Всякоразное и опять к религиозным мнениям Кутузова

wyradhe — 02.04.2015 Всякоразное и опять к религиозным мнениям Кутузова

Фрагментами мне уже приходилось об этом писать, но сейчас, думаю, я собрал все доступные вне архивов источники по теме (переписка Кутузова с семьей до сих пор опубликована только фрагментарно; сколько-нибудь полной его биографии не существует, и лучшая и последняя из имеющихся - пера Л.Л. Ивченко - не ставила себе задачи быть полной) и хотел бы осветить ее заново с дополнениями.
Реконструкция религиозных мнений Кутузова или его современников - дело, очень затрудняемое характером источников: упоминание в личных их документах Бога, даже в самых задушевных контекстах, само по себе ничего не значит. Даже сегодня самый завзятый атеист-нонтеист в точно-дословном и притом современном смысле слова (то есть человек, который ухитряется твердо считать, что ничему реальному никакое представление о т.н. личном Боге не отвечает, - для чего по меньшей мере надо считать, что возможно представить себе полный набор этих представлений и само понятие "личный Бог" как нечто сколько-нибудь определенное; вот именно последнее и удивительно, как удивителен был бы человек, заявляющий в качестве осмысленного тезиса, что не существует объекта "Сдыгр аппр устр устр", хотя не определено даже, что это за объект-то такой), не то что атеист в смысле XVIII-XIX вв., или безрелигозный агностик, или человек, считающий всю постановку вопроса о Боге лишенной смысла ошибкой языка, - может часто употреблять слово "Бог" и т.д., и не только в кратких фразеологизмах типа "бог в помощь" или "слава богу", но и в развернутых фигурах речи, нагруженных важным для него ценностным и эмоциональным смыслом (хоть "креста на тебе нет", хоть "бог такого не прощает", хоть "тут один бог поможет") - точно так же, как может поминать "судьбу", хотя нисколько не разделяет концепцию судьбы.
Тем более это относится к тем, в чьей картине мира есть нечто, что они называют Богом, но имеют при этом в виду нечто совершенно иное, чем, например, Бог авраамитических ортодоксий, и картину мира этих ортодоксий тоже не разделяют.

Тем более это относится ко всех таких родов людям XVIII - начала XIX вв. (вдобавок совершенно не торопившимся открывать свои мнения на этот счет даже близким). Определять тут что-то бывает трудно даже при огромном корпусе текстов. Екатерина II считается деисткой и упоминала частным образом, что Бог в ее картине мира есть. Тем не менее крупнейший ее биограф, Исабель де Мадариага, по совокупности всего массива данных определяет ее агностиком. Обер-прокурором священного синода она, во всяком случае, в 1768 г. поставила сознательно твердого ведомого атеиста, который свой атеизм возвещал открыто, и долго ему покровительствовала, пока он через 6 лет не то проворовался, не то был ложно обвинен в том Сенатом; то и другое нередко случалось с людьми любых религиозных и безрелигиозных ориентаций.

В качестве более развернутого примера приведу барона Дельвига. Посмотрим сначала на его письма, - письма ближайшим людям, с которыми он душевно откровенен, - и найдем там, помимо обычных фразеологизмов, впрочем, выражающих искреннее чувство ("дай Бог, чтоб..., приведет Бог, что..., Сохрани тебя Бог..., Бог помочь им!" и т.д.), такие строки:

...Надеюсь на единого Бога, он даст наконец мне утешение успокоить отца нашего...
...Кто знает, может быть, Бог нам позволит быть тем же для детей ее, что она для нас?...
...Сладко быть тебе обязанным этим счастием. Это добрая мать мне вымолила у Бога. Подобного счастия Он бы мне не дал без молитв ее. Благословляю тебя, ангел небесный мой...
...Не видишь ли ты, что твое прекрасное сердце известно Богу. Что оно у Него записано на заглавном листе книги Промысла и что Он старается вознаградить мою добрую Соню за ее слезы. Он даже из Оренбурга хочет вытащить друга твоего, чтобы ты ни в чем не жаловалась на любовь его.... Отец наш [Бог] не чудовище, Он отдаст мне тебя. Успокоивай Аксинью. Бог
милостив! Добрый к нам будет и к ней добр...
...Как я успокоюсь, когда Бог поможет мне отыскать порядочный приют для моей
Сониньки. В сто раз легче самому терпеть, чем воображать страдающею мою Сониньку, друга бесценного моего, которой молю у Бога одного счастия....
... Друг мой, твоя любовь - высочайшее счастие для меня, более чего и Бог не может дать человеку...
...Желаю и прошу Бога помочь мне вырваться отсюда и поскорее обнять вас, милые друзья мои...
...молим у Бога свидания с вами и совершенного исцеления милой Александры Николаевны...
...Поздравь меня. Нам Бог дал вчера дочь Елизавету....

Казалось бы, все ясно. Бог, о котором здесь идет речь - Бог обычной христианской ортодоксии, попускающий страдания, но адресно иной раз умеряющий или прекращающий их по молитвам страдальца или третьих лиц, имеющий Промысел и пр. и пр.
И если бы это писал кто-то в 2000 году, то и было бы все ясно.

Но это писал человек, о котором Пушкин вспоминал: "Он говаривал: «Чем ближе к небу, тем холоднее»" (плюс классическое: "Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. «Я женат», — отвечал Рылеев. «Так что же, — сказал Дельвиг, — разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»"), и который достаточно выразил свое мировоззрение - в тот же период, когда писал все изложенное, - в знаменитом "Подражании Беранже":

Однажды Бог, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтоб заняться чем от скуки,
Трубу взял в творческие руки;
Глядит и видит вдалеке —
Земля вертится в уголке.
- Чтоб для нее я двинул ногу,
Черт побери меня, ей-Богу!
О человеки всех цветов! —
Сказал, зевая, Саваоф,—
Мне самому смотреть забавно,
Как вами управляю славно.
Но бесит лишь меня одно:
Я дал вам девок и вино,
А вы, безмозглые пигмеи,
Колотите друг друга в шеи
И славите потом меня
Под гром картечного огня.
Я не люблю войны тревогу,
Черт побери меня, ей-богу!
Меж вами карлики-цари
Себе воздвигли алтари
И думают они, буффоны,
Что я надел на них короны
И право дал душить людей.
Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Черт побери меня, ей-богу!
Попы мне честь воздать хотят,
Мне ладан под носом курят,
Страшат вас светопреставленьем
И ада грозного мученьем.
Не слушайте вы их вранья,
Отец всем добрым детям я;
По смерти муки не страшитесь,
Любите, пейте, веселитесь...
Но с вами я заговорюсь...
Прощайте! Гладкова боюсь!
Коль в рай ему я дам дорогу,
Черт побери меня, ей-богу!"

(Исходник Беранже: http://fr.wikisource.org/wiki/Le_Bon_Dieu . Беранже был антицерковным деистом).

Гладков - обер-полицмейстер Петербурга. Не следует, естественно, по этому стишку пытаться строить теологические схемы и обсуждать, куда же Бог Дельвига собирался девать злосчастного обер-полицмейстера, если ада нет, а в рай он его пускать не собирается, и какая участь ожидает тех "детей", которые все-таки не "добрые дети". Этот стишок выражает лишь осуждение и отрицание и Бога ортодоксии, и определенных идей, выдвигаемых ортодоксией, а отнюдь не разворачивает представления автора о том, есть ли что-то такое, что он называет Богом, и каково оно.

Встречая в тех же письмах Дельвига фразы: "Твой Дельвиг вверил себя богу морей...", "Молю грекомифологических и кафолических богов и угодников восстановить силы ваши...", "Прошу домовых и леших Арбатских удержать вас, а Бога в особенности немцев, хотя за фамилию мою, помочь мне...", не следует думать, что он верил в перечисленных персонажей - и дело тут не только в том, что все эти фразы иронические, они могли бы быть и самыми пафосными, а все же остались бы фигурами речи.

Что мы узнаем о религиозных представлениях Дельвига из всего перечисленного? Не о том, что он думал об ортодоксии (тут как раз все ясно из стишка), а о том, значилось ли в его картине мира нечто, что он называл Богом, и каково оно было? Ровно ничего не узнаем. Все обороты первой группы из писем оказываются развернутыми фигурами речи (вдобавок, вероятно, адаптированными к адресату), по которым определить ничего нельзя, кроме тех чувств по отношению к людям и событиям, которые хотел при их помощи выразить автор. Даже если допустить, что он полагал, что молитва одного лица может помочь другому за счет привлечения блага от какого-то общемирового источника, это требовало бы представления о каком-то личном или безличном Боге не больше, чем требует его та мысль, что если включить в сеть рефлектор, то нагреется не только он, но и окружающие предметы.

Далее, уж на что верующим и набожным православным предстает и из своей общественной деятельности, и из своих прижизненных публикаций, и из своих записок адмирал Шишков!
Но вот что пишет по его поводу на базе более существенной информации знаменитый церковный писатель и историк Г. Флоровский:
"Религиозные воззрения самого Шишкова не отличались большой определенностью. Это был сдержанный вольнодумец XVIII-го века, ограничивавший свой рационализм только народно-политическими сооображениями. Даже по свидетельству лиц, к нему расположенных и близких, был он причастен «мнений, подходящих близко, если не совершенно следующих социнианству». Фотий о нем выражается уклончиво: «Церкви православной ревнитель, _поколику имел сведения…_» Фотий хорошо знал, что эти «сведения» были очень скудными, и относились больше к положению Церкви в государстве, где она призвана быть опорой и оплотом против мятежа и революции".
А социнианство - это всего ничего: в христианстве признавали истинным только то, что по их мнению, не противоречит природному человеческому разуму и совести, отрицали первородный грех, байдефолтное бессмертие души, грехопадение, троичность божества, таинства, искупление, божественность Христа, всемогущество бога, Ад и вечные муки (как несовместимые с какой бы то ни было благостью), желали в идеале отделения церкви от государства (видимо, для Шишкова последнее если и было идеалом, то крайне отдаленным и несвоевременным к тому, чтобы даже приуготовляться к его реализации).

Если уж применительно к Дельвигу и Шишкову самый, казалось бы, ясный материал оказывается не отнюдь не репрезентирующим то, что он как будто бы выражает, то тем более это относится к настолько скрытному - при всей своей любви к общению и разговорам - человеку, как Кутузов.

***
Перед тем, однако, как перейти к дальнейшему, надо оговорить (в основном повторить) несколько особенностей деизма XVIII века. Я имею в виду не ту или иную философскую версию деизма, а, так сказать, расплывчатый "деизм вообще", усредненный деизм соответствующих частных лиц. Догматика любых религий не имела для него никакой цены и им обычно игнорировалась.

1. Деисту XVIII века не было нужды _верить_ в Бога, да еще по каким-то древним книжкам. Ему вполне хватало разума и глаз, чтобы _знать_ о некоем явлении, которое он так называл, с той же (или немногим меньшей) степенью уверенности, с которой мы полагаем, например, что гравитационное поле действует во всех точках поверхности Земли во всякий момент времени, хотя это неверифицируемо. Ученые XVII в. открыли, что происходящее в мире подчиняется некоторым строгим математическим законам. Упорядоченность в противопоставлении хаосу рассматривалась и рассматривается как определяющий и выделяющий пункт того, что мы называем разумом. Мир оказался устроен разумно и разумнопостигаемо, он оказался для человеческого разума задачей, которую можно решать - и несравненно естественнее и очевиднее было думать, что, стало быть, у мира была некая устрояющая исходная сила (в природе которой есть то, что - или часть чего - мы называем "разумом" и "разумным" у самих себя), чем что это разумное устройство мира возникло само собой без такой силы - как если бы случайным образом хвоинки сложились в запись сложной алгебраической задачи, вдобавок имеющей решение, находимое, если вдоволь поломать голову.
При этом многие отдавали себе отчет в том, что все эти понятия - "исходная сила", "первопричина" и пр. - в применении к таким вещам утрачивают, собственно, определенный смысл, и утрачивают настолько, что непонятно, в сущности, чем тезис о том, что такой силы нет, так уж отличается от тезиса о том, что она была - ведь в любом случае речь не шла о дяденьке с бородой "по человеческому образу и подобию", который замыслил устроить мир, да и устроил его так, как часовщик сконструировал часы - этой метафорой пользовались, но понимали, что это именно метафора с неопределенным реальным смыслом. По сути, разница между тезисом "первопричина есть" и "ее нет" целиком опиралась на противопоставлении случая и закономерности как самоочевидных элементарных понятий, отвечающих (по такой же презумптивной очевидности) неким разным устройствам реальности. Различие между деистом любого толка и атеистом того времени сводилось к тому, что первый признавал осмысленным и верным то утверждение, что у мира имеется некая первопричина, задавшая все закономерности мира и вызвавшая и поддерживающая его бытие, и о ней не вполне бессмысленно сказать, что "она разумна"; а атеист считал, что никакой такой первопричины не было, и все стало таким как есть, случайно, само собой, то есть по неизвестно какому числу сынтерферировавших причин, независимых друг от друга (насколько все эти слова вообще имеют смысл в применении к таким материям). Эти оппозиции умерли вместе со смертью всех этих "законов", "случайностей" и "причин" как понятий, воспринимающихся как соответствия неким разным состояниям реальности, а не просто как знаки нашего разума для описания каких-то связей или их видимого отсутствия. Вдумчивый деист XVIII, ознакомившись с гипотезами современной науки, пожалуй, нашел бы, что Большой Взрыв (и много чего еще) можно одинаково засчитывать как ту самую Первопричину / Верховное существо или как отсутствие ее, и что сами дискуссии его времени на эту тему - естественная для него ошибка языка. Большой Взрыв, конечно, не "существо" в таком наглядном смысле, в каком мы воспринимаем как "существа" самих себя или кошек, но ведь даже и про Бога ортодоксии довольно давно стали ясно выражать ту мысль, что все, что о нем говорится, как о таком существе - метафоры для отсылки к непредставимому.

