Война с семьей

Под предлогом защиты прав детей в стране разворачивается настоящая атака на семью. Убедить общество в правильности этих действий никто и не пытается.

Всё большая часть публики всё твёрже убеждается, что под названием (более чем условным) «ювенальная юстиция» на страну надвигаются два новшества. Во-первых, у родителей будут отбирать детей — под предлогом широко толкуемого неблагополучия ребёнка в семье. Публика понимает это прямо: детей станут отбирать за бедность. Во-вторых, детей будут поощрять к доносам на родителей по поводу любого нарушения их, детских, прав: ну там папа накричал за двойку, мама запретила допоздна гулять или не купила мороженого. По таким доносам детей опять-таки станут изымать из семьи; бедные глупые павлики морозовы восплачут в детских домах, да будет уже поздно.

Лоббисты ювенальной юстиции нехотя и всё более раздражённым тоном публику успокаивают: да ничего подобного, кто вам рассказал эту чушь? Такие большие глаза — чтобы лучше видеть тебя, такие большие уши — чтобы лучше… то есть, тьфу; не так. Никаких ужасов ювенальная юстиция людям не готовит, а, напротив, несёт огромную пользу. Публика бы, думаю, и поверила: приведённые страхи настолько дики, что смерть как хочется, чтобы их кто-нибудь поскорее развеял. Но, к сожалению, текущие события то и дело подтверждают мнительным гражданам их худшие опасения.

При желании каждую отдельную неприятность, замечаемую вблизи этой больной проблемы, можно трактовать как чей-то ляп. Как сколь угодно скверный, но — анекдот. Вот в либеральнейшей газете проректор либеральнейшего вуза публикует призыв отбирать детей у жителей сёл Центральной России, поскольку там-де не сёла, а «источники социального загрязнения». Ну заучился человек: думал, что беседует в своём кругу, а брякнул при всех — с кем не бывает. Поплевались — забыли.

Вот в крае, возглавляемом просвещённейшим губернатором, объявляются вакансии с неплохой зарплатой; работа — выявление неблагополучных семей. От соискателей требуется опыт успешного — чего? оказания помощи? Нет: ведения процессов по лишению родительских прав. Ну так ведь сняли это объявление, сняли! И сам омбудсмен Астахов на своём сайте разъяснил, что к кадровичке, давшей некорректную информацию, «примут меры». Что сама работа по «выявлению» правильна и необходима, но что «недопустимо превращать очень важную государственную задачу — помощь социально незащищённым семьям и семьям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, — в очередную кампанейщину и «охоту на ведьм». Ладно, публика посердилась — отошла.

Вот в том же самом крае (уже после скандала с вакансиями!) студентам предлагают за вознаграждение выявлять кандидатов на лишение родительских прав. За каждую социально неблагополучную семью, где есть дети школьного возраста, наводчику платят по 350 рублей, если ребёночек помладше, то даже 430. Признаки неблагополучия нехитры: плохие оценки, неремонтированное жильё… Оказывается, госзаказ был в регионе: вынь да положь 723 такие семьи — а самим чиновникам искать их было лень. Как раз этот госзаказ омбудсмен Астахов и назвал правильным и необходимым. Ну так ведь он же обещал, что это правильное дело не превратится в охоту на ведьм, — значит не превратится. К какому-нибудь чиновничку, возможно, «примут меры» за некорректность — зато небрезгливые студенты чуток подзаработали. Ладно; забыли и это.

Вот в школах пытаются с помощью «паспортов здоровья» собирать данные о жизни в семьях учеников — данные с явным прицелом на то, чтобы впредь не приходилось платить студентам за доносы. Ну так это какой-то умелец в Минобре в благородном усердии чуточку забежал за рамки Конституции. Забыли. Вот чиновники годами преследуют священника, без видимых оснований пытаясь отобрать у него то всех детей (семеро родных и двое приёмных), то хоть некоторых. Ну так это закусили удила работники конкретного органа опеки. Если достучится злосчастный поп хоть до кого-нибудь властного, к районным деятелям тоже «примут меры» (пожурят). И так неделя за неделей; и публика, кажется, уже устаёт всё это забывать — и устаёт каждый раз верить в чью-то личную глупость или гнусность. И каждая следующая новость — даже если она сама по себе не важна — воспринимается всё острее, поскольку бьёт в ту же боль.

