держать профессиональных кучеров и конюшенных, вследствие чего каретами Карла управляли набранные в мадридских трущобах бродяги, едва умевшие обращаться с лошадьми. С внешними займами положение обстояло не лучше - к концу XVII века государственный долг Испании составил астрономическую сумму в триста миллионов ливров.

Не удалась Карлу и "задача-минимум" - и первый, и второй его браки оказались бесплодными. Отсутствие прямого наследника означало, что смерть монарха повлечет за собой начало борьбы за владения Испании в Европе: противостояние, в которое неизбежно окажутся вовлечены самые могущественные правители того времени - король Людовик XIV и император Леопольд I.

Франция никогда не отказывалась от надежд завладеть хотя бы частью владений Мадрида, тем более, что хитроумный расчет, положенный кардиналом Мазарини в основу брачного договора 1659 года, позволял Бурбонам претендовать и на корону Испании. Рассчитывая опереться на законные права Филиппа герцога Анжуйского - второго сына дофина, родившегося в браке короля Людовика и испанской инфанты Марии-Терезии, в Версале были готовы пойти и на менее масштабный вариант. Как уже упоминалось, еще в 1668 году французы провели секретные переговоры с Веной, предложив разделить испанские владение в Европе после смерти Карла. Однако, вместе с тем, по мере усиления Франции возрастали и аппетиты Людовика, колебавшегося между стремлением выступить в качестве законного наследника вымирающих испанских Габсбургов и опасением оказаться втянутым из-за этого в большую войну с целой коалицией врагов. В этом случае, французский король предпочел бы получить львиную долю испанского наследства, разменяв его на возможность усадить представителя династии Бурбонов на трон в Мадриде.

Из венского Хофбурга ситуация, разумеется, выглядела иначе - Леопольд рассчитывал получить испанскую корону для себя или своего младшего сына. После 1683 года и падения Якова II, в Вене были не склонны уступать французскому "шантажу" - Габсбурги останутся на испанском престоле без всяких "компенсаций" для Франции.

С династической точки зрения ситуация представлялась крайне запутанной – и король, и император приходились друг другу двоюродными братьями, да к тому же оба были женаты на сестрах покойного испанского короля Филиппа IV, а потому решающее значение приобретала позиция Карла II - бездетный король должен был указать на своего наследника. Не удивительно, что уже с середины 90-х гг. XVII века фокус внимания европейской дипломатии оказался нацеленным на Мадрид, где французский посол развернул настоящую пропагандистскую кампанию, соревнуясь с представителем императора за влияние на окружение испанского короля.

Задача, поставленная перед французским дипломатом, была не из легких: помимо множества войн прошлого и не улаженных до сих пор территориальных споров, активное противодействие замыслам Людовика XIV оказывала супруга Карла II - энергичная баварская принцесса, всецело вставшая на сторону императора и Габсбургского дома. Тем не менее, сочетая тактику кнута и пряника - маневров французских войск на испанской границе и обещаний не разделять владения иберийской монархии - представитель "короля-солнца" сумел добиться немалых успехов. В последние годы жизни мучимый сомнениями Карл II оказался склонен прислушиваться к мнению тех испанцев, которые полагали дружественные отношения с Францией лучшей политикой для Мадрида. Что если Бурбоны смогут преуспеть там, где потерпели неудачу Габсбурги и сумеют сохранить, а быть может и приумножить владения испанской короны?

Развернув дипломатическую осаду испанской столицы, французский король, небезосновательно решив, что судьба иберийской монархии не может быть разрешена исключительно в рамках франко-испанских отношений, решил заручиться поддержкой хотя бы одной великой державы. По понятным причинам надеяться на соглашение с Веной особенно не приходилось, а потому еще на завершающем этапе войны Аугбсургской лиги Людовик XIV попытался парировать австрийские притязания тайными договоренностями с англичанами.

Вопреки неоднократным обещаниям окружению Карла, суть французских предложений сводилась все к тому же разделу испанской империи - ограничившись осторожным зондажем позиции занимаемой английских королем и штатгальтером Нидерландов в вопросе предполагаемых династических перемен в Мадриде, в Версале с самого начала переговоров были настроены на "компромиссный" вариант, предполагавший отказ от французских претензий на испанский трон. Прежде постоянно недооценивавший своего главного врага, Людовик на этот раз совершил обратную ошибку - на деле, Вильгельм III все еще ощущал себя в Англии достаточно неуверенно и считал, что ни Лондон, ни Вена даже сообща неспособны помешать французам навязать Испании своего кандидата на престол.

Более того, английский монарх полагал, что объединение испанских и австрийских владений в лице Леопольда или его наследника является для Англии столь же невыгодным, что и Бурбон в Мадриде. Тем не менее, в ретроспективе очевидно, что предоставь Людовик твердые гарантии отделить испанскую ветвь Бурбонов от французской - так, как это сделали Габсбурги в XVI веке - и Вильгельм вполне мог бы принять кандидатуру Филиппа Анжуйского.

Предложи же «король-солнце» еще и «компенсацию» за счет испанских владений в Нидерландах, а, возможно, и ряда французских крепостей во Фландрии – - и согласие Вильгельма можно было бы считать вполне обеспеченным. В этому случае, Франция так же могла рассчитывать на территориальные приращения - в Италии и на своих восточных границах. А политическая практика Мазарини должна была подсказать Людовику, что никакие формальные ограничения и территориальные уступки не смогли бы помешать Бурбонам в дальнейшем извлекать множество выгод из объединения двух государств под гербом одной династии.

Однако поскольку французский король избрал неспешную тактику осторожного зондажа английских позиций, а в Мадриде борьба за влияние на Карла II еще была в самом разгаре, то почувствовав колебания Версаля, Вильгельм III решил перехватить инициативу и предложил свою кандидатуру на испанский трон - баварского курпринца Иосифа Фердинанда, приходившегося родственником и императору, и испанскому королю.
Людовик, заранее бывший готовым отступить на эту позицию, не стал возражать - в конечном счете, баварские Виттельсбахи, находившиеся в трудных отношениях с австрийскими Габсбургами, стали бы для Франции не самым плохим решением, тем более, что вся тяжесть объяснения этого дипломатического демарша императору падала бы на Вильгельма, а не на Людовика. Куда большее внимание "короля-солнце" привлекали территориальные пункты предстоящего соглашения - раз уж Бурбоны не получат испанскую корону, то компенсация должна быть соответствующей, утверждал французский монарх.

Теперь уже Вильгельму приходилось нелегко - помимо желания обеспечить безопасность своих голландских владений, королю и штатгальтеру необходимо было добиться приемлемых для императора условий, без чего любое англо-французское соглашение оставалось бы мертвой буквой или того хуже, лишило бы Лондон и Гаагу сильнейшего союзника. Уже сам по себе сепаратный отказ от поддержки габсбургского кандидата был сомнителен с точки зрения дружественных отношений между Лондоном и Веной, но что случится, когда английские и французские дипломаты начнут делить испанские владения в Европе? Между тем, поскольку в Вене и слышать не хотели о каких-либо уступках "французским домогательствам", переговоры приходилось вести в тайне, без консультаций с австрийцами.

Но даже без учета позиции, занятой венской дипломатией, достичь компромисса между Парижем, Лондоном и Гаагой оказалось весьма трудным делом. Особенно ожесточенные споры возникли вокруг Люксембурга и Гибралтара – первый безуспешно требовал себе Людовик, а второй – Вильгельм. Разделяли стороны и проблема французских крепостей во Фландрии, и желание Людовика заполучить итальянские владения Испании – не меньшие возражения вызывало стремление Вильгельма открыть французские и испанские колонии для английской и голландской торговли. Тем менее, и для французов, и для англичан, и для голландцев искус оказался слишком велик – в конечном счете, расплачиваться по счетам пришлось бы испанцам, а потому начавшиеся в Лондоне переговоры закончились в 1698 году подписанием в Гааге соглашения между Людовиком XIV и Вильгельмом III.

Французский король получал испанскую Южную Италию и Сицилию, а также одну из баскских провинций на севере Испании, в то время как император Леопольд – Милан и остальные североитальянские владения Карла II. Вильгельм, изначально не питавший особенных надежд на достижение какого-либо компромиссного соглашения с французами, мог поздравить себя с неожиданным успехом. По мнению короля, баварский курпринц на испанском престоле обещал, что Испания не окажется в слишком тесных отношениях ни с Парижем, ни с Веной, а это, вместе с открытием колониальных владений Мадрида для английской и голландской торговли, нельзя было не считать выдающимся достижением – для Англии. Оставалось лишь надеяться, что император примет Северную Италию в качестве достаточной компенсации за утрату Испании для Габсбургской династии.

По крайней мере, Людовик XIV казался вполне удовлетворенным достигнутым - без единого выстрела получить так много «всего лишь» за счет отказа от притязаний на испанский трон! Довольные исходом переговоров, в Версале сочли проблему испанского наследства практически разрешенной и французский посол в Мадриде получил новые инструкции, направлявшие его усилия в пользу баварского кандидата.

Однако, очень быстро выяснилось, что Людовик и Вильгельм поспешили и считать дело законченным никак нельзя. Известие о том, что Виттельсбах получит принадлежащую Габсбургам корону, а испанские владения в Европе разделены, одинаково возмутили и императора Леопольда, и короля Карла. В Вене попросту отказались признавать англо-французскую сделку в Гааге, а реакция Карл II буквально потрясла его окружение, не привыкшее к столь бурным сценам от своего обычно меланхоличного монарха. Но хотя в обеих столицах негодовали с почти одинаковой силой, выводы, сделанные в Мадриде и Вене из обнаружившегося англо-французского сближения, оказались весьма отличными друг от друга. В отличие от Леопольда, озабоченного тем, чтобы престол в Мадриде достался кому-то из австрийских Габсбургов, испанского короля и его доверенных советников куда больше беспокоила проблема сохранения целостности испанских владений, а не династическая преемственность.

Поэтому, всего спустя месяц после того, как детали Гаагского соглашения стали известны в Европе, Карл II официально заявил, что оставит корону Иосифу Фердинанду, но без каких-либо территориальных уступок в чью-либо пользу. На случай французской интервенции были приняты меры – к вящей радости супруги Карла в Испанию даже собрались перебросить несколько тысяч надежных баварских солдат.

Между тем, несмотря на вполне обозначившую себя позицию императора, в Лондоне и Гааге продолжали пребывать в состоянии эйфории от достигнутого успеха - непосредственно раздел испанского наследства между Веной и Парижем мало интересовал Вильгельма, в отличие от укрепления позиций баварской партии в Мадриде, уже вынужденной обращаться к голландцам и англичанам за помощью в противостоянии французской угрозе. Баварский король Испании неизбежно окажется слабой фигурой, опасающейся и своих французских, и австрийских соседей, а потому будет вынужден опираться на Англию, что неизбежно откроет испанские рынки для английской торговли, как это в свое время случилось и с Португалией. В конечном счете, Леопольд вынужден будет смириться с решениями, принятыми в Гааге - без флота и англо-голландских союзников император не сможет вести войну с французами, тем более на Иберийском полуострове. Австрийцам надо лишь дать немного времени для того, чтобы принять неизбежное.

Дипломатический скандал еще только набирал обороты, как Европу облетела новость о внезапной кончине баварского курпринца и будущего короля Испании – в феврале 1699 года шестилетний ребенок умер от оспы, так ни разу и не побывав на Иберийском полуострове. Дипломатическая комбинация, с такими усилиями создававшаяся в Гааге, в одночасье оказалась разрушенной.

По всей видимости, больше всех огорчился смерти маленького Виттельсбаха именно французский король - уже полагая интересы своего королевства вполне обеспеченными, Людовик XIV впервые за долгое время мог с позиции третьего радующегося наблюдать за углубляющимся расколом в стане своих недавних противников. В то время как Бавария стремительно сближалась с Францией, Лондон, Гаага и Вена оказались охваченными взаимным недоверием, усугубляющимся по мере того, как становилось очевидной полярность позиций "морских держав" и императора. В случае войны с Веной, Вильгельм III вполне мог сохранить нейтралитет, что, по мнению французского короля, позволило бы победным маршем пройти по землям империи и наконец-то нанести австрийцам давно заслуженный ими удар. Такие перспективы не могли не окрылять воинственного монарха, чьи армии давно уже не испытывали военных триумфов. Уход баварского курпринца смешивал французам все карты - освободившиеся от необходимости поддерживать виттельсбаховскую кандидатуру англичане и голландцы вновь обретали свободу рук и, при несчастливом для Франции развитии событий, вполне могли вновь столковаться с императором. Желая предотвратить саму возможность подобного и несомненно уже воображая свой флот торжественно входящим в порт Неаполя, французский король поспешил представить Вильгельму и, опосредованно, Леопольду, новый компромиссный вариант раздела испанского наследства.

