Воронеж. Вайцеховского, 7 - дом, где бывал Маяковский
s16_n425 — 16.10.2014
На столе докторского
кабинета громоздились груды бутербродов. Огромный медный самовар
уютно посвистывал. Маяковский сидел среди нас, как задумчивый
великан, и молча, очень серьезно пил чай.
Кораблинов В. А. "Азорские острова"
2.
ул. Вайцеховского,
7
Дом по этому адресу, построенный в начале XX века, ныне
представляет собой развалины. Но еще недавно это был
симпатичный домик в духе модерна - бревенчатый, обложенный
кирпичем. Значился в списке памятников истории (теперь уже
нет) - здесь, на квартире врача М. Раппопорта, в 1926 году
проходила встреча воронежских литераторов с Владимиром
Маяковским.
3. Тот же самый дом, фотография 1979 года ( из книги П. Попова
"Уходящий Воронеж").
4. В 2000 году киричные стены отделились от сруба и обвалились.
5. Подпорки стены главного фасада - видимо, попытки удержать
обрушение. Теперь здесь все заброшено и замусорено.
6. Маяковский посетил Воронеж 22 ноября 1926 года - с
лекцией-концертом "Моё открытие Америки".
Осенью 1926 года Воронеж запестрел красными афишами.
Полуметровыми буквами было написано: "МАЯКОВСКИЙ".
В. Кораблинов.
Приезд Маяковского в Воронеж в 1926 году вызвал громадный
интерес у всех: у понимающих и непонимающих, у друзей и недругов.
Афиша сообщала,
что будет чтение стихов и ответы на вопросы. Большой
Советский театр был полон [ныне драмтеатр]. Школьники,
студенты, интеллигенция, рабочие, непризнанные и полупризнанные
поэты, — все с нетерпением ожидали появления Маяковского.
Берри М. Маяковский в Воронеже. — «Коммуна»
(Воронеж), 1940
Город хлынул на вечер Маяковского, всем хотелось послушать
замечательного поэта. Но какая-то (и немалая) часть воронежцев
пришла просто поглазеть на него: из третьих и четвертых рук
нахватав россказней о желтых кофтах, о литературных скандальчиках в
богемных кабачках предреволюционных столиц – Петрограда и Москвы,
весь этот народец страсть как хотел повидать такое чудо. Театр был
переполнен.
В. Кораблинов "Азорские острова"
7. Нина Логофет, представительница литературной группы "Чернозем",
договорилась с Маяковским о его встрече с воронежскими литераторами
после лекции.
...От имени группы воронежских литераторов я пришла в
Центральную гостиницу просить Маяковского встретиться с нами...
Владимир Маяковский охотно согласился выполнить нашу
просьбу...
Логофет Н. Встреча с поэтом. — «Коммуна»
(Воронеж), 1940
Однако возникал вопрос, куда пригласить Маяковского? ... Решили
привезти Маяковского в большую, удобную квартиру воронежского врача
и тотчас дали туда знать об этом. Хозяйка ахнула и побежала
покупать колбасу и булки для вечернего чаепития. А мы разошлись по
домам, чтобы приготовиться к встрече: из груды стихов требовалось
отобрать те, которые не стыдно было отдать на суд
Маяковского...
В. Кораблинов "Азорские острова"
Квартира воронежского врача, М. Раппопорта, - это и есть домик по
современному адресу Вайцеховского,7. Раппопорт был ещё и
ценителем искусства, большим любителем поэзии, а потому у него
часто собирались местные литераторы.
...Почему-то получилось так, что на встрече с Маяковским
нас оказалось только пятеро: Загоровский, Логофет, тот восторженный
юноша, что единственным поэтом признавал лишь Петникова, какой-то
случайный заезжий поэт и я.
Всех нас, только что слышавших в театре раскаты его
могучего голоса, поразил этот тихий, молчаливый и даже как будто
застенчивый Маяковский. Видно, вечер утомил его, он отдыхал в
молчании. Мы не мешали ему.
Наконец Владимир Владимирыч (он сидел за столом)
откинулся на спинку стула, оглядел нас и просто
сказал:
– Ну что ж, почитаем, товарищи?
Это, помню, был страшный момент. Я струсил и
почувствовал, как у меня перехватило в глотке. В нерешительности,
кажется, были и другие.
Смелее всех оказалась маленькая Логофет. Бесстрашно
вынула она из кармана кожаной курточки свои листки и голосом,
правда, несколько дрожащим от волнения, начала читать стихи о
трамвае.
С первых же строк (я отлично видел это) Маяковский
насторожился. В стихотворении, которое я, к сожалению, не могу
привести на память, говорилось о том, каким был старый,
«дотрамвайный» Воронеж с его прочно устоявшимся мещанско-купеческим
бытом, с его сонной, медленной жизнью.
Одни извозчики —
и нет
трамваев! —
заканчивалась первая строфа и повторялась в конце тех
строф, где говорилось о недавней воронежской старине. Затем
начиналась звонкая ода трамваю – блистающему, яркому, звенящему, –
трамваю-символу, радостной примете Воронежа нового, советского.
Стихи, как я уже рассказывал, были здорово написаны, и Маяковский
вполне оценил их. Когда Нина кончила чтение, он
сказал:
– Очень хорошо!
