Встреча

grymzastar — 04.01.2010

О том, что он умер, ей сказали по телефону – чужой, лежалый, двадцатипятилетней давности голос, набрякнув для приличия, сообщил: «А.Т. умер» и отступил осторожно в образовавшуюся тишину, круглую и гулкую как пустой орех. От нее всего можно было ожидать – мата, смеха, шмякнутой трубки, встречного удара – «А кто это?» - понятно, почему они выбрали именно его гонцом плохой вести – он был нейтрален, держался в стороне от создававшихся и распадавшихся коалиций, не участвовал в годичной травле – его она могла и выслушать. Но даже он, непричастный, ощутимо, слышно, нервничал и шумно выдохнул, услышав, через паузу, нормальную человеческую речь.

Она примерилась к тишине, надувшейся беременным пузырем – что-то же нужно было сказать, но слова не рождаются из вакуума, а в себе она ощущала только гудящую пустоту и удивилась. Вот  же – это случилось – то, чего она боялась – его уже нет, и она никогда не объяснит ему то, что должна была еще 25 лет назад, но тогда она сама всего не понимала и топталась на частностях, поминала мелкие и крупные обиды, снова и снова по кругу, не отвечая ему и главное – себе – почему? А сейчас вдруг стало сразу поздно, но ничего кроме недоверия к этому осторожному голосу в ней не шевельнулось. Потом зачем-то спросила – «Когда?» - как будто это имело какое-то значение, рассеянно сказала «Конечно приду» и, повесив трубку, стала ощупывать и сканировать внутренний провал – что-то там все же должно было прятаться. «Это шок» - пришла банальная театральная мысль, но никакого дурацкого шока не было – было удивление и неверие – это просто очередной его трюк - глупая спасительная соломинка.

Она вспомнила, как несколько лет назад, когда прекратились ее звонки (звонила только она – по умолчанию. Он всегда был там, на той стороне провода, как будто дежурил, чтобы услышать ее неизменное «Это я». Это был код, пароль – ничего не изменилось), позвонил какой-то настырный ребенок, на удивление бесстрашно домогавшийся ее имени-отчества. Сначала она решила, что это обычное детское телефонное хулиганство, хотя и нетипичное – сама так развлекалась в свое время – но ребенок звонил снова и снова, значит набирал не случайный номер – не хихикал, не сбивался на приколы, а упрямо и спокойно задавал все тот же вопрос – «Как вас зовут?» И только когда в ответ на ее невыносимо высокомерно-взрослое «Мальчик, перестань баловаться», детский голос очень серьезно ответил «Я не мальчик, я девочка», до нее внезапно дошло. И тогда она назвала имя девочки (свое) и попросила позвать к телефону папу – в ответ раздались короткие гудки.

На кладбище она зачем-то вырядилась – в единственную юбку и единственные же сапоги на шпильках – это было глупо и непрактично – стоял толстоснежный март, на Ваганьково чистят только центральные аллеи, но зачем-то ей это было нужно. Из тщеславия? Чтобы стать еще выше? Почти все они были одноразмерно мелкие – десяток козявочек с большими головами, над которыми она и тогда возвышалась как каланча – напомнить?

Встречались у метро 5го года – Игоря – звонившего – она узнала сразу – он почти не изменился, только исчез чудесный подкожный румянец, а вместо него одну щеку развалил надвое чудовищный кривой шрам, неряшливо заштопанный сапожным стежком. Шрам был давний – примерно десятилетний – наверняка можно было что-то с ним сделать, но раз не стал, наверное он был для чего-то нужен? «Узелок» на память? Она же держала в ящике стола свою пугающую фотографию на паспорт, сделанную за пару месяцев до того, как сумела остановиться – это нельзя было забывать – мертвые глаза, оплывшее книзу лицо, перевернутый рот – пусть лежит и смотрит.

