Война и мир: дипломаты и журналисты в Москве летом и осенью 1941-го. Часть 4-я

gistory — 18.01.2022 Теги: Джордан

Продолжение. Начало здесь, а здесь и здесь продолжение.

Шуба из собаки

Несмотря на нарушенный во всех смыслах ритм жизни, иностранцы и после 22 июня оставались группкой, имевшей доступ к немалому количеству привилегий. Особую остроту в их восприятие московской жизни добавляли купля и продажа редких товаров, местная еда и причуды валютного курса.

«Шоппинг в Москве – всегда приключение. Как и большинство приключений, он может завершиться успехом или неудачей. Результат зависит от разных факторов: необходимо знать, где, когда и как охотиться, плюс удача или, напротив, ее отсутствие. Все это больше походило на охоту за сокровищами, чем на банальный поход по магазинам, когда выбранные товары просто обмениваются на деньги».

Так описала советскую торговлю британская журналистка, коммунистка и феминистка Шарлотта Холдейн. Вне зависимости от того, любил ли иностранец исследовать прилавки или ненавидел, московская торговля советского периода неизменно поворачивалась к нему спиной. Причем зачастую так получалось буквально: продавцы не только не помогали с выбором товаров, но нарочито игнорировали едва изъяснявшихся по-русски заморских покупателей.

Цены на товары весьма посредственного качества были заоблачные. Даже поборник советского строя Александр Верт огорчением обнаружил, что обычные башмаки, которые в Лондоне можно приобрести за 25 шиллингов, в Москве обошлись бы ему в 5 фунтов (100 шиллингов) – то есть в 250 рублей. Неплохого качества рубашки стоили 100 рублей, а на приличном костюме висела бирка в 1000 рублей. Галстуки были, будто их завезли из дешевых магазинов сети «Woolworth», но зато стоили, как дорогие вещи с Бонд-стрит90. Отремонтировать в советской столице пару обуви было столь же сложно, как и починить автомобиль. Верту был порекомендован chastnik, который взялся за 100 рублей поменять подошву на его ботинках. Если бы англичанин действовал по официальным каналам, то эта простейшая процедура заняла бы у него несколько недель.

Обменных курсов летом 1941 года было целых три – или даже четыре, если учитывать черный рынок. Если официальный курс составлял 5 рублей 30 копеек за доллар, то специальный курс Внешторгбанка был установлен на уровне 12 рублей за тот же доллар. Вдобавок имелся еще и так называемый «компенсационный» курс: при его применении лицам, обменивающим валюту, доплачивали за каждый доллар еще 5 рублей 40 копеек (то есть, доллар стоил 17 рублей 40 копеек). Субъектами первого курса были туристы, второго – постоянно работающие в России иностранцы, включая журналистов, третьего – дипломаты и сотрудники посольств. Что касается британского фунта, то за него официально давали 25 рублей, специально – 48 рублей, компенсационно – 100 рублей. На черном рынке доллары можно было сдать по 18 рублей за штуку, чуть выше компенсационного курса. Специальный курс был установлен еще весной 1941 года в результате переговоров Молотова и дуайена Шуленбурга; посольства просили о более выгодном соотношении, но Молотов не поддался на уговоры. Ранее посольства меняли валюту на рубли за рубежом, на тамошнем черном банковском рынке, получая в среднем по 30 рублей за доллар, но потом эти возможности стали сокращаться, а советская сторона прозрачно намекала, что более не потерпит ввоза рублей дипкурьерами. Пришлось выходить из тени. В итоге Бурк-Уайт и Колдуэлл меняли свои доллары по 5 рублей 30 копеек, а номер в «Национале» с двухразовым питанием обходился им еженедельно в 500 долларов (2500–2600 рублей)­. Причем Колдуэлл не пожелал связываться с черным рынком, где ему предлагали покупку долларов по 15 рублей за штуку. Моатс же, напротив, через друзей сдавала американскую валюту по 18 рублей. Александр Верт менял фунт по 48 (в воспоминаниях округлял до 50), а служащий посольства Гарольд Элвин – по 100.

До войны московские иностранцы предпочитали приобретать все за границей, причем необязательно в Лондоне или Нью-Йорке: можно было «отовариваться» в Бухаресте, Варшаве, Риге или Стокгольме. К лету 1941 года в этом списке остался лишь Стокгольм:

«После “присоединения” стран Балтии к Советскому Союзу последовал бум покупок в Риге и Таллине: многие советские граждан нашли повод посетить эти города, в больших количествах закупая при этом платья, обувь и сумки».

Из Риги, где делал посадку рейс «Аэрофлота», летевший в Стокгольм, завозили и продукты, которых не было в СССР.

Рижские поставки продолжались до самого начала войны. Отобедавв Спасо-хаусе сразу по приезде, Моатс похвалила еду. «Это специально для вас, – ответил Штейнгардт. – Вы не представляете, как здесь сложно достать продукты. Практически все, что мы едим, привозят из Риги». Правда, Моатс, прогулявшись по улице Горького, обнаружила, что магазины отнюдь не пусты; в продаже имелись сыр, масло, мясные и рыбные деликатесы. Переводчица «из бывших» уверяла Верта, что перед войной можно было купить «36 сортов колбасы», а теперь продаже остались лишь три. В чем действительно не было недостатка, так это в икре и масле.

На британцев масло производило неизгладимое впечатление. Прибывшая из жившего по карточкам Лондона Шарлотта Холдейн наслаждалась советской едой:

«Я объедалась маслом, во время каждой трапезы съедая дневную норму. Оно было жирным, золотистым, сливочным – настоящее фермерское масло. Русские используют его для всего, с немыслимой, на наш взгляд, расточительностью тратя его даже на готовку».

В сентябре, во время приема для советских и иностранных журналистов в ресторане гостиницы «Москва», столы были украшены фигурами лошадей из масла – каждая была размером с собаку.

Вплоть до октября 1941-го в Москве не наблюдалось больших перебоев с продуктами. В июле ввели карточки и одновременно открыли коммерческие магазины, цены в которых были в два-три раза выше государственных. Масло в коммерческих магазинах стало стоить 50 рублей за килограмм (вместо 25), а сахар – 15 (вместо 5 рублей 50 копеек). Икра оставалась визитной карточкой любого банкета, и она свободно продавалась в магазинах на улице Горького. В честь открытия балетного сезона 7 сентября Моатс решила организовать в своем номере в «Национале» небольшой обед, который превратился в вечеринку на три десятка гостей. Под водку и «Мартини» ушли два килограмма черной икры по 115 рублей за килограмм и всевозможные закуски: грибы, тушенные в сметане, холодное мясо, салаты. С французским шампанским, купленным у Шапиро, хорошо гармонировали макаруны, которые предоставил «Националь». Вся эта роскошь, весьма впечатлившая Верта, обошлась Моатс в 3600 рублей, или 200 долларов по курсу черного рынка.

Другая, уже скандальная, история с икрой произошла через месяц, во время работы Московской конференции. Лорд Бивербрук решил побаловать Черчилля русским деликатесом. Об этом прознал корреспондент «The News Chronicle» Филипп Джордан и, поскольку в тот день других интересных новостей не было, написал заметку о покупке 25 фунтов (10 килограммов) икры для премьер-министра. [В источниках имеются расхождения: одни указывают, что Бивербрук хотел купить 25 фунтов икры, другие – что стоимость покупки составляла 25 фунтов стерлингов. В любом случае, учитывая цену в 115 рублей за килограмм и обменный курс в 50 рублей за фунт, вес икры получается более 10 килограммов.] Заметку перепечатали не только в «The Times», но и в «Daily Express» – газете, которой владел сам Бивербрук. Черчилль был в ярости, лорд-газетчик пытался все отрицать и требовал от Джордана опровергнуть обнародованную информацию, но тот, ссылаясь на принципы свободы прессы, не поддался давлению. Конференцию союзников в результате прозвали «Икорной».