2. Эту самую Первопричину, содержащую в себе и эманирующую наблюдаемые законы и базовые характеристики природы, деисты и называли Богом. Далее многие делали следующий шаг и - тоже сугубо по наблюдениям - делали вывод, что не бессмысленно сказать об этой Первопричине, что она по природе не только "разумна" (что значило, собственно: по своей природе создает разумно устроенный мир, населенный также и носителями разума, способными этим разумом элементы оного устройства постигать; природа ее, стало быть, разумна и является источником разума постольку, поскольку все эти слова в применении к ней вообще могут что-то значить, начиная со слова "создавать". Может ли нечто неразумное создать нечто разумное? Конечно, нет - если речь идет примерно о таких смыслах слов "разумное", "неразумное" и "создать", с какими мы говорим: "неразумный новорожденный не создаст разумно действующего механизма". Вот этой оговорки - про "если речь идет о..." - в XVIII в. не примечали и не делали. А с тех пор, собственно, как раз и заметили, что все эти слова в применении к вещам, все же не сопоставимым с тем, о чем мы говорим "Иван Иваныч по своей природе очень умен" или "бумага по своей природе непрочна", ничего определенного значить не могут; но тогда сороконожки еще не так углубились в то, как они ходят, в смысле думают),
- но и "добра/блага" (в таком же смысле, в каком "разумна").

Факты, по которым можно было сделать такой вывод, лежат на поверхности:

(а) люди и вообще живые существа по своей природе _способны на существенное довольство жизнью_, в том числе безмятежное, и им не так уж много для этого довольства нужно - и все нужное в принципе есть в наличии, так что эти ситуации довольства случаются нередко. Почему же это не доказательство того, что Первопричина может быть не вполне бессмысленно описана именно как подпадающая под человеческое понятие о фундаментальном благожелательстве живому, а не желании ему зла или полной индифферентности к этому вопросу? Ведь иначе она равным образом могла бы сотворить существ, по природе способных только (или главным образом) на страдание и/или безумных; на деле же природа человека рассчитана на иное.

(б), что еще важнее. Можно констатировать как факт, что если отдельные люди могут радоваться "злу" или совершенно противоположным образом оценивать, что есть "зло", а что есть "добро", или вообще быть чуждыми этому и иным модальным противопоставлениям, - то вот _общества_ всех времен понимают основы и необходимость различения добра и зла примерно одинаково. Иными словами, некий базовый инвариант того, что называется на общечеловеческом языке добром, как и приверженность к нему, лежит _в природе людей_. Этот факт полностью осознавался и подчеркивался в XVIII в., и этот инвариант назывался "естественным законом" (откуда, в частности, формулировка Екатерины о том, что того-то и того-то этически требуют "закон Христов и закон естественный"). Отдельные люди могут идти против этой общечеловеческой природы, например, одобряя произвольное убийство соседа из садистских побуждений как таковое; но общим местом в 18 веке было то, что это противоречит "естественному закону" (природе людей), и это действительно доказуемый факт - достаточно посмотреть, как нормы любого общества относятся к такому убийству.
Однако законы природы и природа всех вещей порождена Первопричиной - Богом деизма. Следовательно, это Бог деизма вложил в природу людей то понимание добра и приверженность к нему, которое в них присутствует. А в природу мира и вещей Бог вкладывает то, что есть в его собственной природе - он просто излучает себя в мир в виде законов природы. (Опять-таки, неосмысленность всех таких фраз применительно к таким несоизмеримым с нами вещам, как Первопричина, в XVIII веке осознавалась далеко не всеми).

По совокупности Бог деизма получается неким "источником + светочем" того, что что люди считают - по своим собственным соображениям (определенным, впрочем, их природой, определенной и порожденной в свою очередь тем же Богом) - добром. Это не всеблагость Бога теизма, доказываемая теодицеей. При желании тот или иной деист, конечно, мог принять, что Первопричина еще и есть нечто, о чем не вполне бессмысленно будет сказать, что это личное "кто" с желаниями и волей, а не безличное "что" без таковых - и в какой-то момент развития этой линии Бог такого деиста станет очень походить на Бога теистического-без-изысков. Где-то на всем этом пути (не берусь судить, где - не знаю настолько материала) застряли Верховное Существо Робеспьера и Бог Руссо с Его Промыслом. Но все это уже будет лишь одна из подветвей обсуждаемой разновидности деизма. Вся же эта разновидность исходит просто из того, что Первопричина есть также и Сила, являющаяся источником не только нашего разума, но и нашей благой - по своей способности к довольству и пониманию добра - природы, по самой своей сути находящаяся в _резонансе_ не только с нашей способностью к разумному постижению истины, но и с (обще)человеческим выбором и пониманием доброго.

3. На фоне такого понимания дела многие полагали - тоже по самому обычному или необычному житейскому опыту - что от этой силы можно "подпитаться", приводя себя в некую связь с ней. Это не имеет ничего общего с тем, как один человек может просить другого о помощи, а тот может дать или не дать ее. Это похоже на совершенно другие картинки: поискав глазами маяк и напрягая зрение, можно сориентироваться и избежать неких опасностей; если ты летом замерз, сидя в погребе, то можно выйти на солнечный свет и согреться; в сказке, скажем, герой может добраться до залежи магических артефактов, взять один из них, после чего ему и тем, кто ему особенно дорог, будет удача в тех делах, которым по своей природе помогает артефакт. Во всех этих случаях ты не просишь милостыни у того, кто волен решать, подать ее или не подать. Добрался до тапок - тапки твои.

Соответственно, коль скоро в реальности есть некий особый элемент, особая Сила, являющаяся по своей природе источником нашего разума, понимания добра и способности к довольству, то не будет особенно удивительна та идея, что: 1) некое приведение себя самого в резонанс с Ней может, во-первых, укрепить в тебе разум и добро; 2) а может быть даже, что - поскольку эта Сила разом и законы движения мира задает все от той же своей природе - то, настраивая себя в резонанс с ней как носителем (общего/созвучного с твоим) разума и добра, ты в бОльшей степени ляжешь "на волну", чем будешь идти "против волны" - то есть повысишь свои шансы на удачу в затеянном тобой деле; если оно само идет "против волны", то это означенные шансы понизит. В самом деле, что странного в той мысли, что приведение себя в резонанс с обсуждаемой Силой способствует и успеху тех начинаний, которые сами находятся в сообразности с излучаемыми Ей законами - еще и просто потому, что приводя себя в резонанс с Ней, ты приходишь в лучшую координацию с излучаемыми Ей, так сказать, силовыми линиями мира? А может, ты и просто благом/удачей от этой силы подпитаешься (удачей в делах, ей по природе не антагонистичных).
И в самом деле, общим местом XVIII в. было оправданное (как будто бы) опытом убеждение в том, что сеятели того, что по общечеловеческой мерке является злом, действительно будут в среднем терпеть больше неудач в этом деле, чем творящие человеческое добро - в своем, просто потому, что первые идут против законов природы мира и человека (а что законы эти предусматривают именно человеческое добро - это видно из самого того факта, что все общества возводят его в норму и требуют выбора в его пользу, и осуждают выбор в противоположную сторону).
На упрощенном персонифицирующем языке это можно было бы передать как "Бог обычно не оставит доброго и погубит злого", прибавляя к этому то, что "Бог может ответить на молитве милостью и посыланием того-то испрашиваемого, дать по молитве". Но это такое же словесное упрощение, как "идет дождь" - нет никакого такого объекта "дождь", который куда-то идет. На самом деле Бог деизма никого не "не оставляет" и не наказывает, а также не "сжаливается" и не "дает" по молитвам и не "отвечает" на них ничем, - не больше, чем электричество "наказывает" ударом тока за всовывание пальцев в розетку, "награждает" светом за нажатие переключателя или "посылает свет из милости" в ответ на "моление", исполняемое посредством введения вилки в розетку - это сам человек в меру согласования с законами природы, излучаемыми Им (в том числе с законами человеческой природы, диктующими, как доказывают факты, общелюдское понимание добра) имеет большие или меньшие шансы на успех в соответствующих делах.

Все это очень напоминает китайские понятия об имманентной природе движения всех вещей (задающей это движение) "дао" и о генерируемом этим дао поле благодетельной мировой энергии "дэ", созвучном, в частности, с человеческим представлением о добре, что неудивительно, поскольку оное представление тем же самым дао (через природу человека) и задается. Если проводить себя в резонанс с этим полем "дэ" добродетельными поступками, мыслями и чувствами, то будет тебе удача и благо - не потому, что ты достучался до какого-то начальника и он решил тебе помочь не то из жалости, не то потому, что ты сдал ему соответствующий экзамен, не то еще почему, - а просто потому, что ты подключился к сети, которая существует без тебя, никого не судит и ни с кем не вступает в диалог - нечему вступать. Но если подключишься - то подпитаешься.
Характерно, кстати, что XVIII в. был временем грандиозного увлечения Китаем со стороны множества людей Просвещения. И управляют-то там мудрецы на общее благо, и природу вещей тысячи лет назад опознали правильно, обойдясь и без догматической религии, и без личного теистического бога, и без любых аналогов основных концепций авраамитизма. Как сказано было в одном из писем, сочиненных для того, чтобы выдать их за письма Йозефа II после его смерти (примерно полвека никто не сомневался в том, что это действительно его письма - настолько они были в духе того, чего ждали от покойника те, кто его знал): "...улучшение человеческого духа, которое смело вновь открыло выводящую из владений суеверия дорогу, пробитую века назад Зороастром и Конфуцием, которая, к счастью для человечества...

Соответственно, многие деисты, связывавшие Первопричину по ее природе не только с разумом, но и с человеческим добром и блаженством, полагали, что молитва Ей (этой Силе-Первопричине) как источнику и носителю разума и добра + переживание позитивного отношения к этим ее качествам, на фоне Ее мысленной персонификации (поскольку как-то трудно воспринимать безличное "что" как носителя разума и добра - по самой природе соответствующих наших понятий) + размышление о Ней в этом плане, как и координация своих поступков с этими ее свойствами - это все способы духовной практики по приведению себя в резонанс с ней, которые могут и иметь улучшающий тебя по собственной же мерке эффект (ты при этом не стараешься исполнить чью-то волю, ты хочешь быть лучше и душевно здоровее по твоим же понятиям и желаниям на этот счет, не подлаживаемым под чью бы то ни было волю, в том числе как авторитет по формированию и определению этих понятий. Ну а не хочешь, - не подключайся. Или если понятия о хорошем у тебя в корне несозвучны этой силе, т.е. в корне несозвучны общечеловеческому понятию о добром, - ну так тем более не подключайся, раз такой злобный баклан, а если ты этого и хочешь - ну, не удивил, глупцов и злых на свете всегда хватало) - и, возможно, принести самую житейскую удачу в соответствующих делах.