Глава династии Бурбонов предложил заменить Иосифа Фердинанда представителем Габсбургов - теперь в Мадрид предстояло отправиться принцу Карлу, второму сыну от третьго брака императора Леопольда. Вместе с тем, Вена приобретала еще и североитальянские владения Испании, тогда как Париж, в качестве "благодарности" за поддержку австрийского кандидата, вместе с прежними, закрепленными в Гаагском соглашении территориальными приобретениями, приобретал еще и Лотарингию.
Стараясь добиться от Вильгельма согласия на это весьма выгодное для Франции предложение, Людовик посулил английскому королю не слишком замаскированную денежную взятку и обозначил готовность выслать Якова II из страны. Последнее стало бы явной неблагодарностью по отношению к бывшему монарху, столь пострадавшему за свои католические убеждения и верность союзу с Францией, но желание Людовика XIV разделить испанскую империю оказалось слишком сильно.

Английского короля этот проект в общем вполне устраивал: уступка французам земель на германской границе куда больше тревожила его голландских сограждан, нежели островных подданных, а тот факт, что испанская корона все же доставалась династии Габсбургов, должен был, по мнению короля, подсластить Вене горькую пилюлю раздела дружественной империи и отказа от Лотарингии. В апреле 1700 года Вильгельм III дал официальное согласие на новое предложение Людовика XIV - теперь дело оставалось за испанцами и австрийцами.

В Мадриде, охваченном голодными бунтами и паническими слухами, правительство Карла II находилось в состоянии агонии, разрываясь между страхом перед французской интервенцией и желанием сохранить империю - испанцам внезапная смерть баварского курпринца также спутала все комбинации, погрузив двор в хаос. Появившаяся было надежда сохранить свои владения в Европе при помощи союза с Францией, столкнулась теперь с жесткой дипломатической линией Парижа, откровенно взявшего курс на раздел Испании. А Людовик XIV, хорошо представлявший себе тогдашнее финансовое и политическое состояние Испании, не слишком опасался возможной строптивости соседей и демонстративно отказывался принимать испанского посла, предпочитая выждать покуда в Мадриде придут к осознанию неизбежности подчинению решению ведущих держав Европы. Для того, чтобы наконец-то закончить все дело оставалось лишь заручиться согласием Вены, получить которое и во Франции, и в Англии считали вполне реальным. Однако, и французский, и английский короли недооценили упрямства императора Леопольда I и влияния "военной партии", представленной в Вене эрцгерцогом Иосифом и его окружением.

Между тем, какое значение придавал Людовик согласию австрийцев, хорошо видно по тому, что в императорскую столицу был отправлен не обычный дипломат, а генерал Виллар, восходящая звезда французской армии. Это должно было показать и важность его миссии, и намекнуть на решительность намерений Версаля. Но если Людовик и хотел таким образом произвести известное впечатление на венский двор, то демарш совершенно не удался - после побед над османами и заключения Карловицкого мира, австрийцы впервые за долгие годы чувствовали себя достаточно уверенно. В том случае, если бы французы захотели перейти от угроз к действиям, император вполне мог рассчитывать на помощь подавляющего большинства германских правителей - это, вместе с убежденностью в том, что в конечном счете Вильгельм III вновь выступит на стороне старых союзников, а не "короля-солнце", делало австрийцев особенно неуступчивыми.

Поэтому бурбонского генерала-дипломата в Вене встретили с демонстративным пренебрежением - фактически проигнорировали, не давая никакой возможности изложить пожелания его господина. Людовик XIV, и без того чрезвычайно щепетильный в подобных вопросах, был взбешен подобным нарушением этикета, хотя, как мы помним, позволял себе проводить точно такую же линию в отношении испанского посла, еще несколько десятилетий назад считавшегося бы дуайеном дипломатического корпуса в любой стране Европы. Но теперь-то речь шла о французском после! Теряя терпение, король приказал форсировать переговоры и Виллар, привыкший исполнять команды на военный манер, буквально пробился на пример к императору, вручив ему копию соглашения, заключенного между его королем и Вильгельмом III.

