Я родился по недосмотру

slavochkar — 21.06.2024

Gulnora Abdunazarova

— Я родился по недосмотру 20 июня 1934 года, в Москве, в родильном доме им. Крупской, что на Миуссах.

Моя двадцатилетняя к тому времени матушка Мария Шевченко, привезенная в Москву из Краснодара молодым, вспыльчивым и ревнивым командиром, бывшим моряком, устремившимся в семнадцатом году из благообразной Литвы в Россию Юзефом Визборасом (в России непонятное для пролетариата "ас" было отброшено и отец мой стал просто Визбором) - так вот, отяжелев мною, направилась матушка как-то со мною внутри сделать аборт, чтобы избавить свою многочисленную родню - Шевченок, Проценко, Яценко от всяческих охов и ахов по поводу столь раннего материнства.

Однако дело у нее это не прошло.

В те времена - да простят мне читатели эти правдивые подробности, но для меня, как вы можете предположить, они были жизненно важны - в те времена необходимо было приносить с собой свой таз и простыню, чего матушка по молодости лет не знала.

Так она и ушла ни с чем (то есть со мной).

Вооружившись всем необходимым, она снова явилась, но в учреждении был не то выходной день не то переучет младенцев.

Таким образом, различные бюрократические моменты, неукоснительное выполнение отдельными работниками приказов и наставлений сыграли решающую роль в моем появлении на свет.

Впрочем, были и иные обстоятельства - отец получил назначение в Сталинобад, с ним отправилась туда и матушка.

За два месяца до моего рождения отец получил пулю из "Маузера" в спину, в миллиметре от позвоночника.

Мы вернулись в Москву, и вот тут-то я как раз и родился.

Как ни странно, но я помню отца.

Он был неплохим художником и писал маслом картины в консервативном реалистическом стиле.

Он учил рисовать и меня.

До сих пор в нашем старом и разваливающемся доме в Краснодаре висит на стене "ковер", картина, написанная отцом, в которой и я подмалевывал хвост собаки и травку.

Впрочем, это я знаю только по рассказам.

Первое воспоминание - солнце в комнате, портупея отца с наганом, лежащая на столе, крашеные доски чисто вымытого пола, с солнечным пятном на них, отец в белой майке стоит спиной ко мне и, оборотясь к матушке, располагавшейся в дверях, что-то говорит ей.

Кажется, это был выходной день.

(Понятия "воскресенье" в эти годы не существовало).

Я помню, как арестовывали отца, помню и мамин крик.

В 1958 году мой отец Визбор Иосиф Иванович был посмертно реабилитирован.

После многих мытарств мама (образование - фельдшерица) взяла меня и мы отправились в Хабаровск на заработки.

Я видел дальневосточные поезда, Байкал, лед и торосы на Амуре, розовые дымы над вокзалом, кинофильм "Лунный камень", барак, в котором мы жили с дверью, обитой войлоком, с длинным полутемным коридором и общей кухней с бесконечными керосинками.

Потом мы, кажется так и не разбогатев, вернулись в Москву.

Мы жили в небольшом двухэтажном доме в парке у академии им. Жуковского.

В башнях этого петровского замка были установлены скорострельные зенитные пушки, охранявшие Центральный аэродром, и при каждом немецком налете на нас сыпался град осколков.

Потом мы переехали на Сретенку в Панкратьевский переулок.

Мама уже училась в медицинском институте, болела сыпным тифом и возвратным тифом, но осталась жива.

Я ходил в школу то на улицу Мархлевского, то в Уланский переулок.

Учились мы в третью смену, занятия начинались в семь вечера.

На Сретенке кто-то по ночам наклеивал немецкие листовки.

В кинотеатре "Уран" шел "Багдадский вор" и "Джорж из Динки-джаза" и два известнейших налетчика по кличке "Портной" и "Зять" фланировали со своими бандами по улице, лениво посматривая на единственного на Сретенку постового старшину по кличке "Трубка".

Все были вооружены - кто гирькой на веревке, кто бритвой, кто ножом.

Ухажер моей тетки, чудом вырвавшейся из блокадного Ленинграда, Юрик, штурман дальней авиации, привозил мне с фронта то германский парабеллум (обменян на билет в кинотеатр "Форум" на фильм "Серенада солнечной долины"), то эсэсовский тесак (отнят у меня в угольном подвале местным сретенским огольцом по кличке "Кыля").

В школе тоже были свои события - то подкладывались пистоны под четыре ножки учительского стола, то школьник Лева Уран из персов бросил из окна четвертого этажа парту на директора школы Малахова, но не попал.

Отчим - рабфаковец, министерский служащий - бил меня то своей плотницкой рукой, то ломал об меня лыжи.

Летом мы с матушкой ездили на станцию "Северянин", примерно в то место, где сейчас расположена станция техобслуживания ВАЗа, и собирали крапиву на суп и ромашку и полынь против клопов.

Я стоял на Садовом кольце у больницы имени Склифасовского, когда через Москву гнали немцев в сорок третьем году.

Я видел первые салюты - за Белгород и Орел.

Ночью 8 мая все сретенские дворы высыпали на улицу.

9 мая на Красной площади меня едва не задавила толпа и спас меня сосед Витя, бросивший меня на крышу неизвестно чьей "Эмки".

Вскоре мы переехали на Новопесчаную улицу, где стояли всего четыре дома, только что построенные пленными немцами.

Иногда они звонили в квартиру и просили хлеб.

По вечерам студент Донат выносил на улицу трофейную радиолу "Телефункен" и под эти чарующие звуки на асфальте производились танцы.

Коля Малин, ученик нашего класса, впоследствии известный ватерполист и тренер, получил в подарок от отца-штурмана магнитофон американского производства и весь класс ходил смотреть на это чудо.

В ресторане "Спорт" на Ленинградском шоссе "стучал" непревзойденный ударник всех времен Лаци Олах, подвергавшийся жестоким ударам со стороны молодежных газет.

В доме мне жизни не было и я фактически только ночевал в своей квартире.

Отчим, приобретший телевизор КВН, по вечерам садился так, что полностью закрывал своим затылком крошечный экран.

Впрочем, матушка, уже к тому времени врач, нашла противоядие, как-то сказав ему, что телевизионные лучи с близкого расстояния пагубно действуют на мужские достоинства.

Отчим стал отодвигаться от экрана, но это обстоятельство никак счастья в семье не прибавило.

В те годы мне в руки впервые попалась гитара и нашлись дворовые учителя.

Гитара общепринято считалась тогда символом мещанства.

Один великий написал "гитара - инструмент парикмахеров", оскорбив сразу и замечательный инструмент и ни в чем не повинных тружеников расчески.

В четырнадцать лет под влиянием "большой принципиальной любви" в пионерском лагере, где я работал помощником вожатого, я написал первое стихотворение, которое начиналось следующим четверостишием:

Сегодня я тоскую по любимой,

Я вспоминаю счастье прежних дней.

Они как тучки пронеслися мимо,

Но снова страсть горит в груди моей.

Тетрадка с тайными виршами была обнаружена матушкой при генеральной уборке.

Состоялось расследование насчет "прежних дней".

На следующий день на своем столе я обнаружил "случайно" забытую матушкой брошюру "Что нужно знать о сифилисе".

Все-таки матушка была прежде всего врачом.

О себе я полагал, что стану либо футболистом, либо летчиком.

Под футбол подводилась ежедневная тренировочная база в Таракановском парке.

Под небо существовал 4-ый московский аэроклуб, куда я с девятого класса и повадился ходить.

Дома мне никакой жизни не было и я мечтал только о том, что я окончу школу и уеду из Москвы в училище.

Я даже знал в какое - в г. Борисоглебске.

Два года я занимался в аэроклубе, летал на По-2 и чудесном по тем временам Як-18.

Когда окончил учебу (в десятый, класс был переведен "условно" из-за диких прогулов и склонности к вольной жизни) и получил аттестат зрелости, вообще переехал жить на аэродром в Тайнинку.

Но однажды туда приехала мама и сказала, что она развелась с отчимом.

С невероятной печалью я расстался с перкалевыми крыльями своих самолетов и отправился в душную Москву поступать в институт, куда я совершенно не готовился.

Три ВУЗа - МИМО, МГУ и МИГАИК - не сочли возможным видеть меня в своих рядах.

В дни этих разочарований мне позвонил приятель из класса Володя Красновский и стал уговаривать поступать вместе с ним в пединститут.

Мысль эта мне показалась смешной, но Володя по классной кличке Мэп (однажды на уроке он спутал английское слово "мэм" с "мэп") уговорил меня просто приехать и посмотреть это "офигительное" здание.

Мы приехали на Пироговку и я действительно был очарован домом, колоннами, светом с высоченного стеклянного потолка.

Мы заглянули в одну пустую и огромную аудиторию - там сидела за роялем худенькая черноволосая девушка и тихо играла джазовые вариации на тему "Лу-лу-бай".

Это была Света Богдасарова, с которой я впоследствии написал много песен.

Мы с Мэпом попериминались с ноги на ногу и я ему сказал: "Поступаем".

Был 1951 год.

Я неожиданно удачно поступил в институт и только много позже, лет через десять, я узнал, что мне тогда удалось это сделать только благодаря естественной отеческой доброте совершенно незнакомых мне людей.

Потом были - институт-песни, походы-песни, армия на Севере, возвращение, дети, работа, поездки, горы, море и вообще - жизнь.

Но обо всем этом - уже в песнях...»

Юрий Визбор. Автобиография. 1981 год.

———-

На фото - Юрий Визбор на 9-ом Ильменском фестивале авторской песни. 1981 год.

Оставить комментарий

Популярные посты:

cardemua

Порядок действий при ремонте духового шкафа Whirlpool

magman67

Путешествие к Ледяной луне

obezzyann

Тест для olga_odk

sadalskij

Про любовь

yu_sinilga

Богородицу и Матерь Света в песнях возвеличим

jalla00

кизиловое варенье

foto_history

Снимается кино

pike-the-great

Мой отпуск и поездка в Нью-Йорк (фоторепортаж)

colonelcassad

"Лада" и Китай. Будущее российского автопрома

• Ранее
• Архив