Wait for Me!: Memoirs of the Youngest Mitford Sister. Глава 11.

euro_royals — 15.08.2022

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10

Приношу всем свои извинения за задержку. Но не все, к сожалению, зависело от меня. На этот раз никаких задержек и перерывов не будет. Все оставшиеся 15 глав переведены и выложены отложенными постами. Последний - в понедельник, 3 октября. После этого, думаю, будет еще что-то интересное по мотивам.

В ноябре 1944 через шесть недель после гибели Билли я получила письмо от Эндрю, в котором говорилось, что он возвращается домой. Я не могла в это поверить. В конце концов, в марте 1945 года Эндрю прибыл домой. Его отозвали из батальона и отправили в тренировочный лагерь недалеко от Неаполя по просьбе, как он позже обнаружил, Гарольда Макмилана, который в то время был министром-резидентом со статусом министра кабмина в штабе союзных войск в Алжире. Макмиллан был женат на сестре Эдди Девоншира, Дороти, и его в семье звали дядя Гарольд. Несмотря на то облегчение, которое, как знал Эндрю, это должно было принести его матери и отцу, он с горечью негодовал, что его отозвали с фронта. Он никогда не говорил со мной об этом, но я знаю, что исполнить приказ отправиться в тренировочный лагерь было самым трудным за его пять лет службы в армии. В своих мемуарах Accidents of Fortune он писал, что, когда после вернулся к своим товарищам, которые сражались в течение трех тяжелых месяцев, он не мог смотреть им в глаза

С учетом того, что ужасы итальянской кампании все еще были свежи в его памяти, Эндрю, должно быть, было трудно приспособиться к спокойной жизни в стране, где не было бензина и все еще в силе было строжайшее нормирование продовольствия. Он должен был определиться со своим будущим. Теперь он был наследником поместья своего отца, но Эдди, которому было пятьдесят лет, все еще управлял всем. Мысли Эндрю обратились к политике, которая всегда была его главным интересом. Он знал, что у него нет шансов пройти отбор для места в парламенте, выборы на которое реально выиграть, поэтому ему пришлось начать с «надежного» места лейбористов, которое послужило бы хорошей стажировкой. Он попытался выдвинуть свою кандидатуру в двух округах в Ист-Энде Лондона - Майл-Энде и Шордиче, но оба округа его отклонили. Тот факт, что он был сыном герцога и учился в Итоне и Кембридже, был достаточным для того, чтобы его не выбрали; его военные заслуги ничего не значили. Он попытался пройти в Северо-Восточный Дербишир, но снова безуспешно и уже начал падать духом, когда советник Эрнест Робинсон, председатель немногочисленных консерваторов в Честерфилде, убедил комитет выслушать, как Эндрю изложит свою позицию. К радости Эндрю, он был принят, и это было началом наших долгих отношений с этим городом и многими мужчинами и женщинами всевозможных политических взглядов, с которыми мы стали друзьями.

Отец Эндрю редко давал ему советы, но когда он это делал, совет принимался и использовался снова и снова. Эдди сказал Эндрю: "Есть кое-что, что тебе следует понять, и ты не можешь повторять это слишком часто. Ни у одного правительства нет собственных денег, единственные деньги, которые оно может тратить, - это то, что оно получает от тебя и меня в виде налогов". По выражению лиц некоторых слушателей Эндрю можно было понять, что они этому не верили (а некоторые люди, вероятно, и до сих пор не верят). Я помню еще один совет, который Эдди дал, в своей обычной сухой манере. "Энди, - сказал он, - запомни мои слова, везде, где в мире возникают проблемы, за этим стоит священнослужитель".

Национализация угольных шахт была главной темой накануне выборов 1945 года, и эмоции накалились настолько, что полиция часто присутствовала на митингах. В нас плевали, и нашу машину раскачивали так, что она почти перевернулась. Зрители были буйными, а выкрики иногда агрессивными. Однажды мужчина в дальнем конце зала крикнул Эндрю, что хочет пожать ему руку. Эндрю был так удивлен этим дружеским жестом, что спрыгнул со сцены и побежал по проходу, где сообщник того человека подставил ему ногу, и он рухнул на пол. Он поднялся, потрясенный, но невредимый, и вернулся на сцену под смех публики. Мне всегда казалось, что то, как социалисты преподносили шахтерам национализацию, было в высшей степени несправедливо. Шахтеров заставили поверить в то, что их жизнь изменится в один день, когда к власти придет Национальное управление угольной промышленности. На самом же деле они снова оказались под землей, старая иерархия осталась на месте. Единственное изменение, как мне казалось, заключалось в том, что начальников стало больше, а рабочие выходили на поверхность такими же грязными, как и прежде.

Выборы закончились убедительной победой лейбористов, следуя тенденции, установленной в Западном Дербишире в предыдущем году. Эндрю проиграл более 12 000 голосов, но он вызвал у своих сторонников такой энтузиазм, что мы почти убедили себя, что он может победить. Он остался с Честерфилдом после 1945 года и провел много времени в округе, где стал хорошо известен. На всеобщих выборах 1950 года границы округа были изменены, чтобы включить промышленный район Стейвли и некоторые из худших жилых фондов в этом районе. Лейбористы снова победили с еще большим отрывом.

В марте 1946 года мы переехали в Эденсор-хаус, расположенный менее чем в миле от Чатсуорта. Мой тесть подумал, что Эндрю должен быть поближе к большому дому и конторе поместья и узнавать, как все устроено. Эдди не собирался жить в Чатсуорте сам - об этом позаботилась смерть Билли. Насколько я знаю, он сдержал свою клятву никогда больше не переступать порог дома, за одним исключением: он выдал свою дочь Энн замуж за Майкла Три в часовне Чатсуорта в ноябре 1949 года. Но он не провел ночь в доме, решив остановиться у нас Эндрю в Эденсоре, как он всегда делал с конца войны всякий раз, когда приезжал в Дербишир по делам.

Даже до трагической смерти Билли этот дом никогда не хранил счастливых воспоминаний для Эдди, а его детство было несчастным из-за постоянной критики со стороны его матери, Бабушки Иви. Он рассказал мне, что каждый раз, когда он приезжал домой из школы, мама доводила его до слез в первый же день каникул. (Удивительно, но позже он писал ей нежные письма, демонстрировавшие, что его отношение к матери было двойственным.) В 1925 году у его отца, герцога Виктора, случился инсульт. Он прожил еще тринадцать лет, но сильно отличался от того доброго человека, которым когда-то был. Он выходил из себя с любым человеком и колотил всех своей палкой: станционные начальники и лакеи были его постоянными целями. Когда Виктор серьезно заболел, мой старый друг доктор Эванс ежедневно навещал его и описывал эти мучения:

Каждое утро распорядок был одинаковым. Я должен был войти в комнату больного и спокойно сесть на стул у огня. Его Светлость сидел с другой стороны и читал «Таймс». Что бы ни случилось, я не должен был издавать ни звука, пока он не опустит газету и не взглянет поверх нее. Его характер был непредсказуемым. Мне рассказали, что иногда его лакею приходилось пролезать под столом, накрытым для завтрака, чтобы зашнуровать его ботинки. В этом положении Его Светлость считал невозможным бить его своей тростью.

Виктор продолжал охотиться и после инсульта и был чрезвычайно опасен, размахивая ружьем и не обращая внимания на своих соседей. Билли и Эндрю размещали по обе стороны от него, что, естественно, отвратило Эндрю от охоты, поскольку он смертельно боялся ружья своего дедушки (Маучер дошла даже до того, что купила мальчикам пуленепробиваемые очки). Единственным человеком в Чатсуорте, который нравился герцогу, был Джон Маклохлан, властный главный лесник, который сопровождал его на охоте за кроликами, которую Виктор предпочитал статичной охоте на фазанов. Однажды герцог взял с собой внука, Питера Бейли, на это мероприятие. Питер, которому было около шести лет, стал легендой в семье, вывернув мешок с хорьками на голову герцога, и, что удивительно, не был наказан за этот дерзкий поступок.

Неудивительно, что в те годы Чатсуорт был несчастливым местом. Бабушка Иви пыталась продолжать, как ни в чем не бывало, но в доме и поместье не было руководства, и это было заметно. Виктор игнорировал управляющего поместьем, и дела постепенно пошли под откос. Ни Эдди, ни Маучер не имели полномочий управлять многими сферами, включая леса, фермы, хозяйственные постройки и сотни других домов и коттеджей в поместье. Когда в мае 1938 года жизнь Виктора подошла к концу, все почувствовали облегчение. Эдди и Маучер отложили переезд в Чатсуорт, пока не будут выполнены основные сантехнические работы, и разбили там лагерь на следующее Рождество, прежде чем в Новый год отправиться в длительное турне по Австралии и Южной Африке. Эдди был заместителем секретаря парламента по делам доминионов и занимал этот пост до 1940 года. Как только была объявлена ​​война, он и Маучер закрыли Чатсуорт и вернулись в Черчдейл.

После войны Эдди все больше и больше времени проводил в Лондоне и на Комптон-плейс. В 1947 году Фрэнсис Томпсон, долгое время проработавший библиотекарем и хранителем коллекции в Чатсуорте, написал ему, недвусмысленно предупредив его об опасностях для репутации семьи и самого Чатсуорта, если не будут приняты меры для сохранения дома и его коллекции. Он посоветовал герцогу открыть Чатсуорт для публики на надлежащей коммерческой основе. Эдди и Маучер уже начинали думать о том, чтобы заново открыть небольшую часть дома, и письмо мистера Томпсона, должно быть, подстегнуло их.

Во время войны жизнь в Чатсуорте поддерживали триста девушек и сотрудников колледжа Пенрос. В марте 1946 года они вернулись в свои здания в Северном Уэльсе, и Чатсуорт оказался пустым. Мы с Эндрю часто ходили по тропинке от Эденсора и через реку, чтобы прогуляться по холодным, сырым, гулким комнатам. Базовые ремонтные работы продолжали проводиться, и суровой зимой 1946-1947 годов плотники счищали снег с крыши, чтобы предотвратить сухую гниль. Раз в неделю заводили часы, так что ровно в назначенное время они били и звонили в унисон, но не было никого, кто мог бы их услышать. К содержимому дома не прикасались с сентября 1939 года, когда оно было упаковано, чтобы позволить девочкам из Пенроса начать осенний семестр в своих новых помещениях. В библиотеке было сложено все, от триптиха Мемлинга до корзин для бумаг; рисунки старых мастеров были сложены в ящики, а предметы меньшего размера хранились во встроенном сейфе.

Мои свекры решили, что нужно поддерживать в должном порядке сад в Чатсуорте и содержать дом, и впервые деньги, заплаченные посетителями, пошли на содержание дома, а не в местные больницы. Когда начались работы, чтобы открыть дом для посетителей, старое поколение плотников, электриков, каменщиков и сантехников приближалось к пенсионному возрасту, но они знали каждый дюйм дома и его содержимое, и их помощь была неоценимой. С женской стороны дела обстояли не так однозначно. Ни одна англичанка не стала бы выполнять домашнюю работу в таком месте: они устали от услужения еще перед войной, память о долгих часах и старой дисциплине была слишком сильной, и они шли на другую работу.

