воплощенная блажь

Ни одного крупного, серьезного романа, ни одного композитора, ни одного философа, ни одного...
На взгляд С. С., дело в том, что румынам недостает убежденности, и они живут как во сне. Я ответил, что не об убежденности речь, и что им недостает вещи куда более важной – одержимости. Вот Достоевский – воплощенная одержимость, а только если человек чем-то по-настоящему захвачен, ему удается выстроить в себе целый мир, чтобы потом перенести его вовне и создать настоящее произведение. Без одержимости от человека остается одна блажь. Румын – это и есть воплощенная блажь. Если он все вокруг превращает в потеху, то причина тут одна: он сам ничего не стоит и не может допустить мысль, будто на свете вообще есть что-то стоящее. А поскольку все для него нереально, то чем же он может быть захвачен? Ничто не заслуживает такой чести, ничто не заслуживает особого внимания, расследования, настойчивой, неотвязной, безоглядной мысли. Ничтожество всех и вся – вот воздух, которым он дышит, вот метафизическая основа его повседневного существования».
(Эмиль Чоран, Записные книжки, 19 января 1971)
Да, тоже ощущаю себя таким румыном. Ну, не таким, разумеется, как Чоран, но одержимости точно – нет. И это очевидным образом сводит на нет все, чем бы ни приходилось заниматься.
Забавно то, что некая тень Румынии в моей биографии присутствует. Отец в войну оказался в оккупации в Одессе. Вместе со своей мамой, учительницей начальных классов. Тоже ходил еще в школу, но в классы старшие. И румынская новоиспеченная администрация тут же начала из детей делать румын. В школах учили румынский язык, день начинался с пения румынского гимна, все дела. О духовности опять же не забывали – начались уроки Закона Божьего. Длилось это недолго, но детские впечатления держатся крепко, так что и через семьдесят лет отец помнил этот гимн и мог кое-что сказать по-румынски. Те же самые румыны его чуть не расстреляли, но повезло. А то бы моя воображаемая румынскость так и не воплотилась.
|
</> |