Вот, например, в конце декабря три тысячи серьёзных людей, собравшихся в Москве на Всероссийский родительский форум «Спасём семью — спасём Россию!», чуть было не потребовали распустить к чертям всю Общественную палату. А почему? Из-за пустяка. Участники форума прознали о форсайт-проекте «Детство-2030». Им послышалось, что этот документ уже одобрила Общественная палата и вот-вот его понесут для одобрения президенту, — они и рассердились.

Германская служба опеки получила право изъятия детей из семьи и иммунитет от любого внешнего контроля, кроме партийного, в 1939 году: нацисты склепали орудие политических репрессий. Зачем сейчас двинулись той же дорогой мы — непонятно.



Я и сам, наткнувшись где-то на две-три фразы из «2030», пришёл чуть не в ярость; собирался даже писать злую статью. Для этого надо было прочитать бумагу целиком, и выяснилось, что всерьёз писать о ней трудно: слишком она комична. Времена на дворе, спору нет, куда как нетребовательные, но и теперь подобного рукоделия, думаю, ни в Общественной палате не одобрят, ни в верхах. Если вам зачем-либо нужен свежий пример отправления карго-культа, настоятельно рекомендую «Детство-2030». Образцовый вертолёт из веток и листьев.

Авторы верят, что несколько «учёных» и, главное, модных терминов, будучи повторены много раз, автоматически порождают содержательный остросовременный текст. Само слово «форсайт» их так восхищает, кажется им столь волшебным, что страниц семь или восемь из общих сорока они отвели на токование вокруг чудесного термина. И как удачно, что форсайт не есть ни планирование, ни прогнозирование («прогнозирование безответственно»!); и как сложно проводить форсайт именно в России, где люди и слова-то этого всё никак не поймут (читай: мы-то какие крутые!); и какие в их форсайт-проекте применены методологические инновации. А поверх форсайта, инноваций, стратегирования да дискурса в бумаге почти ничего и нет. Единственной заявкой на самобытность и оказываются как раз те нехитрые пощёчины общественной морали, что так всех сердят: мол, стариков, конечно, убивать не надо, но и чрезмерно тратиться на них не следует; мол, родительская любовь есть скорее отживший предрассудок, чем наблюдаемый факт, — и т. п.

Зато в учёных-то словах какая открылась силища! Оказывается, например, что все проблемы новых поколений разрешаются установлением правильного дискурса детства. Не в том всё-таки смысле, что дети рождаются от разговоров, но «в зависимости от того, какой дискурс существует и поддерживается в обществе, появляется тот или иной тип детства». Мы-то с вами, вахлаки, полагали, что «тип детства» зависит ещё от страшно многого. От того, в каком состоянии образование и медицина, от уровня алкоголизма и наркомании, от количества достойно оплачиваемых рабочих мест — да не перечислишь. Конечно, избранный авторами жанр подразумевает изрядную степень свободы от деталей — взгляд, так сказать, с высоты птичьего полёта. Но птичий полёт, с высоты которого не видно, скажем, не только наркомании, но вообще ни единой криминальной проблемы, зато удаётся внимательно обозреть «бизнес детских товаров», свидетельствует о незаурядном классе летателей. Если же авторы «Детства» и касаются действительно насущных вопросов, то опять как-то больше в смысле дискурса. Вот про медицину — не могу удержаться, процитирую: «Ориентация на болезнь и больных приводит к росту числа больных и больниц, ориентация на здоровье приводит к культивации (к культивированию? — А. П.) здорового образа жизни и разнообразию профилактических мер».

