Языкознание как моторостроение

топ 100 блогов artyom_ferrier21.01.2022

В нашей практике языковой "дрессуры" мы стараемся, по возможности, не перегружать студентов сухой теорией. Но иногда всё же некоторые академические представления бывают полезны для общего понимания того, как устроен иностранный язык и почему в нём водятся какие-то фишечки, которых нет в родном. Ну, как, скажем, артикли в английском (и многих других неславянских индоевропейских, тогда как большинство славянских прекрасно обходятся без артиклей).

И вот тут приходится объяснять, что эти фишечки, включая ненавистные славянам артикли — они существуют не для того, чтобы глумиться над иностранными студентами, а для того, чтобы маркировать существительные в аналитическом языке. Потому что главное свойство аналитического языка состоит в том, что существительное может запросто оказываться и прилагательным, и глаголом и даже наречием (а то и предлогом, как, скажем, up или behind) – вообще без каких-либо «косметических операций». И поди пойми, что это есть такое в предложении — когда бы не было артиклей.

А в синтетическом языке, вроде русского — артикли не нужны, поскольку обычно часть речи видна по её морфологии, по тем суффиксам и окончаниям, которые на неё налеплены. «Глокая куздра».

Но здесь часто возникает ещё одна проблема. Узнав, что русский язык синтетический, а английский аналитический, студент начинает испытывать какой-то батхёрт от этого факта. Ему кажется, что «аналитический» - это очень круто, типа, «очень умный», «для истинно аналитических умов», а «синтетический» - это что-то вовсе дешёвое и ненатуральное, навроде дермантина.

Замечу, и среди персон, имеющих как бы высшее гуманитарное образование, когда бы они должны бывали хоть изредка дрыхнуть на парах по философии и логике и чего-то впитывать ушами во сне, - тоже зачастую нет понимания, что анализ и синтез — это просто гносеологические методы, которые не могут быть более или менее «совершенными» и «прогрессивными» по отношению друг к другу.

Да что говорить: порою и в «индукции-дедукции» путаются университетски штампованные гуманитарии. Уличают Конан-Дойля в том, что, видите ли, Шерлок Холмс на самом деле «использовал индукцию, а не дедукцию» (на самом деле — абдукцию, как частный случай редукции, что, в свою очередь, всё-таки частный случай дедукции — так что всё верно у Конан-Дойля).

Ну вот настолько сухой теорией — наших студентов грузить действительно не хочется, когда задача — не мозг вынести, а просто научить худо-бедно болтать на английском.

И вот виконт Алексей Артёмович, занимаясь с невольничками на моей Калужской Плантации, нашёл, как мне видится, очень хорошую аллегорию, позволяющую уяснить разницу между аналитическим и синтетическим строем языка.

«Это примерно как бензиновый и дизельный двигатель. Какой из них лучше? Ну, it depends. Смотря для каких целей. Если для стритрейсинга — то бенз рулит, как более приёмистый и оборотистый. А если для оффроада — конечно, дизель, как более тяговитый. Но реально-то и дизельный Туарег может за двести по трассе чесать, и бензиновый «Колун» переть по говнам себе под бампер — когда двигло продуманное и трансмиссия адекватная. Но продумывать и использовать двигло — нужно с учётом его принципиальных особенностей. Нужно понимать, блин, что на бензиновом нахер не всралась степень сжатия под двадцать, а на дизельном нет свечей зажигания. Вот и в языках — та ж фигня. Если язык развитый, типа, культурно надроченный — им любую мыслю выразить можно, во всех тонах, оттенках и отдушках. Просто — разные средства для того употребляются. Те, какие есть в этом языке. В английском — артиклями играть можно. И глагольными сочетаниями с have и be. В русском — суффиксами рюшечки нашивать, типа, там, «крохотулечка». Всяко удобно — коли понимать специфику и уметь пользоваться».

На самом деле, трудно не согласиться. Примерно то же самое и я всегда говорил, но вот мне нравится эта Лёшкина аналогия с бензиновым и дизельным мотором. Довольно доходчиво — для юношей, не имеющих в загашнике университетского гуманитарного образования, но имеющих, скажем, опыт угона механических транспортных средств.

Что же касается вопроса о «прогрессивности» и «совершенности» языкового строя, то если об этом вовсе уместно говорить, то пальму первенства пришлось бы отдать и не синтетическим-флективным, вроде русского, и не аналитическим, вроде английского, а, скорее, агглютинативным (вроде тюркских).

Вот там — всё максимально логично устроено. Агглютинативные — они тоже считаются синтетическими, но имеют более чёткий, упорядоченный вид, нежели флективные. Там, чтобы выразить некий конкретный грамматический оттенок, к корню «приклеиваются» строго определённые суффиксы. Нанизываются, как сыр и маслинки на шпажку в канапе. И практически нет исключений. Вот как посмотришь на слово — сразу ясно, какого это рода, числа, времени, падежа и т. п.

