Вчера с Андреем Макаревичем
alisa_old — 16.11.2013Мы спускаемся по лестницам, кружим по извилистым, скудно освещенным (после яркого фойе) коридорам служебных помещений театра «Гешер» и выходим на голоса. Обычная картина: публика фотографируется с артистом на телефон. Широкий, улыбающийся дяденька льнет к Андрею Макаревичу. Вокруг еще тетеньки, пытаюсь их представить вопящими от восторга на концертах «Машины времени» тридцать-сорок лет назад. Воображение буксует.
«Айфоном пользоваться умеешь?», - спрашивает широкий дяденька другого, который фотографирует. Тот громко обижается, прерывает фотосъемку и рассказывает, что он этих айфонов видел-перевидел. Макаревич терпеливо ждет. Он привык, за столько-то лет...
«Можно вас украсть?», - спрашивает мой сопровождающий. «Можно», - отвечает Макаревич, показалось, что с облегчением.
Сейчас скажу пафосное. Это были мои пять минут. Личные, собственные. Вдвоем с Андреем Макаревичем в гримерке «Гешера». Мэтр сам плотно прикрыл дверь, сел в кресло, как делал это триста тысяч раз.
Зачем вам нужна эта история с ивритом?
Как зачем? Это ужасно интересно. Песни, которые ты сделал, выходят за пределы своего существования, открываются новые горизонты. Я всегда завидовал музыкантам, которые играют инструментальную музыку – ничего не надо переводить. Они приезжают в Америку, Европу, Африку, и сразу все понятно. А язык такая хитрая штука, он тебя ограничивает. Когда больше людей начинает понимать твои песни, это хорошо.
Иврит – первый язык, на который вас перевели?
В Германии есть группа, которая поет несколько наших вещей по-немецки, в Болгарии меня переводили, не знаю, пели или нет, но сборничек выходил. В данном случае, с ивритом, все происходило при моем участии, и мне был интересен сам процесс.
Какой из переводов вам понравился больше?
Болгарский – это все-таки славянский язык, слышится как покалеченный русский. Немецкий я никогда особенно не любил, по известным нам с вами причинам. А иврит очень красивый язык, на слух красивый.
Андрей, вы в последнее время повернулись к еврейской теме – «Идиш джаз» в московской синагоге на Поклонной горе, теперь песни на иврите в Тель-Авиве. Это результат какого-то внутреннего пути?
Это случайное совпадение двух проектов и ничего не значит. Я не задумывался на эту тему, вообще, стараюсь не искать черную кошку в темной комнате... Мне просто интересно. Вы прекрасно понимаете, что вся советская музыка, вся советская эстрада – это по сути еврейская музыка. В работе над «Идиш джазом» мы хотели копнуть истоки 100-летней давности, это была работа культурологическая. А перевод моих песен на иврит – это работа товарищеская...
Что вам сейчас еще интересно?
Все, чем я занимаюсь. Моя жизнь состоит из того, что мне интересно. Меня ничто не заставляет заниматься тем, что меня не интересует, и никто не заставляет, к счастью.
Говорят, вас неоднократно видели в Нетании, и опять же говорят, что вы собираетесь если не жить там, то приобрести недвижимость. Правда?
Не знаю. Ничего сейчас не могу сказать. Я чувствую себя в Израиле очень уютно, вообще люблю, когда тепло. Мне предстоит возвращаться в Москву, в холод, дождь со снегом, самое ненавистное время... А в Тель-Авиве такая прекрасная погода.
Что вас ждет в ноябрьской Москве?
Много чего... Подготовка 45-летия «Машины времени», джазовые проекты, клубные. Завтра, например, играем в Союзе композиторов. Еще готовим программу совместно с «Капелла экспресс», которая была в Израиле. Еще другая работа...
То есть Израилю на вас пока не рассчитывать?
... И тут Макаревич знакомо улыбнулся.
А я поняла, что задавала дурацкие вопросы, на которые он вежливо отвечал. Мысленно почесала репу, поблагодарила, и откланялась. Но этих пяти минут (почти шести!) у меня никто не отберет.
Спасибо за предоставленную возможность пообщаться с легендой Роману Кветнеру («Гешер»), Роману Кестельману, Анне Гинзбург (EGOeast).
Special thanks г-ну Шинкаревскому за белый прямоугольник.
|
</> |