Вот за это я не люблю революции
george_rooke — 28.01.2021 Просто чаще всего получается по-черномырдински: "Хотели как лучше, а получилось как всегда".Сан-Мартин в июле 1821 года с помпой вошел в Лиму, но уже через неделю понял, что он получил лишние 60 тысяч ртов, которые как-то надо кормить, так же как и собственную армию, и флот Кокрейна. И уже через две недели в письме О’Хиггинсу Сан-Мартин сокрушенно назвал Лиму «городом-банкротом». Незадолго до капитуляции Лимы Сан-Мартин и де ла Серна подписали специальное соглашение, согласно которому ни одна из сторон не должна была мешать поставке 3000 фанег (fanega, емкость объемом 55.5 литров) пшеницы и некоторого количества риса, но де ла Серна перед уходом подсчитал, что городу нужно 4000 фанег пшеницы, чтобы избежать нехватки продовольствия.
Столица была на грани голода. 3.5 унции хлеба стоили 1 реал, так же, как и «три маленьких батата», один из офицеров Сан-Мартина писал, что «купил на рынке две картофелины размером с яйцо за пол-реала», буханка хлеба стоила 1 песо. Вдобавок почти исчезло из обращения серебро, поскольку Кальяо оставался испанским и никакой внешней торговли не предвиделось. Началась инфляция. А ведь Лима по мысли Сан-Мартина должна была кормить и себя, и повстанческую армию, и давать пополнение войскам индепендентов.
Понятно, что энтузиазм масс не вынес испытания высокими ценами и недостатком продовольствия, и уже через месяц население Лимы явно выражало свои симпатии роялистам. В этой ситуации Сан-Мартин не нашел ничего лучше, как принять на вооружение «принцип Робин Гуда» - грабить богатых и раздавать все бедным.
Согласно переписи 1820 года в Лиме находилось 1463 крупных собственника – условно говоря – «директора заводов, газет, пароходов», большинство из них были испанцами или роялистами, и их и было решено «раскулачить». Понятно, что большая часть из них в результате бежала в Кальяо или во внутренние области Перу, уже 2 августа мэрия сообщила, что 42 испанских купца покинули столицу, причем с капиталами, которые они вывели через иностранных торговцев. В марте 1822 года в Кадис прибыл корабль «Эспекулясьон», который привез в Испанию бывшего вице-короля Песуэлу, архиепископа, двух бригадиров, пять коррехидоров, интенданта, приора, контадора, директора табачной монополии, одного инквизитора, двух консулов и двадцать два торговца, всех – из Лимы.
Назначенный Сан-Мартином префектом Монтеагудо начал политику принудительного изгнания испанцев из столицы. Триста человек были высланы в Испанию на транспортах «Лаура», «Меркурио», «Пасифико» и «Сара», причем у них конфисковали имущество и заставили заплать за подорожные по 500 песо за голову Сан-Мартину, а в море их остановила эскадра Кокрейна, который собрал с них еще по 2500 песо за голову.
В январе 1822 года революционнее правительство потребовало от всех испанцев, которые не приняли перуанского гражданства, покинуть страну, отдав половину своего имущества властям Перу.
Хотя нет никакой статистики по лоялистам, бежавшим из Перу, Гаспар Рико в 1824 году оценил их количество за период 1821-1824 годов в 12 тысяч человек, включив сюда всех – бежавших, изгнанных и убитых.
Но революционное правительство продолжало «ковать железо, пока горячо». Последовал указ о конфискации всего имущества, принадлежащего испанцам. Капитан Бэзил Холл писал, что к июлю 1822 года «старые испанцы в Перу были полностью разорены».
Ну, так в чем же проблема? – спросит читатель. Испанцы несколько веков грабили Перу, теперь массы бросили клич: «Грабь награбленное». А дело в том, что вот эти «владельцы заводов, газет, пароходов» были, во-первых, самой экономически активной и образованной частью населения, а во-вторых, налоги с их предприятий и давали главные поступления в бюджет столицы и вице-королевства. В результате изгнания капиталистов предприятия остановились, гасиенды оказались разорены, накопленные деньги и припасы разворованы и проедены, и к 1822 году революционерам стало нечего есть и не на что даже простые продукты питания купить. Грубо говоря, налогооблагаемая база обрушилась ровно за год.
|
</> |