Таким образом, для деиста, считающего Бога деизма союзником человека в понимании доброго, молитва Богу деизма является способом самонастроить самого себя на человеческое добро, на лучшее в своей же (и общечеловеческой) природе (вложенное туда Богом как закон этой природы). А также почерпнуть силу жить и переносить горе - потому что именно Бог вложил в природу человека эту способность. А также, возможно, подпитаться удачей в делах, в которых таким манером подпитаться удачей можно.

Поэтому тот же Дельвиг со своим Богом Беранже мог и вполне искренне полагать, что по страстной, исполненной добрых чувств молитве доброго человека Игрека к этому Богу в пользу Икса этот самый Икс может получить нечто, чего не допросился бы сам. Бог при этом не делал никакого выбора и вообще был недвижим - собственно, никакого "Его" и не было, было "Что". Сам Икс к этой сети подключиться толком не может, поскольку не имеет достаточных характеристик для совместимости с ней (недостаточно исполнен добрых чувств), а вот Игрек - может и подключиться (посредством этой самой молитвы), и проводником выступить; вот он подключился и через него притекло благо к Иксу. С массово-ортодоксальным пониманием молитвы Богу (я смиренно испросил у господина попечителя учебного округа поблажку; он строго, но и милосердно оценил и мою просьбу, и меня самого по своим понятиям о прекрасном, и удовлетворил просьбу или отказал в ней) это имеет столько же общего, сколько ситуация, когда Игрек сидит за компьютером, выходящем через модем с роутером в сеть, и оплачивает вайфай, а Икс в соседней комнате подключается к сети посредством этого самого вайфая, обеспеченного ему Игреком, причем сам Икс ни модем себе поставить, ни вайфай оплачивать пока не может, так что остается ему только ловить сеть через кого-то другого. Игрек-то для Икса тут постарался, но вот Интернет не старался тут ни для кого и ничего не взвешивал и не выбирал.

4. В рамках деизма не стоит проблема теодицеи - по множеству причин (убывающих по мере приближения Бога деизма к личному Богу теизма-без-изысков, но никуда не исчезающих). Для начала от источника с живой водой никто не требует, чтобы он сам бегал за жаждущими и подносил им ковши - достаточно того, что он вообще есть и изливает эту воду в пространство. Кроме того, деизм отнюдь не требует считать, что Бог отвечает за все - в рамках деистической картины мира легче легкого считать, что Он абсолютен в духе, но при творении чего-то как материального совершенство исключено по определению, Бог может вызывать материю к жизни, но не может изменить этого ее фундаментального свойства, так что если бы Бог вообще мог выбирать, ему оставалось бы либо ничего не творить реального, либо делать то, что сделал. Кроме того, деизм поощряет ту мысль, что он тут и выбирать не мог, ибо творение мира и его законов есть не его волевой выбор или замысел, а просто часть его природы. Не может он и нарушать эти самые законы - просто физически не может. Есть и другие естественные для деизма построения.

***

В связи с обращением к разным вопросам отечественной истории (как процесса) остается еще раз пожалеть, что при множестве исключительного качества историков у нас просто нет отечественной истории как совокупности текстов, из которых можно внятно о ней осведомиться с достаточной подробностью. Даже такие национальные герои, как Суворов или Кутузов, по 200 лет не имеют биографий такой подробности и качества, какие на Западе достаются каким-нибудь восьмистепенным персонажам. Простейшие по тематике вопросы приходится разрешать либо по первоисточникам, либо доискиваться до редчайших исследований. Объясняется все это просто: полноценная отечественная история как наука (= со свободой рук) имеет в России возраст примерно 25 лет от роду. Поскольку до 1905 г. публиковать свободно исторические труды было запрещено, с 1905 по 1917 - ограниченно разрешено, но с недоступностью множества ключевых архивных данных, Советская власть прикрыла свободную публикацию исторических трудов, и вот такое счастье, чтоб и публиковали на любую тему, и в архивы пускали (то и другое - до порога гостайны и некоторого хронологического момента) - оно наступило ровнехонько ок. 1990.
Полноценную подробную историю такой страны, как Россия, мудрено создать за 25 лет, даже располагая и когортами высшего проф.качества подвижников, какими являются множество специалистов по отечественной истории, и почти двумястами предшествующими годами развития отечественной истории как науки в мало подходящих для этого условиях, со всеми титанами и просто надежными профессионалами этих 200 лет.

Сохранено