Исходя из подобного напыщенного псевдомыслия — пардон, дискурса, — авторы строят «дорожную карту». Например, на 2030 год ими назначены чипизация и генная модификация человека, которые, конечно же, сильно поменяют все подходы к проблеме. Как чудесно сказала в интервью руководитель форсайт-проекта Алина Радченко, «хотим мы того или нет, это станет частью нашей жизни… Пришла зима — надели шубы, пришла чипизация мозга — надо быть к этому готовым». Так и видишь, как А. Ф. Радченко готовно чипизирует свой мозг, а равно мозги попавшихся под руку детей — и неторопливо надевает шубу. Так вот, в этой же «дорожной карте» на 2015–2020 годы отнесён отказ от дискурса «дети растут в семье». Необходимость отказа авторы поясняют безапелляционными фразами о том, что семейная структура тормозит развитие детей, что многие родители некомпетентны в воспитании, а главное — о ложности стереотипов, будто родители любят детей и будто дети нуждаются в родительском присмотре. Словом, дано краткое, но свирепо откровенное оправдание того самого массового изъятия детей, которого всё больше опасается публика. Сердиться на авторов бумаги такого качества, повторюсь, не стоит, но очень стоит призадуматься: если уж они так уверены, что начальство желает слушать по проблемам детства именно такие публичные речи, то дело зашло далеко. Ведь госпожа-то Радченко не с улицы человек — она помимо форсайт-проекта руководит и аппаратом Общественной палаты. Вхожа-с. Так что говорить про эту бумагу всё-таки следует всерьёз.

Полемизировать? Да, нужно и полемизировать. Только не с этой уценённой шигалёвщиной, не с публикаторами кромешных софизмов, а с теми, кто, не произнося их вслух, будто по ним действует.

Вести или не вести российскому государству войну с семьёй — это один вопрос; отбор наилучших ювенальных технологий — вопрос другой. Первый сейчас неизмеримо важнее, но заниматься нужно обоими.


Ведь в случайность таких совпадений не поверит никакой Ватсон. То профессор в «Ведомостях» мнение выскажет, то г-жа Радченко форсайт обнародует, то по телевизору ролик социальной рекламы запустят — и всё в одну дуду. Ролик-то не видели? Ещё увидите — его и на федеральных каналах в прайм-тайм крутят. Милый такой мультик про чудесный телефон, который забирает у детей их страхи. Испуганная девочка шепчет в трубку доброй тёте: «Мне страшно!». Тётя отвечает: «Давай поговорим, и твой страх уйдёт».


Мерзкий фиолетовый страх уезжает от девочки по проводу — и она улыбается. Чего же она боялась-то? А боялась она ссорящихся за стеклянной дверью мамы и папы. Не пьяных соседей, не школьного хулиганья, не уличных наркоманов — мамы и папы. «Если ты тоже боишься, позвони… телефон…». Главный враг детства выбран и назван: объявляется война семье. Принимаются и разрабатываются всё новые законопроекты, меняющие семейное, уголовное и административное законодательство в сторону резкого ужесточения контроля над семьёй со стороны государственных органов, облегчения вмешательства в дела семьи, изъятия детей и проч.

Далеко не ходить — только что пресс-служба главы государства распространила сообщение о том, что президент подписал ряд поручений: «В частности, правительству РФ совместно с органами исполнительной власти субъектов федерации поручено в срок до 1 августа 2011 года подготовить предложения по формированию накопительных счетов для воспитанников детских домов, имеющих родителей, но оставшихся без их попечения, и по разработке механизмов взыскания с этих родителей средств, используемых для формирования таких счетов». Понятно, что готовящаяся мера затронет не опустившуюся пьянь, у которой ребят и в самом деле следует изымать, — что с неё возьмёшь для накопительных счетов! Такие страшилки: мол, мало того, что детей отберут, так будут ещё драть с родителей суммы, сопоставимые со средней зарплатой, — ходили давно. Правда, слух шёл дальше: говорили, что, если лишённые детей родители не потянут этого оброка, у них опишут и продадут жильё. Ну так мы и не знаем ещё, какие механизмы взыскания нам выкатят в августе.

Как этот поразительный курс обосновывается — помимо мультиков и софизмов? Очень просто. Нам втолковывают, что семья — главный источник насилия над детьми, значит, в ней-то с насилием и следует бороться. Это просто ложь. Цитирую министра Нургалиева: «В 2009 году было зарегистрировано порядка 106 тысяч преступлений в отношении несовершеннолетних, было признано потерпевшими более 108 тысяч детей и подростков, более половины из них, около 68 тысяч, пострадали от насильственных посягательств. При этом 4 тысячи преступлений данного вида были совершены родителями в отношении своих детей». Министр не очень внятен, и я не знаю, соотносить 4 с 68, со 106 или со 108; но ни 3,7%, ни 5,9% — никак не главный источник. Говорите, в семье латентность выше? А то она у вас на улице низкая… Ладно, умножьте на три; да хоть на пять — всё равно «главного» не получится. Разве что если отшлёпанных детей считать наравне с убитыми и покалеченными, но это уж совсем надо совести не иметь.

Нам говорят: во множестве семей дурно обходятся с детьми — надо же с этим что-то делать? Да, в крайних случаях надо — и для изъятия детей из нетерпимых условий закон давным-давно содержит адекватные инструменты. Идея же изъять детей из всех семей, которые чем-нибудь кого-нибудь не устраивают, и рассовать добычу по приютам не кажется удачной. Всего-то год назад призывали детские дома свести на нет, возглашали, что «детдома — позор России!»; теперь они, что, славой России будут? Да и не верю я, что доля подвергающихся насилию детей в детских домах ниже, чем в семьях; если же изымаемых детей станет много, то обстановка в госприютах резко ухудшится даже по сравнению с нынешней.

Нам говорят: в бедных семьях дети не могут нормально развиваться. Нужно утвердить некий минимум, и если в семье этот минимум не обеспечен, детей из неё нужно изымать. Но если государство готово тратиться на лучшее содержание изъятого ребёнка в детском доме — какого чёрта оно половиной этих денег не подтянет злосчастные семьи к стандарту? Нет — оно, как мы видели, лучше со слишком бедной семьи будет драть на содержание в неволе её ребёнка. Нам говорят: ужесточения госконтроля за семьёй требуют подписанные Россией международные соглашения. Это не очень правда, но даже не в том дело. Пусть нам лучше скажут, когда Россия, в соответствии с теми же международными соглашениями, создаст правовые механизмы обеспечения социальных обязательств государства. Но государство не хочет выполнять свои обязательства. Оно хочет карать семью, обвинив во всех бедах детей одну её.

Спору нет, семья в нашей стране сейчас не в лучшем состоянии: и бедных семей много, и пьяных семей много, и асоциальных. Да и сама идея классической семьи шатается. И одичанию — в частности, нарастающему насилию — семья противостоит плохо; всё так. Только замены-то ей нет. Кроме семьи, одичанию противостать некому; она единственный сегодня ощутимый островок страшно дефицитных в России доверия и солидарности. На единственного союзника не идут войной за то, что он слаб. Уничтожить семью, по счастью, государство не может, но ещё больше ослабить её может быстро и радикально. Настойчивой пропаганды подлой идеи, что семья — главный враг детства, и массового вмешательства в семейные дела циничного нашего чиновничества будет для этой цели вполне достаточно. Страшилок, описывающих последствия такого сценария, написано уже с избытком — я не стану умножать их число.