О сложных дипломатических играх речь уже не шла, от австрийцев требовали простого ответа: согласны ли они присоединиться к англо-французскому соглашению? Ответ императорского правительства последовал летом 1700 года и был очень характерен для габсбургской дипломатии: фактически, австрийцы ответили отказом, но формально - не окончательным. Виллару было заявлено, что император не собирается принимать от его короля "в подарок" то, что и так принадлежит Габсбургам, тем более, что Карл II еще жив. Однако, если если французы и в самом деле желают договориться, то Австрия открыта к переговорам, но уже без англичан и тем более голландцев. Испанский вопрос может быть разрешен исключительно в рамках нового соглашения между Габсбургами и Бурбонами - как непосредственными родственниками правящей на иберийском полуострове династии.

Без труда поняв, что его пытаются водить за нос, попросту лишая всех плодов уже подписаного с "морскими державами" договора, Людовик XIV с возмущением отказался от каких-либо сепаратных переговоров с Веной. Миссия Виллара полностью провалилась: австрийские войска замаршировали к границам Ломбардии, а французы, в свою очередь, принялись усиливать армии на испанском и итальянском направлениях.

К началу октября 1700 года ситуация вокруг испанской проблемы выглядела уже откровенно критической - неудача французской дипломатии в Вене торпедировала и без того не слишком надежное судно Гаагского соглашения с Вильгельмом III. Как и ожидали австрийцы, столкнувшись с быстро развивающимся военно-политическим кризисом, Лондон и Гаага в "последний момент" решили поддержать императора, а не французского короля, напрасно воображавшего себе будто Вильгельм окажет на Леопольда умиротворяющее воздействие. Напротив, теперь уже англичане грозили ответить на предполагаемую французскую интервенцию в Испанию или Италию немедленной переброской австрийских войск на оба полуострова. Все это мало отвечало духу Гааги и столкнувшись с "предательством голландца", Людовик XIV, что называется "закусил удила" - в Версале заговорили о готовности воевать и с империей, и с "морскими державами".

Но прежде всего требовалось восстановить доверие Мадрида - задача ставшая вновь актуальной для французской политики. Политическая воля испанской элиты, выраженная бы в завещании Карла II, могла стать решающим фактором в развернувшейся борьбе между Людовиком XIV и Леопольдом I. Тем более, что в Мадриде пробурбонская партия все еще явно превосходила и имперскую, и остальные придворные группировки. Не без изящества сменив гнев на милость, французская дипломатия вновь заговорила о желании сохранить наследие Карла II под властью одного монарха, лучшим кандидатом на роль которого стал бы - о, конечно - представитель династии Бурбонов.

И хотя времени на то, чтобы этот очередной поворот версальской стратегии приобрел хоть сколько-нибудь убедительный вид уже почти не оставалось, когда в ноябре 1700 года испанский король скончался после нескольких месяцев отчаянной борьбы с тяжело протекавшей болезнью, публичное оглашение его завещания, происходившее в Государственном совете, не стало слишком большой неожиданностью: Карл II оставлял Испанию, со всеми ее владениями, Филиппу Анжуйскому - внуку Людовика XIV.

Согласно воле покойного монарха, новый король должен был отказаться от всяких притязаний на французский престол и, таким образом, создать испанскую ветвь бурбонской династии. Если же, как гласило завещание Карла II, по каким-либо причинам сын дофина не пожелает занять ставший вакантным престол, то испанский король оставляет его австрийскому эрцгерцогу Карлу – на всё тех же условиях сохранения целостности испанских владений и разделения габсбургской династии на австрийскую и испанскую линии. Французский посол в Мадриде, первым узнавший радостную весть, отправил срочную депешу в Версаль, поставив Людовика XIV перед трудным и окончательным выбором.