А это кто? Коля? Коля?! Да ладно – в этом бледном полноватом лысом чиновнике нет и отсвета  буйноволосого, тонко-ломкого мальчика с мелкой крупкой коричневых веснушек на буратиньем носу... Вот они, перекатываются  гороховой россыпью – мучительно близоруко всматривается с высоты проклятых каблуков, неуверенно: «Таня?» Еще раз – «Ах, извини, Ира». Все нервно улыбаются, переминаются, исподволь перемещаются из зоны обстрела. Зачем? Ей нет до них дела, почему они боятся смотреть ей в глаза? Ну не звали на встречи, да она бы и не пошла – лепечут что-то – ах, не могли найти координаты... Придумали бы что-нибудь поумнее – ее мама регулярно встречает Аньку во дворе, тоже мне бином Ньютона. Наплевать на них – ей надо убедиться, что телефонное известие – правда. А то что эти тоже все собрались – ничего не доказывает – он и их мог надуть, в его духе шуточка. Это паранойя?

Остальные ждали у ворот кладбища – издалека она узнала Лариску, единственную, кто был выше ее и единственную же, кто выглядел старше своего (их) возраста – что-то непоправимо сломалось в ее некогда красивом, дерзком, злом лице – не узнать что, да и ни к чему. Ирка в купеческой шубе – единственная накрашенная – голубые тени и розовые румяна на добродушном деревенском лице. Толстушка Юлька не стерлась ни на день – даже дивные соломенные волосы не потемнели – вот же гены. Успешная бизнесвуман Ольга в демократичной лыжной курточке, улыбается приветливо, странно. Еще кто-то - уже двинулись вглубь, нужно не упустить из виду, номер участка знает только один.

Это был уже сороковой день – на похоронах из них не был никто: единственный, считавшийся другом, тот самый Павлик – держатель информации - был в командировке (по легенде), когда ему позвонила вдова и не смог приехать. Почему никто не знал, что до этого он два месяца умирал в больнице, выяснять не стала – все это был фарс. Она и пришла-то только чтобы убедиться – это не розыгрыш, и он действительно там – под кособоким сугробом. Все неловко топтались в тесной загородке, говорили необязательные слова, в языческом поклоне складывали в ноздреватый снег цветы, торопливо сдирая с них неуместно шипящий целлофан, который не знали потом куда девать и стыдливо совали в карман свалявшиеся шарики. Она положила свою гигантскую черную розу последней – опять нужно выделиться? отделиться? отмежеваться? И некрасиво растягивая глаз, всматривалась в фотографию на временном памятнике – таким она его уже не видела – лицо все еще твердое, но глаз почти не видно, это явно не последний по времени снимок – здесь ему около 35.

Он умер через неделю после своего 42го дня рождения – как это часто бывает, когда воронка в небытие, откуда мы все приходим, опасно расширяется вблизи даты прихода, и многие, многие не умеют или не хотят удержаться по эту сторону. О причинах говорили глухо и невнятно – то ли печень, то ли поджелудочная и «конечно, он слишком много пил» - как все это неважно. Важно то, что она по-прежнему ничего не чувствует, какая-то загадочная анестезия. Надька конечно не пришла – ну да, у нее двое маленьких детей (уже четверо, мать-энтузиастка), но наверняка дело не в этом – залезла, завистница,  к нему в постель почти сразу как она ушла – сам ей потом рассказывал – между ними не было тайн. Чужие жизни, другие люди, любовники и любовницы, мужья и жены  существовали отдельно – в параллельной реальности, а в этой – были только они двое, и пусть они не виделись уже 11 лет – упругая нить, державшая их, растягивалась все сильнее,  и неизбежно должна была с чудовищной силой преодоленного натяжения швырнуть их друг к другу – так была устроена жизнь до сих пор... об этом думать никак не получалось.

Получилось только на следующий день.

Оставить комментарий

Популярные посты:

sarisso

Межкомнатные двери из массива ореха

d_v_sokolov

"Неужели же мы не справимся с паровозами?"

sadalskij

Раньше нам казалось, что они едут по делам, которые помогают нам жить, и мы

your_food_today

​*Я его слепила из того, что было)

id77

Интересные ретрофото

suomilarissa

ИТАЛИЯ. Помпеи - Стабиевы термы.

fonzeppelin

Сделайте лютоволка лучше, а?

avderin

Правильная рубаха

grazdano4ka

«Отстаньте от матери, нищеброды!» – говорила сестра, а теперь сама оказалась на

• Ранее
• Архив