И, глядя поверх наших голов, с удовольствием
повторил:
– Одни извозчики – и нет трамваев…
Затем попросил у Логофет листки со стихом и обещал
напечатать его в «Новом Лефе». Нина сияла. Еще бы!
А я был подавлен: после такого великолепия все в моем
гроссбухе представилось мне такой дрянью, что нечего было и
срамиться.
И я решил: не буду читать.
Заезжий поэт довольно бойко, кокетливо грассируя,
продекламировал незначительные, но с претензией стихи. Маяковскому
они явно не показались, он слушал рассеянно и долго молчал затем,
позванивал ложечкой о стакан. В молчании вдруг забубнил себе под
нос из «Цыганской рапсодии» Сельвинского:
– Гей-та, гоп-та, гундаала, задымила,
дундаала…
Молчание было тягостным. Павел Леонидыч решил
рассеять неловкость. Он спросил:
– Скажите, Владимир Владимирыч, какого вы мнения о
конструктивистах?
Маяковский улыбнулся.
– Да ведь никаких конструктивистов нет, это все
выдумки, чепуха. Есть талантливый поэт Сельвинский. А
конструктивизм…
Показал жестом. И снова, поглядев сквозь нас,
произнес задумчиво и как-то сокрушенно даже:
– Одни извозчики… и нет трамваев.
Это уже было недвусмысленно. Заезжий поэт понял и,
сославшись на позднее время, поспешал откланяться.
Когда он ушел, Маяковский с добродушной усмешкой
поглядел на меня.
– Ну, а ты, пожарником обманутый… Раскрывай-ка свою
книжищу…
И я с отчаянием, решив, что двум смертям не бывать,
прочитал поэму о декабристах. Сперва волновался, слова застревали в
горле, и я, собственно, не читал, а всхлипывал:
Над омраченным ПетроградомШагали дюжие
солдаты…
А затем разошелся, – в поэме было больше двухсот
строк, – и стал читать ничего себе, разборчиво. И даже, совсем
осмелев, смешно протараторил про рылеевский телефон – «звонит в
передней телефон и, руша кринолинами, жена бежит вскричать «алло!»
– чрез спальню и гостиную».
И про скачку царя со свитой, – снова вспомнив ночной
бешеный скок воронежских пожарных в тысяча девятьсот пятнадцатом
году…
Когда кончил, Владимир Владимирыч взял нелепую мою
приходо-расходную книгу и молча перелистал поэму.
– Тебе не жаль вырвать ее? – спросил. – Я бы
напечатал.
Может быть, оттого, что ушел заезжий поэт,
оказавшийся как бы инородным телом в нашей компании, или Маяковский
просто отдохнул после выступления в театре, только он стал заметно
разговорчивее и веселее.
Рассказал кое-что о своем путешествии – о том,
например, как от всех этих внешне великолепных европ нестерпимо
тянет противным запахом мещанских сундуков. О Париже, где, несмотря
на Эйфелеву башню и Пикассо, водится самая настоящая шпана, похлеще
нашей, так что по ночам бывает небезопасно даже в
центре.
– Я, например, без этой игрушки не выходил, – показал
нам маленький, красивый пистолетик, который весь целиком помещался
в его кулаке.
Разговор зашел о странной гибели
Есенина.
– Что в вашем кругу, – спросил кто-то из пас, –
говорят о его смерти?
Маяковский помрачнел.
– В моем кругу, – сказал, – сплетнями не
занимаются.
Было очень поздно, дело шло к
рассвету.
По темным воронежским улицам шли мы, провожая
Владимира Владимирыча. Все так же сеял мелкий дождик осенний. В
Петровском сквере, поблескивая мокрым бронзовым кафтаном, бессменно
стоял великий корабельщик – Петр. По небу шибко бежали рваные
предрассветные облака. Где-то на окраине взревел фабричный гудок,
ему откликнулся другой, третий. Вдалеке сверкнули и рассыпались
ослепительные искры первого трамвая. Город просыпался и еще в
темноте начинал свой новый день.
И лишь кое-где нелепыми, доисторическими призраками
чернели дремавшие под одинокими фонарями ночные
извозчики.
Маяковский, крупно шагая, читал нам еще не
напечатанный «Разговор с фининспектором о поэзии»:
Гражданин инспектор!
Простите за беспокойство…
Читал во весь голос. Эхо отзывалось в мокрых
воронежских садах. Первые ранние пешеходы останавливались в
недоумении. Над просыпающимся городом гремел
Маяковский:
Поэзия — та же добыча радия.В
грамм добыча,
в год – труды.Изводишь
единого слова радитысячи тонн словесной
руды!
Испуганные, вздрагивали сонные извозчики, вертели
головами: откуда это гремит? И даже дождик перестал, будто бы
вслушивался. Запоминал Маяковского.
Утром он уехал из Воронежа.
В. Кораблинов "Азорские острова"
8. Центральный вход, заваленный мусором.
9.
10. Торцевая стена.
11.
12. И еще один, общий вид со стороны соседнего дома, пристроенного
вплотную к обвалившемуся.
При некоммерческом использовании фотографий активная ссылка
на оригинал http://s16-n425.livejournal.com/82687.html
(без noindex и nofollow) обязательна.
Коммерческое использование, размещение в СМИ, для печати - только
после согласования условий использования.