Маучер обратилась за помощью к двум сестрам-венгеркам, Илоне и Элизабет Солимоши, которые работали на Кик в ее лондонском доме. К облегчению Маучер, Солимоши не только понравилась идея переехать в Чатсуорт, они также набрали группу из девяти других разноязычных восточноевропеек. Идти по черному ходу, когда они шли на обед, было все равно, что попасть в Вавилонскую башню, и запах гуляша (или его двоюродного брата) пронизывал все. Я часто задавалась вопросом, как бы я и моя семья жили, если бы оказались на их месте, навсегда покинувшие свои дома и оставленные на произвол судьбы в чужой стране. Эта замечательная команда, одетая, как мисс Моппет [персонаж рассказа «История мисс Моппет» о котенке и мышке, написанного и иллюстрированного Беатрикс Поттер], с хлопковыми платками, повязанными на голове, вытирала, сортировала, чистила, полировала и шила всю зиму 1948-1949 годов. Обветшавшие, грязные комнаты постепенно превращались в презентабельные и были готовы к открытию дома на Пасху 1949 года.

Эдди слишком много пил и подвергал опасности свое здоровье, что все могли заметить, и это создавало тревожную атмосферу в доме. Он был одержим рубкой дров и научился у лесорубов валить дерево, пользуясь железными клиньями. В Комптон-плейс он часами пропадал в пристройке, где работал, пилил и укладывал штабеля бревен. Он приходил к обеду, но сразу после этого уходил обратно и возвращался только после полуночи в своем старом бархатном костюме, усыпанном опилками.

Физическая работа в сочетании со слишком большим количеством алкоголя оказались фатальной комбинацией. 26 ноября 1950 года, когда он занимался любимым делом, у Эдди случился обширный инфаркт, но ему удалось добраться до холла дома, прежде чем он упал. Ему было пятьдесят пять. (Свидетельство о смерти было подписано печально известным доктором Джоном Бодкином Адамсом, нашим терапевтом в Истборне, который в следующем году был обвинен в убийстве одного из своих пациентов; затем было обнаружено, что более 160 человек, находившихся на его попечении, умерли при подозрительных обстоятельствах). Этот предполагаемый серийный убийца казался мне очень приветливым, когда лечил Стокера и Эмму от коклюша во время войны.

Эндрю был в Австралии, когда умер его отец. Эдди попросил его найти подходящие места для инвестиций, как он уже сделал в Кении и Танганьике. Я жила с тетей Уини в ее коттедже недалеко от Стоу-он-Уолд. Сестры Эндрю и Маучер были в Комптон-Плейс, где я присоединилась к ним, чтобы дождаться возвращения Эндрю из Австралии. Несмотря на то, что Эдди в последнее время выглядел очень плохо, моя свекровь была ошеломлена и винила себя в том, что не сделала больше для того, чтобы он перестал пить.

Смерть Эдди, конечно же, сразу ударила по его семье; финансовые последствия, однако, длились годами, поглощая почти все внимание Эндрю в течение двух десятилетий. В 1926 году герцог Виктор основал Chatsworth Estates Company, и на момент его смерти большая часть акций принадлежала Эдди, его сыну и наследнику. Эдди заключил аналогичный договор в 1946 году и передал большую часть своего состояния фонду Chatsworth Settlement Trust в пользу своих потомков. Должно было пройти пять лет, чтобы наследство не подлежало налогу, который при лейбористском правительстве Эттли взлетел до головокружительного уровня в восемьдесят процентов. Эдди умер за четырнадцать недель до истечения пятилетнего срока, и Эндрю пришлось собрать миллионы фунтов для удовлетворения требований Министерства финансов. Необходимо было найти четыре пятых стоимости земли, инвестиций и произведений искусства, которые семья собирала более четырехсот лет. Мне казалось странным, что семья человека, всю жизнь проработавшего на государственной службе, должна была заплатить такой огромный налог в случае его смерти.

Было много раздумий, но так как я мало знала о произведениях искусства в Чатсуорте или о ценности отдельных предметов в коллекции, я не имела никакого отношения к принимаемым решениям. Это было не моим делом, и я не видела никаких отчетов о встречах Эндрю с Currey & Co., семейными юристами, которые сыграли большую роль в последующих сделках. Но по привычке Эндрю часто оставлял письма от Currey валяться брошенными там, где они оставались после завтрака. Я считала их честной добычей и иногда косилась на них, чтобы попытаться понять, что происходит. Я впервые слышала, что о деньгах говорили так свободно (как и болезни это не обсуждалось в моей юности); теперь, внезапно, ценность всего начала постоянно обсуждаться. Эндрю посовещался со своей матерью, но Маучер была не совсем тем человеком, с которым можно было разговаривать, поскольку она не знала цену ничему. Однажды я спросила ее, сколько стоит что-то, что ей понравилось: «40 фунтов, - сказала она. - Нет, 4. Нет, 400», для нее это было одно и то же. Но как кладезь отзывчивости ее нельзя было превзойти.

