Вопрос про этику: проблема эвтаназии

anlazz — 28.06.2017 После того, как в прошлой части было указано на главную суть этики – а именно, на то, что последняя нужна, прежде всего, для обеспечения системы общественного производства, перейду к некоторым частным вопросам. И, прежде всего, к поднятой Яной Завацкой теме эвтаназии . Причина этого состоит в том, что данный вопрос, конечно же, не является самым важным вопросом этики, однако на нем можно хорошо увидеть, что же из себя представляет последняя, а равно – и то, как к ней следует относится. А для того, чтобы сделать это, следует разобрать вопрос о том, что же это за «зверь» такой – #эвтаназия, и почему вопрос о ее этичности вообще возникает в сегодняшнем обществе…

На первый взгляд кажется, что никаких загадок тут нет. Слово «эвтаназия» переводится, как «благая смерть», и представляет собой сознательное умерщвление человека. Отличие эвтаназии от простого убийства состоит в том, что данное действие производится с учетом минимизации мучений убиваемого. Впрочем, так же смертная казнь через инъекцию производится с той же цель – приговоренному перед смертельным препаратом вводят наркоз. Поэтому основным признаком эвтаназии следует считать другое – то, что данное действие не имеет никаких стимулов со стороны исполнителей – за исключением указанного уменьшения страданий. То есть – при эвтаназии главным субъектом совершающегося действа выступает сам умерщвляемый, в большинстве случаев сам становящийся инициатором своего убийства. Поэтому, в общем-то, эвтаназию можно считать самоубийством, в котором действия врача сравнимы с действием человека, принесшего яд. Что, разумеется, является спорным действием, но убийством никогда не считалось. Впрочем, на самом деле, все не так просто…


Однако, прежде чем рассказать, «почему не все так просто», следует, все-таки, сделать экскурс в историю – поскольку, как уже не раз говорилось, основная проблема современного мышления состоит в том, что оно подразумевает себя в качестве единственно возможного варианта. А на самом деле, выступает лишь в качество локального – а применительно к текущей ситуации, еще и очень специфического варианта «нормы». В случае с эвтаназией это проявляется наглядно – поскольку тут сталкиваются, как правило, две «точки зрения»: во-первых, это идея о том, что «убивать плохо». (Ну, разумеется, это противники данной идеи.) А, во-вторых, представление о том, что «человек имеет право делать с собой все, что захочет». Это, конечно же, сторонники эвтаназии. Самая большая ирония этой ситуации  состоит в том, что и те, и другие, как правило, черпают свое вдохновение из мифа о «естественной» склонности человека к поддержанию жизни —или же из мифа о столь же «естественной» необходимости его потребности распоряжаться оной.

Хотя в реальности ни то, ни другое не имеет под собой ни малейших оснований. Это может показаться странным с точки зрения «биологизаторов», заполнивших собой все общественное пространство, а равно, и с точки зрения сторонников «традиционных ценностей» – но на самом деле, вопрос жизни и смерти является вопросом второстепенным. Второстепенным по отношению к тому, самому главному вопросу, вокруг которого, по сути, и строится вся этика (и вообще, вся человеческая жизнь) – к вопросу об общественном производстве. Именно поэтому в истории невозможно выделить какое-то особенное, «изначальное» отношение к гибели и убийству. В разных обществах для разных людей всегда бытовали самые разные представления о том, как стоит умирать и кого стоит убивать. Например, убийства врагов, т.е., представителей иного социума, грозящих разрушить существующий экономический порядок, всегда приветствовались. Так же, как правило, не возбранялось убивать рабов.
Но не только. Известное высказывание Гоголя: «я тебя породил – я тебя и убью» - на самом деле представляет собой всего лишь отсылку к нормам римского права, когда pater familias имел полное право распоряжаться над жизнями своих «домочадцев». И в описанной ситуации –предательства сыном Родины—он просто обязан был принять то самое решение, что принял Бульба. Впрочем, римлянин столь же спокойно воспринимал и идею убить себя. Если кто читал римскую историю, то помнит, что количество исторических персонажей, принявших яд (или оборвавших свою жизнь иным способом), практически совпадает с количеством исторических персонажей вообще.