И есть теория, что на самом деле исторически имеет место ротация этих языковых строёв.

По-видимому, при естественном своём развитии — язык тяготеет к аналитичности. И чем интенсивнее взаимодействие с другими языками, чем более бурные всякие социокультурные процессы там происходят — тем быстрее отлетают «лишние» флексии, тем энергичнее слова спекаются в неделимые и неизменные «кирпичики», из которых выстраиваются фразы (и тогда возникает нужда стараться соблюдать порядок слов, чтобы не запутаться, кто на ком стоял).

Из индоевропейских самый яркий пример означенного процесса — английский, конечно (хотя и во французском, и в испанском, и даже в немецком — тоже это происходило, дрейф от синтетичности к аналитичности).

Но вот в английском это происходило буквально у нас на глазах, в последнее тысячелетие, во вполне себе «исторический» и письменный период. И это хорошо видно, как ранее синтетический язык, с разнообразными морфологическими формами, как падежными у существительных, так и глагольными, похерил всю эту «шелуху», отказался почти вовсе от изменчивости существительных, да и у глаголов оставил три с хвостиком формы (против пары десятков в русском). А где раньше оттенки выражались приставками и суффиксами — стал оперировать предлогами и послелогами (вот как в т. н. «фразовых глаголах»).

Почему так случилось с английским?

Прежде всего потому, что было мощнейшее столкновение языковых «ядер» после Нормандского завоевания, когда языком элит надолго сделался старофранцузский, но в народе продолжал жить и английский, только в каждой местности свой вариант, и вот в этом плавильном котле сварилась такая каша, из которой, по мере «усушки» и выкристаллизовался современный английский. Где вот эти неделимые кристаллики лексем сопрягаются во фразах as is, но по определённым правилам, упорядоченно (чтобы калейдоскоп нафиг не рассыпался брызгами бессмыслицы).

Хотя, повторю, и в других западноевропейских, как германских, так и романских, происходили схожие процессы, пусть не так шустро, как в английском.

Поэтому можно считать, что дрейф в аналитичность — это естественный процесс для языка по мере контактов с другими языками, и чем более кипучая совместная их жизнь — тем аналитичнее становится. Самый быстрый, конечно, «реактор креолятов» - это какой-нибудь торговый порт, где, с одной стороны, нужно договариваться носителям разных языков, а с другой — им всем плевать на сакральные скрижали речевой чистоты, завещанной предками, они как бы деловые люди, «барыги», настроенные практически и прагматически.

Ну и вот так естественным образом синтетический язык переходит в аналитический.

Значит ли это, что синтетические предшествуют аналитическим?

По всей видимости, да. Во всяком случае, мы хорошо видим, как подобные трансформации происходили со староанглийским до нынешнего английского, и как латынь, строго синтетический флективный язык, переходила в довольно аналитические современные испанский, итальянский и, особенно, французский (когда в Галлии наибольшая была интенсивность культурных «клэшей» с германскими).

В латыни — не было никаких артиклей (как и в русском). Зато были падежи, были склонения существительных и прилагательных, и многочисленные глагольные формы.

В современных романских — появились артикли, но падежи нафиг аннулировались, а число глагольных форм — сильно поубавилось (пусть не так сильно, как в английском).

Это — и есть «дрейф в аналитичность».

Но значит ли это, что «первородный» человеческий язык был синтетический, а потом из него «выварились в культурной каше» аналитические, когда разрушались прежде стройные и строгие морфологические паттерны?

Ну как сказать?

Да трудно сказать — учитывая масштаб временной шкалы.

Вот процесс перерождения староанглийского в современный английский — это примерно тысяча лет.

Ладно, поскольку уже у Шекспира мы видим более-менее привычный нам английский — вот где-то пять веков от Нормандского завоевания этот язык складывался в условиях крайне плотного сосуществования и взаимодействия староанглийского и старофранцузского (плюс ещё латынь как язык духовенства).

А становление современных романских из латыни — ну, где-то полторы тысячи лет, много две (если учитывать, что «вульгата» в провинциях к пятому веку уже сильно отличалась от цицероновой классики).

Но появление членораздельной речи у наших предков — это…

Да хрен его знает, когда именно!

И есть споры о том, с какого времени вести хронологию гомо сапиенс как такового, как биологического вида, но совершенно ясно, что у него-то — уже была очень развитая членораздельная речь. А прежде была и у эректусов, и у хабилисов, от которых досталась по наследству.

Так или иначе, если даже считать «настоящими» людьми только кроманьонцев (хотя многие на этой планете могут обидеться), то вот их история — это минимум сорок тысяч лет (хотя нижняя граница постоянно сползает, по мере новых раскопок).