Эндрю принял решение продать 12 000 акров сельскохозяйственных земель в Дамфрисшире, 42 000 акров в Дербишире, городскую собственность и лесные массивы в Сассексе, а также дом в Лондоне. Большая часть великолепной мебели и книг из Комптон-Плейс была продана, а дом сдан под языковую школу. Огород (место кражи клубники незадолго до Дня высадки в Нормандии) был застроен, и место этого прекрасного плодородного сада заняла грубая застройка 1950-х годов. Девять самых важных произведений искусства Чатсуорта отошли к нации в счет покрытия долга и попали в главные музеи. Львиная доля досталась Британскому музею в виде Liber Veritatis Клода Лоррена, греческой бронзовой головы Аполлона, итальянского этюдника Ван Дейка (к счастью, профессор Майкл Джаффе, который позже работал над каталогом голландских рисунков в Чатсуорте, нашел еще один в шкафу), бенедикционал святого Этельвольда X века и более 140 старопечатных книг, в том числе четырнадцать работ главного печатника Кекстона Винкина де Ворда.

Этюд Гольбейна с изображением Генриха VII и Генриха VIII в натуральную величину отправился в Национальную портретную галерею, «Святое семейство» Рубенса - в галерею Уокера в Ливерпуле; голландские охотничьи гобелены XV века были переданы Музею Виктории и Альберта; Триптих Донна Ганса Мемлинга и «Философ» Рембрандта (который, к радости Эндрю, позже был назван учеными «работой его мастерской») попали в Национальную галерею. Когда оценивали содержимое Скульптурной Галереи, в том числе несколько работ Кановы, все вместе (очевидно их не посчитали достойными отдельного перечисления) они были оценены ниже 1 000 фунтов. Клочок бумаги, на котором это было написано, шестьдесят лет спустя выглядит немного нелепо. Всего этого было недостаточно, чтобы погасить долг.

12 августа 1954 года Эндрю сидел в поезде, направлявшемся в Лондон, когда у него возникла новая идея предложить Министерству финансов Хардвик-холл, великолепный дом шестнадцатого века недалеко от Чатсуорта, построенный Бесс, прародительницей семьи Кавендиш, вместо наличных. Бабушка Иви, которой было почти девяносто, в то время все еще жила в этом доме. Она очень любила Хардвик, всегда предпочитая его Чатсуорту, но, к ее чести, она приняла этот план. До подписания соглашения Маучер все время напоминала мне о вещах, которые я должна была забрать из дома. "Ты должна пойти и забрать обеденный сервиз Minton, который стоит в шкафу за кухней", - сказала она и предложила несколько других легко переносимых вещей. Я была беременна Софи и не могла бродить по кажущимся бесконечным комнатам, чтобы спасть предметы мебели восемнадцатого и девятнадцатого веков, которые не являлись современниками этого дома. Но я сохранила красивый обеденный сервиз Minton с голубым ободком, и мы использовали его в Чатсуорте все годы, когда жили там.

Наконец, продолжительные переговоры были завершены, и дом вместе с 3000 акрами прилегающих сельскохозяйственных земель был принят правительством и передан Национальному фонду в 1959 году. Траст заботился нем так, как никогда бы не смогли мы, и семья бесконечно благодарна Эндрю за организацию передачи права собственности и Трасту за прекрасное управление.

Окончательная выплата по налогу на наследство была произведена 17 мая 1967 года, но проценты начислялись с 1950 года, и полная задолженность была погашена лишь в 1974 году.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив