"Волхв", а не "Коллекционер" и даже не "Женщина французского лейтенанта" - именно "Волхв" визитная карточка звезды мирового постмодернизма Замысловатая история молодого англичанина, чьи мечты об экзотике сначала оборачиваются тусклой рутиной преподавателя в греческой школе, но потом судьба - в полном соответствии с теорией о Вселенной, что исполняет заветные желания, дарит встречу с потрясающими людьми в удивительных обстоятельствах. Наполняет существование новым смыслом, ярким и многообещающим.

Жизнь причудлива изыскана, сложна и проста, прекрасна и ужасна, очаровательна и отвратительна. И так до бесконечности. Ей присуще, иной раз, барочное излишество. Порождающее подобный роман и подобного героя. Первый объемен чрезвычайно, с маловразумительным сюжетом, но аллюзиями и отсылками к мифологии-классике в изобилии. Второй, да вот эти строчки Бродского: "Что сказать мне о жизни, что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность".

Без продолжения, которое люблю всей душой: "Но покуда мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность". Это кажется, да не кажется, а есть, бессмысленно и неоправданно длинным. Это ввергает читателя (подготовленного и ответственного, замечу) не в горе даже, в пучины отчаяния: да когда же тягомотина закончится и будет ли хоть какой толк из мильона терзаний.

Что до благодарности, похоже, Фаулзу и его героям чуждо само ее понятие. Жить в земном раю и ни разу не поднять глаза выше вздыбленных приаповых чресел. Воля ваша, господа, на мой скромный взгляд, это не равнодушие пополам с гордыней даже. Это клиническая форма скорбного бесчувствия.

Которое смутно прозревают в себе (именно, что смутно, оттого и преодолевать пытаются средствами, только усугубляющими) герои. Они играют. Сплошь умозрительные, высосанные из пальца, ни малейшего эмоционального отклика не вызывающие ситуации. Страшно признаться, даже рассказ о зверствах нацистов и расстреле восьмидесяти заложников. На всем, происходящем с героями и в их, претендующем на сложность, внутреннем мире, пыль труха, а кое-где плесень.

Кукольные страсти, убогое динамо, рядящееся попеременно в наряды греческой трагедии, шекспировских драм и романов артурова цикла. Есть поговорка: "Меня обманули, пусть им будет стыдно. Меня обманули дважды - пусть будет стыдно мне". Убогого рассудком Николаса обманывают раз за разом, громоздя нелепицу на нелепицу, да ему лгут здесь каждым своим словом. И чем иным, кроме душевной слепоты, возведенной в абсолют, можно объяснить упорство, с каким отвергает доводы рассудка.

В "Розе Мира" Даниила Андреева есть понятие монады, как богорожденной, богосотворенной частицы сущего. Мироздание являет собой бесчисленное множество монад и многообразные виды создаваемых ими реальностей. Демоны всех сортов пытаются сравняться с Богом, создавая собственные пародии на монады. С одним, но главным отличием. Искусственно созданные, те стремятся в сути своей к одному - пожрать, уничтожить сколько возможно много божьего мира. Не приблизиться к Творцу и слиться с ним в итоге, пройдя свой круг, как монады.

Всякому, возомнившему себя на пустом месте Богом, полезно помнить об этом свойстве. Пустота порождает лишь пустоту. Жгуче-интересный роман, а исполнение Игоря Князева образца "минус десятилетие" - возможность для поклонников не только послушать знаменитую книгу в эталонном исполнении. но и сравнить сегодняшние впечатления от любимого чтеца с тем, что было прежде.