Сами иностранцы зачастую не вникали в сложности, сопровождавшие поиск и покупку продуктов, – за них это делала прислуга, нередко из поволжских немцев. Разумеется, эти «самые цивилизованные люди на Волге» знали немецкий. Как следствие, наниматели подозревали немецкую прислугу в связях с германским посольством, хотя прямых доказательств не имелось. С началом войны этнические немцы испытывали все большие неудобства, но тем не менее продолжали трудиться у англичан, в том числе на посольской даче. 28 августа вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья», а с 10 сентября немцев начали выселять и из Москвы. Попытки корреспондентов отстоять «своих» ни к чему не привели. На вокзал журналисты и высылаемые немцы отправились вместе. «Это вечная ссылка для меня, я никогда не вернусь в Москву», – плакала Анна, служанка Кэссиди. Американец снабдил ее деньгами, едой и одеялами: максимум того, что он мог сделать. По слухам, немецкую прислугу при себе смогло сохранить лишь посольство Великобритании, пользовавшееся большим влиянием как главный советский союзник. Филипп Джордан написал статью, в которой, описывая депортацию немцев «как величайшую в истории», все же пытался оправдать этот шаг: «Вероятно, они были лояльны Советскому Союзу, но “вероятно” не является достаточной гарантией в военное время». Верт посчитал публикацию этой статьи неразумной: «Она лишь побудит противников красных и наших мягкосердечных либералов вновь говорить о советской жестокости». Вскоре из Москвы были высланы и финны; Джордан лишился своего шофера Освальда.

Приближавшаяся зима вынудила прибывших весной и летом корреспондентов задуматься о теплой одежде. Дешевле всех оделся Верт. В Столешниковом переулке он приобрел белый полушубок из «сибирской собаки», с каракулевым воротником, всего-навсего за 337 рублей (7 фунтов, если рассчитывать по курсу 50 рублей за фунт), а также каракулевую шапку за 175 рублей – то есть за 3 фунта 10 шиллингов. Мужских галош нигде не было – только дамские и детские. Зато в наличии имелись высокие валенки за 300 рублей, которых Верт не купил, поскольку шофер Миша сказал ему, что в шубе и валенках он будет похож на колхозника. Шуба, если верить очевидцам, воняла псиной, но зато была теплой. Феминистка Холдейн ненавидела хождения по магазинам, но ей пришлось поступиться принципами ради подходящей шубы. В тогдашнем «Мосторге», нынешнем ЦУМе, цены были заоблачные: за каракулевую или лисью шубу просили 2500–4000 рублей.

В универмаге поскромнее Холдейн повезло: она наткнулась на шубу из пони, с лисьим воротником, за 1800 рублей. Советская шуба для британской коммунистки оплачивалась гонорарами, полученными за статьи в «Красной звезде».

[дополнение из неопубликованного]

Богачка Моатс присматривала шубку еще в мае, но покупать в комиссионке, как делали многие, ей не хотелось. В итоге за 3600 рублей она стала обладательницей беличьей шубы, которую усовершенствовала, обрезав и добавив капюшон. Русские белки согревали Моатс и во время эвакуации Москвы, и на ветру парада в Куйбышеве, в итоге улетев со своей хозяйкой за океан в Нью-Йорк.

Бурк-Уайт и Колдуэлл облачились в пушистые шапки-ушанки только в Архангельске при отъезде. С собой у Маргарет было щеголеватое пальто красного цвета, самой удачной частью которого стала чёрная подкладка. Во время поездки на фронт Бурк-Уайт выворачивала его наизнанку, чтобы не столь бросаться в глаза. Холодало: сгоряча проданные летом своему шофёру носки ей пришлось выкупить.

Надо сказать, вещи иностранцев, вне зависимости от степени изношенности, пользовались повышенным спросом. Жена Штейнгардта сдавала костюмы своего мужа в комиссионку в Столешниковом; такое крохоборство вызывало недоумение у коллег по дипкорпусу. Уезжая, многие просто-напросто бросали вещи, высвобождая место в чемоданах. Бурк-Уайт раздала почти всю свою одежду, продав по символической цене в 8 рублей несколько пар нейлоновых чулок. Сделка состоялась по официальному обменному курсу в 5 рублей за доллар; в США чулки стоили $1,6. Московские чулки худшего качества стоили в магазине 35 рублей.

Спешно собираясь в эвакуацию, Моатс раздала русской секретарше одного из корреспондентов часть своей косметической артиллерии и рваные чулки. Советская девушка с благодарностью забрала все это, отказавшись лишь от голубой коробочки прокладок Kotex, сказав, что не занимается фотографией.

Разумеется, подобные чахлые условия бытовой жизни не могли не наводить на мысли. Тот же идеалист Верт полагал, что «несколько тысяч магазинов Woolworth в России сделали бы жизнь домохозяйки и обычного гражданина намного проще. Сосредоточившись на тяжелой промышленности, у них не было времени на остальное». Как и другие иностранцы, он так и остался гостем, не поняв, что советские люди жили не для радости, а для совести.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• По теме
• Архив