Смерть Карла II и его завещание могли быть использованы Парижем как в пользу мирного урегулирования назревающего конфликта, так и стать поводом для общеевропейской войны - вопрос был лишь в готовности продолжать поиск компромиссного соглашения и той степени доверия, которое Людовик XIV еще был способен вызывать у европейских правительств после сорока лет французских агрессий и аннексий. И несмотря на вполне обозначивший себя кризис в англо-французских отношениях и неуступчивую дипломатическую линию Вены, говорить о неизбежности войны за испанское наследство в ноябре 1700 года еще было нельзя. Пусть недружественный, по отношению к Парижу, демарш Вильгельма III навстречу австрийцам и казался многим французам провокационным актом, в действительности этот шаг английского монарха был продиктован оборонительными мотивами, а сам он еще надеялся привлечь к Гаагскому соглашению императора. И в Англии, и в Голландии еще не отказались от предложений Людовика - напротив, министры и советники Вильгельма опасались сепаратных французских действий, а потому поспешили продекларировать свою готовность поддержать Леопольда в том случае, если "королю-солнце" надоест вести переговоры.

В такой ситуации, имея на руках завещание испанского короля, Людовик XIV мог выступить в амплуа миротворца, готового отказаться от законных притязаний Бурбонов на Испанию "ради спокойствия" Европы: эту позицию мало что могло бы поколебать, поскольку содержание последней воли Карла II ни у кого не вызывало сомнений и не могло быть просто проигнорировано.

От Версаля в этот момент требовалась предельная аккуратность в действиях - в предстоящих переговорах с "морскими державами" и императором, французы обладали бы почти всеми преимуществами, кроме времени, финальный отсчет которого начался спустя несколько минут после того, как несчастный испанский король испустил последний вздох. Надо было решаться - использовать завещание Карла II в качестве ключевого политического фактора в продолжающейся дипломатической баталии или же воспользоваться полученной возможностью и разрешить испанский вопрос одним решительным ударом, поставив Европу перед свершившимся фактом.

Сперва казалось, что Людовик выберет первое. Хотя известие о завещании Карла и придало ему уверенности в собственных силах, обсуждая сложившуюся ситуацию, король утверждал, что останется верным своему слову и не будет пытаться усадить представителя бурбонской династии на испанский трон. Аналогичное по смыслу заявление было отправлено и в Лондон Вильгельму III. Вместе с тем, ни в Париже, ни в большинстве европейских столиц не стало секретом то, что одновременно с этим заявлением количество французских войск на испанской границе начало стремительно увеличиваться - впрочем, это еще можно было воспринимать как часть политики "сдерживания", т.е. мер принимаемых на случай весьма маловероятной, но все же не невозможной англо-австрийской интервенции в Испанию.

Настоящий момент истины наступил через две недели после смерти Карла II, когда Людовик заявил испанскому послу во Франции, что тот может приветствовать герцога Анжуйского, как своего нового короля Филиппа V. Увидев шестнадцатилетнего сына дофина, испанский дипломат якобы и произнес знаменитые слова, ошибочно приписываемые самому Людовику XIV: "Нет больше Пиренеев!", что должно было означать радость от завершения многовековой вражды двух королевств. Если испанский посол и высказывался в столь пафосной манере, то сам "гранд-монарх" ограничился лишь многозначительным напутствием, предложив внуку стать "хорошим испанцем", но не забывать о том, что он был рожден французом. Подобные слова можно было трактовать как угодно, в том числе, как и взгляды Людовика относительно вопроса разделения династии Бурбонов на французскую и испанскую ветви.

В любом случае, сказанного французским королем в ноябре 1700 года оказалось вполне достаточным для того, чтобы кризис в отношениях с Лондоном, Гаагой и Веной не только не был смягчен, но и вышел на новый уровень. В решающие недели ноября, между смертью Карла и представлением испанскому послу в Париже Филиппа Анжуйского, французская дипломатия не предприняла ни малейших усилий для того, чтобы хоть использовать завещание испанского короля и продолжить переговоры с "морскими державами" и императором. Заявление короля о том, что Бурбоны не станут претендовать на испанский трон, сделанное сразу после получения первых известий из Мадрида, стало единственным дипломатическим шагом французов, предпринятым ими навстречу обеспокоенным европейским правительствам - шагом, дезавуирование которого обернулось настоящей политической катастрофой.
Что же заставило французского короля так кардинально поменять свою позицию?

Утверждения о том, что "внезапно проснувшаяся" энергия дофина, якобы потребовавшего накануне знаменательного разговора Людовика с испанским монархом вступиться за права своего сына, не выдерживают ни малейшей критики. Вполне очевидно, что при необходимости французский король мог бы инспирировать нечто вроде династического ультиматума, послужившего бы в качестве своеобразного алиби, освобождавшего его от обвинений в вероломстве и нарушении обещаний не претендовать на испанский трон, однако поверить в то, чтобы такой "абсолютный монарх", как Людовик XIV позволил бы продиктовать себе важнейшее политическое решение - совершенно невероятно. Тем более, когда речь шла о дофине - личности посредственной и безвольной. В тоже время, не трудно указать на мотивы, приведшие к столь быстрой эволюции взглядов французского короля, в конце концов все-таки решившегося отправить внука в Мадрид.

Людовик XIV оказался заложником собственной уверенности в возможностях английской политики и влияния Вильгельма III на императора. Переоценив способность Лондона оказать влияние на Вену в той же степени, что и готовность Мадрида бездумно следовать в фарватере французской политики, Людовик обнаружил себя проигрывающим две шахматные партии одновременно: англичане не только не сумели убедить Вену присоединиться к Гаагскому соглашению, но и продемонстрировали явственное нежелание оказать Франции хоть сколько-нибудь действенную дипломатическую поддержку, в то время как испанцы положили в основу своей политики принцип нераздельности владений короны, что и без учета австрийской позиции обесценивало результаты англо-французских переговоров. Вместе с тем, завещание Карла II позволяло - по крайней мере, так это представлялось в Версале - французской дипломатии разрубить гордиев узел испанского кризиса одним решительным ударом - политика, к которой Людовик XIV был особенно восприимчив.

Потерявший надежду на практическую реализацию Гаагского соглашения, выполнение которого теперь, видимо, было возможно только после войны с императором, поддержка которого англичанами и голландцами могла считаться неизбежной, Людовик оказался бы вынужденным вести тяжелую войну с целой коалицией врагов, к которым вполне могла примкнуть и испанцы, тем более, что последняя воля Карла II позволяла Мадриду выбирать между Бурбонами и Габсбургами. В таких условиях, французам, выступавшим за раздел испанских владений, пришлось бы столкнуться и с Испанией. Это нисколько не входило в планы короля, который в своих планах войны с императором рассчитывал на испанскую покорность и благоприятный нейтралитет Лондона и Гааги. После того, как стало очевидным, что ни один из этих расчетов не оправдался, перед Людовиком замаячила перспектива большой войны ради сомнительных политических целей.

Между тем объявление герцога Анжуйского наследником Карла II открывало куда более заманчивую перспективу "приобрести" огромную дружественную империю, связанную с Парижем династическими узами - в конечном счете, она оказалась слишком восхитительной, чтобы отказаться от нее ради надежды, становившейся в глазах французского короля все более призрачной, все же договориться с Веной и Лондоном.

Не лучше ли было вернуться в русло прежней стратегии, но на новый лад? Долгие годы Людовик XIV последовательно, настойчиво и безуспешно пытался посредством завоевания Нидерландов и "династического поглощения" Священной Римской империи возродить каролингскую державу франков. Великая турецкая война и Аугсбургская лига положили предел этой политике, но теперь, приобретая Испанию для своего внука, французский король мог компенсировать все неудачи прежних лет и сделать бурбонскую Францию неодолимой - как и столетием позднее Наполеон I, Людовик XIV искренне презирал испанскую администрацию, но был полон иллюзий в отношении потенциальных возможностей эксплуатации ее колоний.

Поэтому, объявляя испанскому послу о своем решении принять условия завещания Карла II, король уже решил, что не будет торопиться разделять Бурбонскую династию на французскую и испанскую ветви. Его внук, новый испанский король Филипп V, сохранит возможность объединить обе монархии под властью одного правителя и универсальная - уже не европейская, но мировая империя, главную роль в которой несомненно предстоит играть Франции, станет явью. Ради такой цели стоило рискнуть новой войной с коалицией "морских держав" и империи, тем более, что Людовик XIV надеялся сыграть на опережение, поставив Европу перед выбором: воевать ради того, чтобы оспорить последнюю волю испанского монарха или смириться с "общим" решением Франции и Испании.

Таким образом, после недолгих колебаний, не пойманной еще синице французский король с охотой предпочел журавля, уже готового опуститься ему на руки. И все же, был ли новый расчет Людовик основательнее прежнего?

Сохранено