Германская Jugendamt, одна из наиболее свирепых служб опеки в Европе, получила право изъятия детей из семьи и иммунитет от любого внешнего контроля (кроме, конечно же, партийного!) в 1939 году: нацисты не таясь склепали орудие политических репрессий. Зачем сейчас двинулись той же дорогой мы — непонятно. В то, что ради репрессий, я верю так же мало, как в то, что, как любят говорить противники этих новшеств, под натиском «грантоедов». Возможно, власти искренне верят, что мы все и вправду инертны, архаичны, пьяны, асоциальны и так далее — что мы, короче говоря, даже хуже, чем их чиновничество.


Заступники ювенальной юстиции спрашивают оппонентов: а чего это вы вдруг так переполошились? Ведь всё то, что так вас страшит, давно уже в России существует. И это правда. Уже сейчас у родителей, лишаемых родительских прав, отбирают примерно по 70 тысяч детей в год — в полтора раза больше, чем десять лет назад. Суды удовлетворяют более 90% исков этого рода, поступающих из органов опеки или прокуратуры, притом что лишь в 10% из них идёт речь о непосредственной угрозе жизни и здоровью детей и только в 4% — о жестоком обращении с ними. Большинство же исков говорят о «неисполнении родительских обязанностей», то есть о вещи заведомо не бесспорной, но суд, повторим, в подавляющем большинстве случаев на сторону родителей не становится. Детей изымают не только при лишении их отцов и матерей родительских прав, но и при ограничении этих прав — изъятых таким образом детей в год бывает по 6–7 тысяч; достаточность оснований для ограничения прав тоже в решающей степени определяется органами опеки. О случаях явно необоснованного изъятия детей мы, как уже говорилось, слышим всё чаще. По мнению депутата Е. Б. Мизулиной, действующее семейное законодательство даёт возможность применять «порядка десятка технологий, позволяющих произвольно отбирать ребёнка из семьи».

То же и со стуком на родителей: ничего нового. Открываем Семейный кодекс РФ и в статье 56 читаем: «При нарушении прав и законных интересов ребенка, в том числе при невыполнении или при ненадлежащем выполнении родителями (одним из них) обязанностей по воспитанию, образованию ребенка либо при злоупотреблении родительскими правами, ребенок вправе самостоятельно обращаться за их защитой в орган опеки и попечительства, а по достижении возраста четырнадцати лет в суд». Что в этой статье изменится от введения ювенальной юстиции? Да ни буквы! Так что ни в первом, ни во втором смысле и вправду сколько-нибудь заметной разницы между предлагаемым ювенальным и нынешним обычным судом — нет. Больше того, продолжают сторонники ЮЮ: нарастающее недовольство граждан работой органов опеки как раз и свидетельствует о том, что эту сферу давно пора реформировать, — что же вы вставляете нам палки в колёса?

Нарастающее недовольство, на мой взгляд, свидетельствует как раз об обратном: о том, что сфера начала реформироваться — и явно к худшему. Но тут всё-таки придётся потратить несколько строк на избавление от путаницы в терминах. Ювенальная юстиция, в своём исходном и основном смысле, — это система правосудия в отношении несовершеннолетних. Что преступивших закон юнцов следует судить несколько иначе, чем взрослых, понимали ещё в Риме; сегодня с этим никто не спорит — разногласия наблюдаются лишь по деталям. Но современная трактовка термина включила в понятие ЮЮ и защиту прав несовершеннолетних, и профилактику преступлений, направленных против них. Именно в этих областях, как мы видим, и идёт баталия.

Ювенальных судов у нас — по крайней мере в обозримом будущем — не будет: в октябре Дума отвергла такой законопроект. Теперь, говоря о ЮЮ, люди имеют в виду некоторую, пока не вполне определённую, совокупность ювенальных технологий, включающую выделение в общих судах специализированных «ювенальных» составов, придание органам опеки и попечительства дополнительных полномочий и прочее. И хорошо бы нам всем не путать: вести или не вести российскому государству войну с семьёй — это один вопрос; отбор наилучших ювенальных технологий — вопрос другой. Первый сейчас неизмеримо важнее, но заниматься нужно обоими.

Иные из ювенальных технологий уже несколько лет апробируются в отдельных регионах — и (по мнению, например, Совета судей РФ) показывают многообещающие результаты. Я почитал отчёты по главному полигону, Ростовской области, и убедился: иные результаты там действительно хороши. Помните, наши суды штампуют без возражений 90% исков о лишении родительских прав? В Егорлыкском суде спецсостав рассмотрел за год 12 таких исков, а удовлетворил шесть. Половину. За три года правонарушения несовершеннолетних в том же Егорлыке стали втрое реже (в прошлом году их было 12), а рецидив уже два года равен нулю. Хорошо? Конечно, хорошо. Так, значит, нужны специализированные составы? А вот это, извините, большой вопрос.



Выделение специализированного состава суда всегда сулит плюсы, а иногда грозит минусами. Плюсы очевидны: судьи, избавляясь от необходимости распылять время и силы, получают возможность серьёзно повышать свою квалификацию и быстро набирать ценнейший опыт. А поначалу — и это хорошо видно по ростовским отчётам — судьи спецсостава ещё и слабо загружены. В данном же случае в плюс пошло и то, что в помощь судьям ювенального спецсостава взяты в штат социальные работники; они и собирают информацию о фигурантах дела, и ведут взаимодействие с госслужбами, работающими с «проблемными детьми», и устраивают подростков на учёбу и работу.

Минусы же сказываются — сразу неизмеримо превосходя плюсы, — если судьи специализируются на остро взяткоёмком разряде дел. В таких случаях спецсоставы моментально коррумпируются сами и, подавая слишком яркий пример, стимулируют продажность судей в соседних кабинетах. Позволю себе сослаться на самое мрачное из сбывшихся предсказаний «Эксперта». В 2000 году, как только вступила в силу вторая версия Закона о несостоятельности, мы предсказали («Ворующие по закону», №3 за 2000 год), что он неизбежно развратит суды. Не прошло и двух лет, как мы были вынуждены констатировать, что предсказание сбылось: судейские составы, специализирующиеся на делах о банкротстве, полностью коррумпировались, оказав разлагающее влияние на суд вообще («Худший закон России», №39 за 2001 год). С ювенальными спецсоставами может получиться нечто весьма похожее, поскольку и это направление коррупциогенно уже сейчас, а в самом ближайшем будущем может стать звездой коррупции.

Коррупциогенна ювенальная сфера буквально по определению — по тексту законов. Так, Семейный кодекс постулирует право ребёнка на защиту от злоупотреблений со стороны родителей, но не определяет, какие действия родителей следует считать злоупотреблением; разрешает, как только что цитировалось, ребёнку жаловаться на родителей «при невыполнении или при ненадлежащем выполнении родителями (одним из них) обязанностей по воспитанию», но не определяет ни что такое обязанности по воспитанию, ни что считается их ненадлежащим исполнением, — и так далее, без конца. Это готовый парничок для коррупции, да к тому же неотменимый: так называемые Пекинские правила, определяющие международные стандарты в этой сфере, требуют, чтобы у ювенального судьи был «достаточный объём дискреционных полномочий».

Пока, насколько я понимаю, коррупции там цветёт мало и она мелкая — во всяком случае, о ней как-то не слышно. При выделении ювенальных спецсоставов суда коррупция, безусловно, умножится, но — если не развернётся война государства против семьи — она по-прежнему будет мелкой: ну будут чиновник опеки да ювенальный судья помогать друг другу накручивать производственные показатели; ну сдерут время от времени клок с подвернувшегося пьяницы. Говорить не о чем. А всё дело в том, что сегодня не закажешь дело по ювенальной части для устрашения конкурента или отъёма бизнеса, как заказывают уголовные дела по более привычным статьям, от мошенничества до изнасилования и наркоторговли. Заказное изъятие ребёнка из семьи зажиточного бизнесмена на сегодняшнем фоне выглядело бы очень уж вопиюще, то есть слишком рискованно: как спрячешь дубовый лист на паркете? И не возьмётся никто, да и если возьмутся, с большой вероятностью не сделают.

А вот если натиск на семью вообще будет, как нам рассказывают, значимо усилен, то появится лес, в котором уже можно будет прятать заказные листья. Тогда мы поймём, что прежние коррупция и грабёж были семечками. Потому что люди, способные продолжать бороться под делом, сфабрикованным против них самих, не так уж редки. Но сомнительно, чтобы много нашлось людей, способных долго сохранять выдержку после заказного изъятия ребёнка. Оружие будет неотразимым и войдёт в моду. Как этой неизбежной цепи следствий можно не предвидеть, я плохо понимаю.


Вопрос, нужна ли ювенальная юстиция, — фальшивый вопрос: она уже есть и впредь будет. И преступность среди несовершеннолетних, и число преступлений против несовершеннолетних растут и будут расти, и что-то с этим делать всё равно надо, и каким бы ни оказалось в итоге это «что-то», оно теперь будет называться ювенальной юстицией или как-то похоже. Настоящий вопрос в том, какое «что-то» у нас сложится. Один из ярых «ювенальщиков» член ОП Олег Зыков сказал: «Какая у нас будет ювенальная юстиция, зависит от нас. Вот какую мы придумаем, такая она у нас и будет». Надеюсь, что он прав — и что в слово «мы» он включает не только своих единомышленников. До сих пор, правда, зиждители ЮЮ не любили слушать оппонентов, даже не пускали их на свои конференции — нужно добиться, чтобы впредь стало иначе. В расчёте на это — несколько коротких тезисов.

Для начала — самое, по-моему, важное: не нужно никаких, решительно никаких дополнительных полномочий в обсуждаемой сфере; ни органам опеки, ни ми/полиции — никому. Полномочий у всех них для любой разумной цели и так выше крыши, а если они станут рассказывать, например, что не изымают детей из цыганских слобод, торгующих наркотиками, из-за дефицита прав, мы им просто не будем верить — и только. Работу над всеми законопроектами об ужесточении госконтроля над семьёй немедленно прекратить — хотя бы до действительно открытой дискуссии.

Далее — самое забытое: не нужно пытаться сделать ЮЮ самодостаточной, решить все её проблемы в её же пределах. Нельзя держать в чистоте один палец грязной руки. Чистка правоохранительных органов вообще и оздоровление судебной системы вообще могут (и должны!) и в охране прав детей, и в обуздании подростковой преступности дать эффект на порядок больший, чем любые ювенальные новшества.

Теперь — о самом надоевшем: хватит рассказывать, что международные соглашения нас обязывают к тому-то и тому-то. Пообязывают и ещё, не помрут. Вон, та же Германия который год молча игнорирует решения Европейского суда как раз по этой проблематике — и ничего. И не в том состоянии сейчас ЮЮ на Западе, чтобы ставить её нам в пример, — там нередко именно тот кошмар и творится, какого мы здесь опасаемся.

Теперь — самое спорное: ювенальные технологии в судах. Иные из них просто хороши — вроде того же социального работника, помогающего в делах с несовершеннолетними фигурантами. Иные сомнительны: от окончательного выделения специализированных ювенальных составов при нынешнем уровне чиновного цинизма я бы всё-таки предложил воздержаться. В любом случае ни одна такая технология не должна утвердиться без открытого обсуждения.

И наконец, самое срочное: немедленно прекратить вредоносную и подлую антисемейную кампанию. Перестаньте крутить в прайм-тайм асоциальную рекламу, подстрекающую детей стучать на родителей, — и помогите на освободившиеся деньги отремонтировать квартиры сотне бедных семей. Заодно избавите ваших чинуш от соблазна отнять у этих семей детишек.