Записка на столе. Сёстры и пролетарская латынь.
vykhochetepesen — 28.04.2022СССР. Начало 30-х.
Короткая записка оставлена на кухонном столе. Когда и где, неизвестно.
Люба! поджарь себе на маргарине морковь и оставь мне, я сама себе поджарю. Подмети пол, а я ушла в баню. Зина
На обратной стороне открытки мирно пасётся стадо, изображённое художником Пакулиным.
Скромно питаются девушки, прямо скажем! Но кто они? Иных поясняющих документов у нас нет, так что пойдём путём культурных ассоциаций. И чуть-чуть дедукции не помешает.
Люба и Зина могли бы быть студентками-подругами, но приказной тон записки заставляет подозревать парадигму "старший-младший". Тогда они — сёстры, и сразу приходит на память парочка Оля-Женя из повести «Тимур и его команда». Властная старшая Женя постоянно выговаривает озорной младшей, но гормоны играют на свежем дачном воздухе у обеих, и они влюбляются одновременно — в молодого советского командира и его племянника-пионера, обладателей лихого мотоцикла.
Ну а что с датировкой? Открытка не отправлена почтой, это просто записка, без пометок и штампов. Однако, есть пара зацепок. Художник Вячеслав Пакулин завязал с формализмом, освободился от разлагающего воздействия Татлина и Малевича и благоразумно обратился к колхозным стадам году эдак в 1931. Это можно считать нижней границей возможного.
А вот необычная надпись на эсперанто POSTA KARTO, дублирующая привычное «Почтовая карточка» — может дать нам верхнюю отсечку.
Известно, что искусственно созданный язык поначалу рассматривался в молодом СССР как инструмент мировой революции, эдакая пролетарская латынь для свободного общения трудящихся, и самым горячим пропагандистом этих затей был Троцкий. По его приказу эсперанто даже преподавали в частях Красной армии, готовившихся в 1920 году к походу на Польшу. С утратой Львом Давыдовичем руководящих политических позиций и при новом сталинском курсе на построение социализма в одной стране — освобождение европейских народов от оков капитала отложилось на неопределённое время.
На эсперанто стали посматривать как на тайный язык сектантов-заговорщиков и того хуже — шпионов. А Эжен Ланти, председатель Всемирной ассоциации левых эсперантистов, вообще заявил в начале 30-х, что по его мнению, Сталин уходит от истинных идей социализма.
Эсперанто вскоре был объявлен в СССР «языком мелкой буржуазии и космополитов», а эсперантистов разогнали и пересажали как троцкистов. Чекисты немедленно выяснили, что Международной ассоциацией эсперантистов руководила разведка Германии, а член её московского отделения Иосиф Карантбайвель в 1938 году на допросе в НКВД очень кстати рассказал о том, что передавал врагам ценные сведения о проектируемой кондитерской фабрике в селе Кишлы. «В письмах на языке эсперанто я пересылал за границу клеветнические измышления о жизни рабочих в СССР. Члены фашистской организации мне известны.»
Так что открытка Любы и Зины вряд ли была выпущена позже 1937 года, тем более что художник Пакулин к тем годам уже переключился с коровок на новые актуальные темы: хлопок, рекорды донбасской Макеевки, физкультуру и заводчан Электросилы.
Повесть Гайдара написана в 1940 году и сразу была экранизирована. Первоначального Дункана автору, правда, пришлось переименовать в Тимура, а Коля Колокольчиков кратко объяснил Гейке суть исторического момента на примере новых трактовок интернациональной лексики:
Конечно же, гипотетически, наша открытка могла валяться в женском хозяйстве без дела годами, и ничего определённого по поводу датировок самого текста утверждать нельзя. Да и смысл записки мог бы быть прочитан иначе: ведь жареная на маргарине морковка в дни ленинградской Блокады являлась уже не показателем недостаточного питания, а почти что праздничным пиршеством.