Возвращение «философа»

mondios — 27.08.2011 Православный мир, как известно, прекрасен тем, что предоставляет возможность каждому совершать чудеса. Несчастные полтора предыдущих столетия с их тотальной критикой рационализма миновали. Но посеянное осталось. К сожалению, православные богословы, вечно склонные к апологетике, с удовольствием подхватили эту критику и попытались использовать её в своих целях, заявив, что наконец-то мир должен обнаружить православие — наименее рациональную христианскую религию, где всё покрыто мраком мистицизма (читай — иррационализма) и очень-очень-очень возвышенной духовности. Такой подход у многих вошёл в привычку. Теперь модно, едва окунувшись в «православную мистику» и пройдя инициацию на паре-тройке интернет форумах, заговорить вдруг об обожении и неких нетварных энергиях, всё и вся проникающих и даже приобретающих форму слов (твоих собственных)! Иной раз такие рассуждения напоминают пятидесятническую глоссолалию — уж больно они вдохновенны и уж больно иррациональны. Таких встреч и знакомств правильно было бы избегать — что я и делаю. Но тут не мог пройти мимо, почитав дискуссию о «византийской логике».

Дискуссия ведётся с автором печально известной книги «История византийской философии» («ИВФ») В. М. Лурье, который проживает в Петербурге и является: философом, богословом, учёным, лингвистом, диссидентом, епископом альтернативной церковной группировки и координатором подпольных альтернативных юрисдикций, литературоведом, критиком, историком, химиком по образованию, киноманом, панком и знатоком русского рока, психиатром, культурологом, редактором и книгоиздателем, составителем учебных пособий, востоковедом (гебраистом и сирологом), политическим обозревателем и кем-то ещё, наверное, — может, даже казаком и генералом какой-нибудь подпольной армии. Такая личность, конечно, притягивает утомлённых солнцем и ищущих смысла — и она, эта личность, само собой, сеет этот смысл направо и налево. Одним из проектов, на которые возлагал надежды петербургский философ В. М. Лурье, была «ИВФ». Как и ко всему прочему он подошёл к этому проекту оригинально: заинтересовавшись философией (как сам об этом не без гордости рассказывает), он решил не читать никаких книг по философии, а сразу взять и начать писать «историю философии». Кстати, это не первый случай такой оригинальности — например, в одной из своих записей он признаётся, что любит писать о кино, но не смотрит никаких фильмов. Справедливости ради надо сказать, что графоманство нашего автора не имеет никаких пределов: стоит представить, что практически по каждой из вышеперечисленных «специализаций» он написал (или пишет) книгу. Так вот, проект «ИВФ» с шумом провалился, поскольку в нём вскрылось столько фантастических теорий и домыслов, а также простого элементарного непонимания смысла употребляемых терминов, что ссылки на эту монографию, с моей точки зрения, являются просто признаком дурного тона.

Но автор, конечно же, остался убеждён, что его никто не понял. На самом деле он — прошу читателя не падать со стула, ещё рано — «открыл» новый вид логики, так называемую византийскую логику. Эту логику он сравнил с принципом дополнительности Бора. Дело в том, что на пороге ХХ века в науке произошли два параллельных открытия — теория относительности Эйнштейна и квантовая механика, открытая Бором и Гейзенбергом. Обе теории, созданные чисто умозрительно, хорошо объясняли некоторые факты, но беда была в том, что они были несовместимы между собой, а также обе были несовместимы с классической механикой. Со временем накопился целый комплекс проблем, связанных с теми или иными фактами эмпирической науки. Поскольку языком физики была математика, эти проблемы перекочевали в математику и потребовали от учёных пересмотра основных символических и математических терминов и понятий. Поиск Principia mathematica (так называлась работа Рассела и Уайтхеда) требовал логического анализа, в результате чего возникло направление математической логики, или логицизм. Благодаря трудам Фреге, Рассела, Уайтхеда, Гильберта, Генцена и др. это направление очень быстро было признано классическим. Завершающим этапом формирования классической логики принято считать теоремы Геделя. Эти теоремы сыграли решающую роль в разрешении накопившихся противоречий. В первой теореме Геделя доказывалось, что классическая система логики, созданная Расселом и Уайтхедом, не может констатировать истинность утверждения средствами собственной системы, хотя утверждение может при этом быть истинным, ведь для доказательства истинности этого утверждения потребуется построить новую формальную систему, в которой также можно будет создать недоказуемый средствами системы принцип, который при этом является истинным, и так далее. Иными словами, в теореме доказывается, что любая формальная система обладает свойством неполноты. Вторая теорема доказывает, что утверждение о непротиворечивости системы недоказуемо средствами самой системы. Из обоих теорем следовали важные эпистемологические выводы, главный из которых может быть сформулирован просто: истин больше, чем доказательств. Именно на основе теорем Геделя сформулировал свой принцип дополнительности Нильс Бор, применив абстрактное рассуждение в рамках логики к конкретной проблеме соответствия формальных описаний описываемым фактам. С его точки зрения, факт может рассматриваться в различных «системах», внутри которых он будет истинным, но по отношению друг к другу эти системы могут быть противоречивыми.

Что делает автор «ИВФ»? Он полагает, что принцип дополнительности вводит в систему логики противоречие как внутренний закон. Чтобы не было сомнений, процитирую небольшой отрывок, из которого видно, что введение противоречия внутрь логической системы становится методологическим принципом всей его теории византийской логики: «Не всякое внутреннее противоречие — помеха христианскому богословию. Нам уже приходилось отмечать в предыдущей главе, что предмет христианского богословия принципиально не поддается исчерпывающему описанию, и это независимо от конкретного богословского языка. В случае использования в качестве богословского языка логических категорий греческой философии неописуемость предмета описания должна выражаться в форме особого рода логических противоречий» («ИВФ», с. 63). Надо ли утверждать, что такой подход никак не связан с принципом относительности Бора и теорией неполноты систем Геделя? Это просто результат элементарного непонимания смысла научных концепций великих учёных, цель которых была не в том, чтобы ввести противоречие в логическую систему, а, наоборот, в том, чтобы найти возможность целостного и непротиворечивого описания фактов эмпирического опыта. Прошло время, споры утихли. И вот автор вернулся. И вернулся с новыми идеями относительно византийской логики. Но если в период написания «ИВФ» он лишь выдал путаницу в своих представлениях относительно истории догматов и незнание философии за некое придуманное им византийское мировоззрение, то теперь он пытается довести эту путаницу (которую в своё время можно было просто исправить надлежащим образованием) до логического конца. Что делает фокусник, когда теряет внимание и доверие детей? Изобретает новый фокус, который поможет вернуть это внимание и доверие. Дети, безоговорочно доверявшие В. Лурье в 90-е годы, теперь подросли и уже пытаются думать своей собственной головой: плохо, когда дети, подрастая, ничему не учатся, а ждут всё новых и новых фокусов. Обрести авторитетность В. Лурье пытался всё это время — даже защитился и получил степень доктора философских наук. Но это было мелко — путь оригинального мыслителя всё-таки производить ошеломляющие эффекты, а не просто подписываться неким званием. И тут, по своему оригинальному обыкновению, автор посчитал, что для того, чтобы произвести поистине ошеломляющий эффект, надо сказать такую глупость, которую, во-первых, никто до него никогда не говорил, а во-вторых, которая будет звучать настолько дико, что не все сразу смогут догадаться, что это глупость — ведь люди склонны искать смысла и доверять как научным степеням, так и цифрам (и вообще непонятному языку символов), которые подчас используются лишь для сокрытия истинного смысла утверждения.

Теперь он обращается к Геделю (точнее, к его теореме, содержащей онтологическое доказательство бытия Бога) и пытается в подражание ему составить собственную теорему, в которой бы доказывалась применимость к Богу одновременно противоречивых друг другу высказываний. Нельзя не умилиться тому чувству, с которым автор говорит о Дионисии Ареопагите и «родном» и «понятном» (sic!) византийском богословском языке. Но не надо думать, что автор изучил Геделя или знает язык математической логики, нет. Всё проще: дело в том, что, учась философии из интернета, он обнаружил на его просторах дословный перевод теоремы с математического языка на язык понятий обыденного языка (выполненный специалистами и хорошими знатоками логики). Прочитав и попытавшись скопировать порядок доказательства, наш философ действительно составил «теорему». В чём суть этой теоремы? Автор пытается «перевести» на язык математической логики рассуждения Дионисия Ареопагита, утверждающего о Боге, по мнению автора, одновременно взаимоисключающие друг друга понятия, в которых автор видит подтверждение своему «закону противоречия», или «принципу дополнительности». С этой точки зрения автор рассматривает известные принципы апофатического катафатического богословия, когда о Боге говорится то как о существующем, то как о не-существующем. Известно, что Гедель доказал свою теорему, основываясь на том, что Богу присуще существование как позитивное качество, тождественное Его сущности. При этом особо следует заметить, что Гедель, будучи логиком (а не шарлатаном от логики) основывает своё доказательство на принципе не-противоречия, т.е. его утверждение истинно, потому что противоположное противоречивое утверждение ложно. С точки зрения Геделя объект (в данном случае Бог) обладает позитивными качествами именно потому, что не может обладать не позитивными, иначе говоря доказательство Геделя имеет смысл только в том случае, если признаётся невозможность противоположного. Иначе, — если Богу приписать несуществование, — теорема Геделя будет не дополнена, а начисто опровергнута — с точки зрения самого Геделя. Что делает В. Лурье? Он берёт теорему Геделя и на место существования как позитивного свойства подставляет несуществование как негативное свойство, основываясь на якобы допустимости такого утверждения со стороны Ареопагита. Однако, проблема в том, что Ареопагит никоим образом не полагал несуществование тождественным сущности Бога. Ареопагит и другие отцы говорят о несуществовании Бога не как о Его сущностном свойстве (говорить о сущности Бога как несуществовании — это антихристианская ересь, в которую незаметно для самого себя впадает автор «новой теоремы»), а лишь в сравнении с существованием тварных сущих: Бог превыше любого существования и бытия всякого тварного сущего, но Его собственная сущность — бытие (Бог сказал «Аз есмь сущий», но не сказал «Аз есмь не-сущий»). А потому Бог есть чистое бытие, actus purus, сущность которого — существование, но никак не не-существование. Вследствие непонимания смысла апофатических и катафатических утверждений о Боге у В. Лурье выходит типичная еретическая и глубоко порочная концепция о Боге как одновременно чистом бытии и чистом небытии (подчеркну, что не-существование в теореме приписывается именно сущности, иначе весь смысл теоремы теряется). Поистине, любой из святых отцов пришёл бы в ужас от такого богословия. Это касается не только апофатических и катафатических утверждений о Боге, но и всей христианской догматики, которая строилась по принципу непротиворечивости утверждений о Боге внутри одной логической системы — представим себе хотя бы на минуту, что было бы, если б на Вселенских соборах отцы Церкви придерживались «византийской логики» в интерпретациях Лурье! Бедный автор даже не понимает, что его «доказательство» опровергает само себя, ведь доказывая «истинность» противоречия, он вводит допущение, что и его собственное утверждение настолько же истинно, насколько и ложно, от чего теряет смысл всё доказательство. Это то же самое, что составить силлогизм о невозможности силлогизма или доказательство о невозможности доказательства. Доказательство, в котором истинным утверждением считается неистинность данного утверждения, — а именно это и проделывает автор — это самый большой абсурд за всю историю логики. Когда абсурд вводится в логику как необходимая основа рассуждений, разрушается человеческая способность восприятия — наука и осмысленная речь становятся не нужными.

Вдохновлённый перспективами, которые открывает такого рода логика, автор вдохновенно призывает всех следовать аналитической философии для понимания «византийской логики». Действительно, аналитическая философия, будучи сегодня одной из наиболее развитых научно-логических систем, предоставляет огромные возможности для анализа и интерпретации «первых принципов» любой науки — почему бы не проанализировать таким образом богословский терминологический аппарат? Но тут надо учитывать, что под аналитической философией автор подразумевает, как обычно, нечто своё, оригинальное (то есть тот комикс, который он составил по образцу теорем Геделя). На самом же деле в исследовании средневековой философии, и особенно логики, английская аналитическая школа весьма и весьма преуспела. Всем, кто интересуется историей философии, не пройти мимо Кембриджской истории средневековой философии, опубликованной под редакцией А. Кенни, Н. Кретцмана и Дж. Пинборга, которая, по словам А. Де Либера (другого историка средневековой философии) является манифестом англосаксонской медиевистики. Но, естественно, нельзя забывать и о других школах и других подходах к истории средневековой философии. Здесь я лишь хотел бы отметить, что анализ первооснов высказываний и критика языка, характерные для аналитического метода, никоим образом не приводят к тому результату, который ждёт от такого анализа В. Лурье, напротив, они обосновывают в рамках истории науки законы рационального мышления и динамику развития логического анализа (например, известен вклад аналитической философии в теорию универсалий), в основе которого лежат всё те же самые три принципа, с которых началась логика: закон тождества, закон не-противоречия (он называется «законом противоречия», но я называю его здесь так, чтобы подчеркнуть отличие от концепции В. Лурье, так как по смыслу «закон противоречия» говорит о невозможности одновременного утверждения противоречивых тезисов относительно одного и того же), закон исключённого третьего (обычно сюда ещё добавляют закон достаточного основания Лейбница). Эти законы, по словам Лейбница (о котором, кстати, В. Лурье тоже упоминает в контексте своих изысканий и которому, как ни странно, желает следовать) суть не что иное, как «истины разума», без которых человеческое мышление и разумная речь невозможны.

Вообще, это удобно: тебе указывают на противоречия, а ты можешь говорить, что находишься в «дискурсе» Ареопагита или что используешь «язык» (лучше сказать — «метаязык» для большего эффекта) византийской логики... При этом, конечно, ты уже не можешь отвечать за свои слова — язык тебя несёт (буквально несёт — он же энергия) в свободном направлении, как это видно из дискуссии, послужившей поводом для отклика. Так рождаются взаимоисключающие утверждения, которые выдаются за особый вид логики — византийский, от которого гимназисты и одинокие дамы, изучающие философию в интернетах, понятное дело, приходят в экстаз. При этом соблюдается изначально постулированное утверждение об иррациональности и глубокой духовности православного богословия. Сами диалоги, приведённые по ссылкам, очевидно, являются наилучшим тому подтверждением. Я думаю, стоит снять скрины этой примечательной дискуссии, пока автор не убрал её под замок или не удалил, осознав, каких глупостей он в очередной раз наговорил...

Ссылки:
http://hgr.livejournal.com/1919774.html
http://hgr.livejournal.com/1918132.html
http://tugodum.livejournal.com/458700.html
http://tugodum.livejournal.com/458776.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив