Война идей

Парижский терракт запустил войну. Но не во Франции, а в России. И не с терроризмом, а между собой. Правда, к счастью, война эта пока идет не между людьми, а между идеями.

Линия фронта определена четко: либерализм (идея свободы) против традиционализма-фундаментализма – идеи морали (христианской или исламской – неважно) в том виде, в каком эта мораль существовала много веков назад и в каком во многих странах мира ислама существует и сегодня.

Российские традиционалисты всей душой поддерживают исламских традиционалистов, фундаменталистов-террористов. Кто-то пытается свою злую радость скрывать, но многие вполне откровенны. На войне как на войне, и нечего тут стесняться. Наши традиционалисты и сами не прочь террором (террором по-русски – нагайками и тюрьмами) установить на одной шестой части суши (территории бывшего СССР) царство морали.

Законы военного времени царят и в либеральном лагере – любое отклонение от мэйнстрима воспринимается здесь как предательство.

Какие переспективы у этой войны?

Прежде всего, нужно понять природу воюющих идей. Природа же эта такова, что схватились идеи разных цивилизаций. Одна – это идея гуманистическо-прагматической цивилизации сегодняшнего дня. По месту рождения ее можно было бы назвать "западной", хотя сегодня она во многом глобальна. Вторая образована группой идей более старых цивилизаций: католической европейской цивилизации вчерашнего дня, исламской цивилизацией дня позавчерашнего, и перво-христианской цивилизацией позапозавчера. Все эти цивилизации были когда-то цветущими и многое сделали для развития человечества. Но сегодня они состарились, а их идеи (в том виде, в каком они были реализованы в этих цивилизациях) износились, человечество в целом их переросло.

Так что битва идет между полным сил тридцатилетним мужчиной и группой пенсионеров, из которых один совсем на краю могилы, а другой – дряхлый старец. И в этой битве у стариков никаких шансов нет. То, что они предлагают, неприемлемо для современного человека. Мы это переросли. Наш психический аппарат стал слишком развитым, мы стали слишком сложными для той жизни, которой человечество жило пятьсот лет назад, а тем более – тысячу и полторы тысячи. Поэтому то, что было для человечества тогда хорошо, сегодня стало даже не то, что плохо, а невозможно. Мы выросли из этих костюмов.

Конечно – не все. Рост души разных людей – разный. И коротышки не видят никаких неудобств, чтобы носить прадедушкино пальто, которое их более рослым старшим братьям не годится и в качестве пиджака. Этой живой массой традиционализм и питается. И ее росту всячески противится. Но это напрасные попытки – остановить рост ребенка невозможно.

Так что шансов у традиционалистов нет никаких. У них нет идей. Поэтому и не англичане переселяются в Пакистан, а пакистанцы – в Англию.

Такая перспектива схватки идей в мире в целом. В России же она выглядит несколько иначе. Здесь идеи нашего вчера-позавчера тоже схватились с гораздо более мощными и привлекательными идеями сегодня. Но "сегодня" – чужого.

Это не делает идеи традиционалистов сильнее. И пытаться внедрять их можно только силой, не понимая, что такие попытки обречены, потому что, если идея без палки не приживается, то она мертва. Мода на кресты и платочки пройдет, и современные люди не смогут долго учить своих детей по учебникам семнадцатого века (пусть они и переписаны в 21-м на современном языке).

Но дело в том, что идеи либералов на российской почве тоже не очень хорошо приживаются. И надежды, что это временно, что потом стерпится и слюбится, что мы выйдем на столбовую дорогу истории, обоснованы почти так же мало, как и надежды вернуть нас в 15-й век.

Конечно, идеи сегодня сильнее идей вчера. Но они слабее идей завтра. Именно этим обстоятельством и был предопределен идейный кризис гуманистическо-прагматической современной западной цивилизации.

В истории цивилизации сменяют друг друга, и на смену пережившим свои лучшие времена приходят новые цивилизации. Так когда-то ислам сменил первое христианство в качестве духовного лидера нашей части мира, чтобы потом уступить это место католикам, которые через какое-то время были смещены европейскими гуманистами и прагматиками.

Но, естественно, и последние заняли трон не навсегда. И уже подрастает ребенок, который сместит с него зрелого тридцатилетнего мужчину, отбивающегося сегодня от назойливых стариков, стыдящихся наготы обнаженной женской руки. Старики ему, конечно, не страшны. А ребенок – страшен. Впрочем, перед ним он будет так же беспомощен, как исламские фундаменталисты сегодня беспомощны перед глобалистами.

Вот с этой точки война идей в России открывается совсем в ином свете. Уже не только как война между "сегодня" и "вчера". Это, конечно, тоже есть. Но не это у нас интересно. А интересно, что в этой битве своего "вчера" и чужого "сегодня" рождается наше "завтра". И не только "наше".

Идейный кризис современной российской жизни заключается в том, что две группы идей, присутствующие на нашем идейном поле, одинаково (хотя и по разным причинам) бесплодны. Мы не можем жить, как жили наши предки сто, и двести, и пятьсот лет назад. И чтобы это видеть, не нужно большого ума. (Впрочем, и тот, что необходим, есть не у всех.) Но точно так же мы не можем жить и, как живут швейцарцы, французы, итальянцы, норвежцы или американцы. И не видеть этого может тоже только слепой.

Куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа.

И значит ответ нужно искать. В стимулировании, в активизации этого поиска и есть позитивный смысл сегодняшней войны идей.