То есть, вот таков масштаб времени языковых метаморфоз на общей шкале: от пяти до двадцати веков на дрейф в аналитичность — из десятков тысяч лет.

Понятно, что в охотничье-собирательские времена (да и в ранние аграрные) культурная и кросс-культурная жизнь была не так интенсивна, как в средневековой Западной Европе, а потому и языковые процессы происходили гораздо медленнее.

Но всё же за десятки тысяч лет — там неоднократно могло провернуться это «Колесо Сансары», делая полные обороты от синтетичности к аналитичности.

Вот сосуществуют некие племена, общаются, дружат, торгуют, воюют — и это всяко «культурные контакты».

Родственные языки могут отдаляться друг от друга, но когда приходят пришельцы из совершенно иной лингвистической группы — их язык, напротив, сближается с местным, они взаимно обогащаются, но взаимно и «размываются». И естественным образом — дрейфуют в сторону аналитичности.

Крайняя её степень — так называемые «изолирующие» языки, где вообще практически нет морфологических изменений, а вот каждой грамматической форме соответствует отдельное коротенькое словечко. Некоторое представление об этом даёт китайский (ханьский) язык, а того вернее — древнекитайский, но я их сам не знаю, поэтому, «за что купил — за то продал».

И это всё бы ничего для носителей языка, пока они сами им пользуются, но вот объявляется некий великий вождь, объединяющий родственные (или не очень даже родственные) племена для великих походов.

А для единого воинства — желателен единый язык. Унифицированный.

И вот собираются лучшие шаманские умы племён и постановляют, что, допустим, основа глагола «идти» будет «ва», а если «я иду» - то «ва-я», а если «я-иду-в прошлом» - то «ва-я-же».

Ну, чисто условный, конечно, пример — но вот так строятся агглютинативные языки.

И это уже моё личное предположение, но упорядоченность их структуры — может намекать на искусственный, рациональный характер грамматики. Когда бы действительно этот языковой строй специально создавался как «лингва франка» некоего объединённого воинства, где бы намеренно убиралась изначальная пестрота разных диалектов и вводились единые правила образования словоформ для единообразной передачи нужных смыслов.

Слишком смелое допущение? Такую лингвистическую работу не могли проделывать какие-то дремучие вожачки племенных союзов с их подручными-шаманами?

Ну, можно предположить, что они не идиоты были, когда в принципе им удавалось сплотить разношёрстные племена. А когда удавалось — то и вопрос о едином языке командования вставал в полный рост. Но при этом, когда это именно союз племён, было бы предпочтительно создать некий новый язык, а не навязывать остальным уже существующий язык «доминирующего» племени. Дипломатия, политика.

Возможно, так и появился предок нынешних тюркских языков — когда скотоводы Алтая, объединившись, решили прогуляться по Евразии.

Возможно, так появился и этрусский, тоже агглютинативный, - как искусственно выведенная «лингва франка» Народов Моря, очень разнородной компании, наделавшей немало шороху в конце второго тысячелетия до н.э.

А потом, когда эта движуха Народов Моря угасла — часть из них осела в Северной Италии, остепенилась, окультурилась, и мы их знаем как «этруссков» (но сами-то они себя, конечно, называли «расена»).

И вот всё гадают, откуда происходит их язык, кому он наиболее родственен — и где-то одни черты находят, где-то иные, а в целом — сборная солянка какая-то.

Но всё встаёт на свои места, если предположить, что это и есть «сборная солянка». Что он и возник как «пиратское эсперанто Бронзового Века», где лексика взята из самых разных языков, а грамматика унифицирована искусственно, принудительно, по «агглютинативным» правилам, где суффиксы, несущие определённые грамматические и смысловые значения, последовательно «прилепляются» к основе, нанизываются на «шпажку».

К слову, само эсперанто, хотя основано на индоевропейских (и прежде всего на испанском) — по структуре своей тоже агглютинативный язык.

Это просто самый логичный, самый удобный вариант, когда строишь язык сам, «продуманно», чтобы всё в нём было ясно и прозрачно.

Поэтому можно предположить, что и ныне существующие естественные агглютинативные языки — изначально создавались искусственно. Во всяком случае, их грамматические и морфологические правила.

И это бывало довольно удачно, чему свидетельство, скажем, поразительная стабильность тюркских языков. Их разметало по всей Евразии, они на протяжении истории имели очень плотные контакты с другими культурами, но в целом, насколько в курсе, и сейчас турок может понимать татарина, а казах азербайджанца (чуть ли не лучше, чем русский украинца, где разрыв и по времени, и по географической дистанции, казалось бы, должен быть гораздо менее значительный, не говоря уж о гораздо более высокой интенсивности культурных контактов).

Есть предположение (здесь — уже не только моё), что и общий предок нынешних индоевропейских, самый древний вариант ПИЕ — тоже был агглютинативный.

Но, поскольку здесь-то речь идёт уже не о паре тысячелетий, а где-то так о семи-восьми и даже более, то за такой период некогда стройный агглютинативный язык — постепенно «спёкся» во флективный.

То есть, когда прежде очень чётко каждый из нанизанных суффиксов передавал очень конкретное грамматическое или смысловое значение, которое можно было вычленить — со временем эти значения сливались, а составная лексема начинала восприниматься как «единая и неделимая».

Ну вот, скажем, когда мы берём славянские предлоги «под» и «над» - наверное, есть подозрение, что они чем-то родственны, что вот это «д» на конце — неспроста?

Но тем не менее в современных славянских — уже вовсе неочевидно такое их членение, где бы они разбивались на два предлога, «по»/«на» - и «до» как предлог устремлённости. Хотя изначально, в древнем праиндоевропейском — было так.

И долгий дрейф того агглютинативного ПИЕ во флективный (наподобие современного русского или чуть менее современной латыни) — он происходил тысячелетиями, причём — не в письменный период.

Тем не менее, многие процессы вполне реконструируются.

И таким образом получается замкнутый круг.

Неизвестно, какой строй был у «первородного» человечьего языка (а скорее - «австралопитекского»), но вот синтетический флективный дрейфует, естественным образом, в сторону аналитичности (как английский), потом аналитический преобразуется в агглютинативный (а возможно — берётся ворох аналитических и упорядочивается неким волевым решением, в целях создания искусственной и логичной линва франка), потом агглютинативный «размывается» и «спекается» в синтетический флективный (как русский или латынь).

Ну и вот мы видели, как из флективно-синтетического староанглийского возник современный английский, очень аналитический язык — но в ближайшие века, возможно, будем наблюдать, как этот английский перерастёт в агглютинативный.

Некоторые предпосылки — просматриваются. Хотя бы — с теми же послелогами, то есть, предлогами, втыкаемыми после глаголов и существительных, чтобы добавить некий конкретный смысловой оттенок.

Причём, уже имеются сочетания с двумя послелогами подряд, вроде come on in, put up with, get away with.

И вот может сыскаться некий лидер, который объединит союз племён с разных hoods да унифицирует использование послелогов как суффиксов, чтобы его воинство лучше понимало команды.

Но того вернее это произойдёт при слиянии разных языков, например, английского и испанского.

Если оно бесконтрольно происходит, как после Нормандского Завоевания, когда французской знати плевать было на развитие языка местной деревенщины, - этот язык естественным образом уходит в аналитичность.

Но если кто-то будет контролировать процесс — весьма вероятно появление агглютинативного строя, как наиболее упорядоченного и чёткого, где бы правила были просты и логичны, а исключений не было вовсе.

А потом, при живом и естественном развитии — по-любому правила будут коверкаться, слова сминаться, исключения множиться.

Да, с каким бы типом теплового двигателя сравнить агглютинативный язык? Возможно, с газотурбинным.

Наивысшее КПД, принципиальная простота устройства (никаких тебе шатунов-кривошипов, никакого преобразования поступательного движения во вращательное), но — здоровая махина и не очень гибкая в том плане, что хороша только на оптимальных оборотах. Когда большой военный корабль нужно разогнать максимально эффективно — самое то. Но вот на малый катерок уже не так удобно ставить, да и на «купце» использование будет не очень оправданно, где предпочтительна экономичность и гибкость дизеля.

Хотя, конечно, языки есть языки, а моторы есть моторы, and never the twain shall meet.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Вы когда-нибудь видели, как исчезают города? Я сейчас даже не о городах-призраках, где покинутые дома зияют чёрными глазницами, а улицы зарастают травой. Реутов в Ближайшем Подмосковье - город крупный (99 тыс. жителей), не бедный, быстро строящийся... но только как самостоятельный ...
Сегодня многие честные люди с чистыми глазами и возвышенными помыслами радуются, что запад опустил российских олигархов на огромные деньги. А ведь именно олигархи, при всей их коррумпированности, организовали для сотен тысяч креаклов комфортную среду обитания, которая для многих из них ...
Продолжайте в том же духе, герои неукротимого бана, а то мне чот некогда, ггг. Кликабельно. ...
Декабрь 1972 года. Вьетнам. Фото Ennio Iacobucci. 1 декабря 1972 года. Вестминстерское аббатство. 1 декабря 1972 года - премьера американского фильма «Жизнь и времена судьи Роя Бина» (The Life and Times of Judge Roy Bean). Декабрь 1972 года. Танцоры Ройес ...
Доброе утро! У меня на среду было намечено три дела, но посреди дня у меня села батарейка и у меня получилось только 12 часов, а не целый день:) Предвосхищая денежные знаки в глазах некоторых моих читателей: нет, я не каждый день мотаюсь в Москву и ...