Варлам Шаламов: Что я видел и понял в лагере


- Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации.
Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе,
холоде, голоде и побоях.
- Главное средство растления души — холод, в среднеазиатских
лагерях, наверное, люди держались дольше — там было
теплее.
- Понял, что дружба, товарищество никогда не зарождается в
трудных, по-настоящему трудных — со ставкой жизни — условиях.
Дружба зарождается в условиях трудных, но возможных (в больнице, а
не в забое).
- Понял, что человек позднее всего хранит чувство злобы. Мяса на
голодном человеке хватает только на злобу — к остальному он
равнодушен.
- Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем,
растлевающим человеческую душу.
- Понял, что сталинские «победы» были одержаны потому, что он
убивал невинных людей — организация, в десять раз меньшая по
численности, но организация смела бы Сталина в два дня.
- Понял, что человек стал человеком потому, что он физически
крепче, цепче любого животного — никакая лошадь не выдерживает
работы на Крайнем Севере.
- Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть
чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это
религиозники — сектанты — почти все и большая часть попов.
- Легче всего, первыми разлагаются партийные работники,
военные.
- Увидел, каким веским аргументом для интеллигента бывает
обыкновенная плюха.
- Что народ различает начальников по силе их удара, азарту
битья.
- Побои как аргумент почти неотразимы (метод № 3).
- Узнал правду о подготовке таинственных процессов от мастеров
сих дел.
- Понял, почему в тюрьме узнают политические новости (арест и т.
д.) раньше, чем на воле.
- Узнал, что тюремная (и лагерная) «параша» никогда не бывает
«парашей».
- Понял, что можно жить злобой.
- Понял, что можно жить равнодушием.
- Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не
бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством
самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень,
животное.
- Горжусь, что решил в самом начале, еще в 1937 году, что никогда
не буду бригадиром, если моя воля может привести к смерти другого
человека — если моя воля должна служить начальству, угнетая других
людей — таких же арестантов, как я.
- И физические и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал,
— в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого
не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал
доноса.
- Горжусь, что ни одного заявления до 1955 года не писал (в 1955
г. Шаламов написал заявление на реабилитацию).
- Видел на месте так называемую «амнистию Берия» — было чего
посмотреть.
- Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на
Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали,
многие (Фаина Рабинович, жена Кривошея)(См. очерк «Зеленый
прокурор» Собр.соч., т.I, с. 531-571).
- Видел удивительные северные семьи (вольнонаемных и бывших
заключенных) с письмами «законным мужьям и женам» и т. д.
- Видел «первых Рокфеллеров», подпольных миллионеров, слушал их
исповеди.
- Видел каторжников, а также многочисленные «контингента «Д», «Б»
и т. п., «Берлаг».
- Понял, что можно добиться очень многого — больницы, перевода, —
но рисковать жизнью — побои, карцерный лед.
- Видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и сам в нем провел
одну ночь.
- Страсть власти, свободного убийства велика — от больших людей
до рядовых оперативников — с винтовкой (Серошапка (См. рассказ
«Ягоды». Собр. Соч., т.I, с. 54-56.) и ему подобные).
- Неудержимую склонность русского человека к доносу, к
жалобе.
- Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на
трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие
подлости, смертельные подлости.
- Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час
провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего
положительного лагерь не дал и не мог дать.
На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе. - В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы,
десятки миллионов заключенных.
- Репрессии касались не только верха, а любого слоя общества — в
любой деревне, на любом заводе, в любой семье были или
родственники, или знакомые репрессированы.
- Лучшим временем своей жизни считаю месяцы, проведенные в камере
Бутырской тюрьмы, где мне удавалось крепить дух слабых и где все
говорили свободно.
- Научился «планировать» жизнь на день вперед, не
больше.
- Понял, что воры — не люди.
- Что в лагере никаких преступников нет, что там сидят люди,
которые были рядом с тобой (и завтра будут), которые пойманы за
чертой, а не те, что преступили черту закона.
- Понял, какая страшная вещь — самолюбие мальчика, юноши: лучше
украсть, чем попросить. Похвальба и это чувство бросают мальчиков
на дно.
- Женщины в моей жизни не играли большой роли — лагерь тому
причиной.
- Что знание людей — бесполезно, ибо своего поведения в отношении
любого мерзавца я изменить не могу.
- Последние в рядах, которых все ненавидят — и конвоиры, и
товарищи, — отстающих, больных, слабых, тех, которые не могут
бежать на морозе.
- Я понял, что такое власть и что такое человек с
ружьем.
- Что масштабы смещены и это самое характерное для
лагеря.
- Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного
очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.
- Что писатель должен быть иностранцем — в вопросах, которые он
описывает, а если он будет хорошо знать материал — он будет писать
так, что его никто не поймет.
Источник - shalamov.ru и www.facebook.com
|
</> |