Такое легкое отношение к смерти у римской знати понятно, аристократ в это время – это, прежде всего, воин. А война – это, прежде всего, очень вероятная смерть. Особенно с учетом того, что до конца XIX века любая, мало-мальски серьезная, рана означала неизбежный конец. Но, тем не менее, войны происходили практически все историческое время,  в промежутках же между ними знать занималась непрерывной междоусобной борьбой – начиная с тайных наветов (часто заканчивающихся плахой), и заканчивая открытыми дуэлями. Неудивительно, что в таком мире отношение к смерти было, мягко сказать, достаточно лояльным. Тем более, что для подобного общества разумным было трактовать ее не как «однозначное прекращение» своего существования, а как некий «переход» к более легкой и сытой жизни. Особенно актуальным стало подобное представление в т.н. «осевое время», когда произошло очередное усиление эксплуатации с ликвидацией остатков общинной структуры. (И, соответствующая «активизация» убийств – и военных, и не военных.) Именно в этот момент в общественном сознании популярной становится идея «Рая» - то есть, не просто сытого мира, но мира, где «праведники» (то есть, те, кто вели себя оптимальным с т.з. общественного производства образом) могли бы получить вознаграждение. Такая модель «посмертного воздаяния» должна была смягчить возросшие страдания в мире реальном.


Правда, была одна тонкость. А именно, в связи с тем, что жизнь большинства людей в это время –то есть, в большую часть «классовой эпохи» — была очень тяжелой,  то появление возможности оказаться в Раю неминуемо вело бы к массовым попыткам перейти туда немедленно. Именно поэтому «прописывание» в этике запрета на самоубийство стало неизбежным. Собственно, это совершенно нормальный процесс – вначале был введен Рай. (Куда, в отличие от прежних Елисейских полей  или Вальхаллы,  попадали не только герои, но и те, кто честно тянул свою «лямку» при жизни. ) А затем потребовалось блокировать стремление туда «переселиться» со стороны простолюдинов. Поскольку, если для претендента в «герои» — как правило, воина – поиск смерти был, в общем-то, благом для общества, то та же самая тактика, охватившая людей, занятых производительным трудом, вела к нарушению производственной системы. Поэтому человек одновременно должен был и бояться смерти, и верить в посмертное воздаяние. (Побочным эффектом этого выступило постоянное невротическое состояние, особенно широко распространившееся в конце Средних Веков - начале Нового Времени, когда указанный процесс стал особенно силен. Что поделаешь – это плата за развитие производительных сил.)

 При этом, разумеется, не стоит думать, что указанные действия являлись следствием чьей-то разумной деятельности. Что кто-то реально придумывал Вальхаллу, Рай, или запрет на самоубийства. Нет, конечно, ничего такого не было – а был банальный отбор этических систем на соответствие существующим условиям. Например, те из них, что позволяли исповедующим себя людям добровольно уходить из жизни – а таковых всегда было немало – банально очень быстро исчезали из-за катастрофического сокращения числа последователей. И оставались лишь те варианты этики, которые не просто могли бы быть принятыми в рамках существующих производственных отношений, но и которые могли бы «улучшить» производство. Именно из этого условия и определилось то, что в одном случае смерть рассматривалась, если не как благо, то как неизбежная сторона существования человека. А в других – как однозначное зло, с которым надо было бороться. Не мифический природный инстинкт «самосохранения»,  или не менее мифические «воля к жизни» и «воля к смерти»  (Эрос и Танатос фрейдистов) – определили данный аспект, а гораздо более прозаические, социальные факторы.

Исходя из этого достаточно просто понять, в чем же состоит указанная выше этическая проблема эвтаназии. А состоит она – как уже указывалось Яной Завацкой – в том, что в настоящий момент мир переживает переход от одной формы хозяйствования к другой. (Называть это «сменой формаций», разумеется, нельзя – поскольку основная формация осталась той же, но при этом исчез один очень важный фактор, по сути, и определявший всю жизнь человека в последние несколько десятилетий.) Речь идет о той самой «Тени СССР», о которой было уже сказано немало. Именно благодаря ее воздействию был сформирован тот самый мир, который мы привычно считаем «современным», и который многими трактуется, как мир победившего гуманизма. Дескать, к настоящему времени человечество прониклось идеями разного рода «прогрессивных мыслителей» и поставило человека «мерой всех вещей». (Хотя, на самом деле, этот самый «гуманизм» в реальности обеспечивался совершенно иными механизмами, к которым «прогрессивные мыслители» не имели практически никакого отношения.) И именно отсюда проистекают самые разнообразные вещи – начиная с идеи гарантированного социального обеспечения и заканчивая ликвидацией гендерного и расового неравенства.

В том числе, это касается и концепции, которую можно назвать «гарантированным медицинским обслуживанием». Она выражается в том, что «врач не может отказать больному» в лечении. Еще и пресловутую «клятву Гиппократу» приводят в пример –хотя очевидно, что еще сто лет назад эта самая клятва нисколько не мешала врачам обслуживать исключительно платежеспособных клиентов. Впрочем, у самой Яны Завацкой об этом прекрасно сказано, поэтому не буду повторяться. Скажу только, что побочным результатом данной особенности послевоенного мира стало то, что в нем широко развилась «медицинская индустрия» - причем, основанная именно на концепции массового здравоохранения. До определенного времени все были этим довольны – во-первых, трудящиеся получали определенные «плюшки» в виде возможности не сдохнуть от излечимой болезни. (Что было нормой еще в начале XX века.) А, во-вторых, «бизнесмены от здравоохранения» получали возможность вести свои дела. Причем в очень хороших условиях – связанных с тем, что значительная часть финансирования шла из бюджета. (Даже там, где сами медучереждения были государственными, они все равно, оказывались тесно связанными с бизнесом, хотя бы в виде фармакологии и производства соответствующего оборудования.)


Итогом данной ситуации и стало появление современной идеи «абсолютной ценности жизни» - выдаваемой в большинстве случаев за «природную норму». Причем, в прямом соответствии с указанной выше сутью этики в обществе, остающемся классовым, эта самая ценность рассматривалась, прежде всего, как вещь, приносящая прибыль. (Например, медицинскому бизнесу.) При этом само здоровье, естественно, оказывалось далеко на втором плане – в результате чего, к примеру, та же система профилактики, столь развитая в СССР, на Западе всегда была в глубоком «загоне». Тем не менее, идея, что жизнь человека является абсолютом, что ее надо поддерживать до самого конца, прочно вошла в представление современных людей. Но пока шел данный процесс, СССР рухнул – и социально-экономическое состояние мира опять переменилось. А именно – исчезло давление трудящихся (поддержанных указанной «Тенью») на государственный аппарат, вызывающее «то самое» перераспределение средств, в том числе, и на медицину. В результате из «бонуса», ведущего к получению дополнительных средств из бюджета, данная отрасль превратилась в обузу – правда, с учетом того, что прежние бенефициары, «присосавшиеся к бюджету», все еще «находятся на коне». Однако, чем дальше, тем меньше становится для них смысла  «спускать» полученные средства «вниз», на лечение трудящихся…

Вот тут то и лежит суть поднятой коллизии, связанной с эвтаназией. А именно – с точки зрения этической системы, связанной с «советизированным миром» (с капиталистическим миром, измененным «Тенью СССР») необходимо «всех лечить». Причем, чем дороже – тем лучше. Именно отсюда ведут свою родословную все эти системы поддержания жизнедеятельности, представления о том, что необходимо оказывать паллиативную помощь всем и т.д. Разумеется, ключевое слово тут всем – поскольку об необходимости поддерживать жизнь тех же Ротшильдов с Рокфеллерами, разумеется, речи не идет, так как это считается само собой разумеющимся. (Хотя, если честно, 80% человечества с удовольствием прекратило бы поддерживать эти жизни.  Причем, вне зависимости от возраста и физического состояния олигархов.) Но с точки зрения «нормальной» капиталистической системы подобное дело – есть однозначно вредный перерасход средств. Да, именно так – еще сто лет назад ребенок, умерший от того, что у родителей не было денег на врача, был нормой. И никто об этом не страдал. Так же, как, например, никто не страдал от того, что солдат был убит на войне, ведущейся во имя царя-короля-императора и стоящих за ним «денежных мешков». Солдат должен умирать, это его участь. Ребенку же просто не повезло, у него были плохие родители.  А финансисты должны прикидывать прибыли от всего происходящего, это социальная функция у них такая…

То есть, пресловутая «абсолютная ценность жизни» в данной системе есть абсолютный же бред – и таковым он являлся в течение веков и тысячелетий. Старик, угробленный тяжелой работой, умирал в своей хижине от голода, девушка угасала в двадцать лет от чахотки, заработанной на пыльной фабрике, ребенок замерзал под окном у богатого дома, женщина рожала очередного ребенка в поле – и там же оставалась навсегда вместе с младенцем… И никто – ну, практически никто – не пытался этому противостоять. Ну, разве что можно было кинуть копейку нищему, чтобы совсем уж не выглядеть жлобом. (Бунин вон в своих «Окаянных днях» вспоминал про рубль, как то брошенный кому-то из черни – в качестве примера невероятной щедрости.) Эвтаназия в подобном случае… Да что там говорить, подавляющая часть медицины «для бедных», в совокупности с разного рода религиозными учреждениями и выступала, как эвтаназия, как механизм обеспечения относительно достойной смерти. Как это не странно прозвучит для нас – но другого вида лечения для «низших слоев» в классовом обществе, по сути, нет. Позволить безболезненно уйти – не под мостом, среди крыс, а в приюте-больнице (лечения все равно нет, равно как и врачей), а главное, получить последнее причастие – это единственное, что могло дать беднякам общество, в котором все могущество было сконцентрировано у «хозяев».

Кстати, как уже говорила Завацкая, нынешняя риторика относительно того, что безнадежные больные «объедают» остальных, практически полностью повторяет те слова, что говорились в обществе классовом по отношению к т.н. «неполноценным» людям. (Потому, что «безнадежные» в современном смысле слова реально жить не могли.) Правда, «прямое» убийство последних, все-таки, не приветствовалось – но убийство косвенное, связанное с плохими условиями жизни, разумеется, было нормой. (Как содержались те же «психи» в больницах до середины XX века – хорошо известно.) И, в общем, подводя итог, можно сказать, что указанная коллизия  – это состояние, несомненно, временное. Поскольку, если победа «полноценного» классового общества над «советизированным» будет одержана окончательно, то никакой проблемы с эвтаназией не будет. Есть чем платить – живи. Нет – умирай. А все эти, якобы этически неразрешимые, проблемы относительно того, стоит ли существовать в условиях жизни за счет аппаратуры жизнеобеспечения, очень быстро исчезнут в условиях, когда за использование данной аппаратуры будет выставляться реальный счет. Да, кстати, не следует забывать, что сегодня в развитых странах зарплаты еще завышены. Так что, смотрим на Бангладеш, и на то, существует ли в нем проблема эвтаназии – и делаем выводы.


Ну, а если произойдет победа над классовым обществом? (Вернее, даже, можно сказать, что эта самая победа имеет, практически, единичную вероятность – но речь тут не об этом.) Ну, а тогда мы вернемся к ситуации до распада СССР – когда вопрос поддержания жизни безнадежных больных практически не возникал. (Точнее, возникал лишь у некоторых, имеющих определенное мировоззрение, людей.) Так что решение данного, якобы неразрешимого, этического вопроса лежит исключительно в социально-экономической плоскости. В  общественном устройстве, в распределения производимых благ, и, самое главное, в области производственных отношений. Как, впрочем, и большинство иных вопросов, связанных с жизнью человека. И никакого иного варианта гуманизма – реального гуманизма, имеется  в виду – кроме как гуманизма коммунистического, быть не может. Впрочем, это, как можно понять, уже совершенно иная тема…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив