Вечный дебют или исповедь Сушенной Рыбы

kostyapotap — 23.04.2011 Я всегда Ее боялся. И сейчас боюсь. Раньше, правда больше и жутче. Боялся до судорог рук и ног, до сумерек в солнечном сплетении (до затмения солнечного), тугой проволокой витками вокруг позвоночника, до сухости во рту и немеющего подъязычья (и это несмотря на все мои разминки, артикуляционные тренинги, эти смешные «бау-вау-гау ам-ма»). Несмотря на все мои дыхательные гимнастики Стрельниковой, боялся до перехваченного за самое горло дыхания, будто баскетбольный мяч исподтишка – под дых, до липкого комка в гортани, и сырого кома простыней в груди. Боялся, как уже сказано до высохшего пекла рта и перебитого дыхания, как рыба, выброшенная из уютного, и привычного океана закулисных шорохов и суеты на берег, на перешеек суши, перед океаном другим, океаном взглядов, слившихся в один, от которого воздух был пронзительно пуст и сух, как утро ноября, до каждого хрустнувшего листочка, до каждого скрипнувшего кресла, так пусто и тихо, такой чистый кислород, что дышать бессознательной рыбе интуиции нечем, точнее, черезчем, слишком, через чур, перебор, много, много, пусто, пусто... Потому, там еще за сценой, когда время бесконечно бесконечно (бесконечно в квадрате, в кубе, в бесконечной n – no! - нет!- не - пойду! - степени) растягивалось и растягивалось, и три минуты предыдущего номера шли вечностью, эпохой, эрой, периодом, краткой историей Времени от Большого Взрыва, до малого всплеска оваций, после которого - мне!, боже, мне!..., там, в этой потной шумной тишине, среди напряженных огнепоклонников пронзительной строчки «Show must go o-on!» постоянно поправляющих и одергивающих полотно действа, то и дело стремящееся сползти до безобразной изнанки, там, в этом последнем неуютном приюте перед Ней, там, сжавшись в пружину тех самых витков вокруг позвоночного столба, там, зная о будущей сухости, я, весь трепеща, как рыба на заветном желанном крючке, уже готовился к Великой Суши, потому в ладонях был дождь, ливень был, потоп… и потом все!вот она Великая Сушь! пустыня Гоби!  Сахара! и я в центре, и ни один самый яркий прожектор, софит, не жжет так, как этот Взгляд. Зритель. Вот ты. От первых рядов, до стоящих у входа. Полон зал. И полон я по самое горло. Полон страхом, жутью. И рот высушен – ад, а не рот, но Слово, боже, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Да, боже, только так, только Богом там можно, иначе сомнет, сомнет зал, растопчет, ошарашит молчанием так, что рассыплешься от обезвоживания, обезбоживания. Потому из-за всех сил рыба внутри, рыба на этом песке, творит Слово, творит воду,  навернувшейся каплей в глазах Зрителя, заготавливает себе ливень, цунами оваций, творит из-за всех своих судорожных плавников, жадно из-за всех жабр, творит, творит, и зал… вторит. И ливень! Рыба спасена, и ее, неловкую, этим хлещущим потоком благодарных пощечин смывает обратно за сцену, и там, она уже где-то в ущелье гримерки находит меня, меня счастливого и глупого, курящего свою «вторую за день, после выступления», находит и ложится уже не по рыбье, а по кошачьи как-то между легких, обезвоженных, обожженных кислородом, ложится и замирает…
Сейчас, конечно, боюсь уже не так. Сейчас, я понимаю, примерно понимаю, как устроен этот океан, что ему нужно. Сейчас, я знаю, что сильнее всего меня сушит когда резко, один на один, без образа, когда оголен словно нерв… Так нельзя! Нет, это здорово, это трогает и Вас и меня, но до этого надо постепенно. Прав был великий и ужасный Константин Сергеевич – нужно чувствовать себя достойным сцены, понимать, что я имею право находиться здесь, а право это можно только заслужить, выслужить, у самого себя, если, конечно, оно не врожденно в крови. На сцене нельзя быть не Богом, нельзя быть и боятся быть, быть и смущаться быть, на сцене надо быть и чуть-чуть гордиться быть, быть и чуть-чуть играть, быть и быть – самый лучший вариант. На сцене все в тысячу раз больше, потому любое ваше виляние хвостом или любая подлость к зрителю видна сразу, в миг: раз! и вы застрелены в профиль фотоснимком призрения, раз! и вы зал потеряли. И, понимая это хордой, позвоночником, обмотанным стальными мотками страха, быстрее, чем головой, правым полушарием, быстрее, чем левым, левой рукой быстрее, чем правой, я постепенно, начал учиться. А что есть обучение, как не перевод диффузного сигнала правого полушария в отчетливое дискретное левое? Конечно, в этих числах многие оттенки теряются, но появляется логика, прозрачность, причинны и следствия. И когда, осознав что-то умом, ты доводишь это (простите за каламбур) до ума, и снова отпускаешь в правое, тогда ты растешь. Так чаще всего работает искусство, сначала на ощупь, потом умом, выцепив из бездны правого в мастерскую левого, совершенствуешь, как можешь и снова отпускаешь в свободное плавание навыка.

Мой дебют состоялся еще в школе, я тогда не писал сам. Помню десятый класс. Помню, была пьеса – «Отпуск по ранению» и была у меня там по просьбе одного замечательного человека маленькая роль, эпизодик, два совмещенных проходных героя в одного за неимением актеров в нашей труппе. И был режиссер, замечательный и колоритный, ныне уже покойный и оттого сейчас еще более легендарный. И была главная роль, ее исполнял правильно и вяловато, неувернно-темпераментный 11классник. И было тогда ЕГЭ, он был занят, а я, как немногочисленный мальчик, читал по листку на репетиции за него. И был разговор после репетиции с режиссером (он тогда закурил у окна в актовом зале, в школе, понимаете, преподаватель – ЗА-КУ-РИЛ!!!) и предложил сыграть вторым составом и я тогда что-то вякнул, что, мол экзамены, две недели осталось, не выучу же, надо подумать, в итоге отказал… струсил, в общем. Струсил сцены и зрителя, тогда не самого доброго и интеллектуального (о, мои дорогие прыщавые прокуренные старшеклассники), струсил просто потому, что «театр… как-то стремно». И тысячу раз винил и проклинал себя, что осмелился тогда только на один эпизодик, и потом себя прощал тысячу и один раз, и просто думал, а что бы было, если? может и не зря? В своем 11 классе уже не участвовал там, но кружок жил без меня и ставили «Я пришел» и на показе я был поражен мощью, так, что сам пытался поставить уже на своем втором курсе из таких же студентов, но конечно все провалилось. Тогда я уже пописывал, уже второй год как, а потом была весна, и я читал со сцены Трамваи в Мае, на напоре таком сумасшедшем, так как боялся отпустить зрителя на секунду, на миг – и боялся его, и жаден был до него. Дорвался. Отпускать до мхатовских пауз научился совсем недавно, кстати. И еще учусь. И учится еще очень долго – точно. Ну, а потом, когда поставил спектакль с профессионалом, тогда понял, что нет ничего хуже работы актера – трогают тебя очень сильно, голыми чужими руками, руками профессиональными, в мозолях, чтоб не обжечься, трогают за такой интим, что чувствуешь себя изнасилованным. Так помимо этого, еще и останавливают на летящих эмоциях, чтоб что-то подправить, подтянуть, и ты с размаху, всем чувством –бац в «Стоп, так еще раз», и снова трогают, и воистину, не из громких слов, лучше всего - быть пластилином – просто, чтоб не сломали... И это еще не учитывая, что если текст твой, то трогают со всех сторон и как автора и как исполнителя…
Кстати. Все те, кто неудачно или не совсем удачно имеет отношение к литературе или пытается отношение к ней заиметь, все эти чертовы графоманы мои успехи рассматривают только как следствие дарований сценических, а неудачи, естественно, вследствие, слова. В лучшем случае, просто игнорируют текст. А те, кто когда-то жизнь свою хотели со сценой связать, но не связали, или пытаются, но не могут, те всегда хвалят меня за стихи, но про сцену молчат. Сам я долгое время считал, что все мои сценические способности сугубо врожденны, а текстовые по большей части, наработаны трудом. Сейчас понимаю, что способности к тексту тоже во многом есть предрасположенность, просто она кажется менее органичной, так как речь – все же левое полушарие, а сцена правое. Но с опытом, как означено выше, рыбу свою безумную я смог кой чему научить, и учить продолжаю, стараясь по чаще менять воду и аквариумы подбирать по размеру.
А за пересечение это Слова и Сцены, за этот перекресток (какими бы широким/узкими не были его магистрали) я благодарен Господу Богу/Судьбе/Родителям от всего сердца. От всей своей рыбы.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив