В день рождения Семёна Кирсанова ( 1906 - 1972)

топ 100 блогов vazart18.09.2023 моя подборка стихов поэта

***
Скоро в снег побегут струйки,
скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
а хочу журавля в небе.


1923


РАЗГОВОР С ДМИТРИЕМ ФУРМАНОВЫМ

За разговорами гуманными с литературными гурманами я встретил Дмитрия Фурманова, ладонь его пожал.
И вот спросил Фурманов деликатно: —
Вы из Одессы делегатом? —
И я ответил элегантно: —
Я одессит и патриот! Одесса, город мам и пап,
лежит, в волне замлев, —
туда вступить не смеет ВАПП,
там правит Юголеф! —
Кирсанов, хвастать перестаньте, вы одессит, и это кстати!.
Сюда вот, в уголочек, станьте, где лозунг «На посту!» висит.
Не будем даром зубрить сабель, не важно, в Лефе ли вы, в ВАППе ль,
меня интересует Бабель, ваш знаменитый одессит!
Он долго ль фабулу вынашивал, писал ли он сначала начерно
и уж потом переиначивал, слова расцвечивая в лоск?
А может, просто шпарил набело, когда ему являлась фабула?
В чем, черт возьми, загадка Бабеля?.. Орешек крепонек зело! —

Сказать по правде, Бабель мне почти что незнаком. Я восхищался в тишине цветистым языком.
Но я читал и ваш «Мятеж», читал и ликовал!.. Но — посмотрите: темы те ж, а пропасть какова!
У вас простейшие слова, а за сердце берет!
Глядишь — метафора слаба, неважный оборот...
А он то тушью проведет по глянцу полосу,
то легкой кистью наведет берлинскую лазурь.
Вы защищали жизнь мою, он — издали следил,
и рану павшего в бою строкою золотил,
и лошади усталый пар, и пот из грязных пор —
он облекал под гром фанфар то в пурпур, то в фарфор.
Вы шли в шинели и звезде чапаевским ловцом,
а он у армии в хвосте припаивал словцо.
Патронов не было стрелку, нехватка фуража...
А он отделывал строку, чтоб вышла хороша!
Под марш военных похорон, треск разрывных цикад
он красил щеки трупа в крон и в киноварь — закат.
Теперь спокойны небеса, громов особых нет,
с него Воронский написал критический портрет.
А вам тогда не до кистей, не до гусиных крыл, —
и ввинчен орден до костей и сердце просверлил! ...
А что касается меня — то в дни боев и бед
я на лазурь не променял бы ваш защитный цвет!.

Тень маяка, отливом смытая, отходит выправка Димитрия;
воспоминаний этих вытравить нельзя из памяти навек!
Когда был поднят гроб наверх —
увитый в траур гроб Димитрия, —
горячий орден рвался в грудь, чтоб вместо сердца заструиться,
чтоб дописать, перевернуть хотя б еще одну страницу...


20 февраля 1928. Москва.



ОСАДА АТОМА

Как долго раздробляют атом!
Конца нет!
Как медлят с атомным распадом!
Как тянут!

Что вспыхнет? Вырвется. Коснется
глаз, стекол,
как динамит! как взрыв! как солнце!
Как? Сколько?

О, ядрышко мое земное,
соль жизни,
какою силою взрывною
ты брызнешь?

Быть может, это соль земного, —
вблизь губы, —
меня опять любовью новой
в жизнь влюбит!


1933



МОЯ ЖИЗНЬ

Я молод был, я голод был,
я ел глазами бытие,
я каждой девочке грубил:
«Отдайся!», — но не брал ее.

Я жрал глазами все цвета,
я слухом лопал плеск и свист,
и шелест каждого листа
я превращал в блокнотный лист.

Я был своим на площадях,
где воробьи справляли пир,
в киношки зайцем проходя,
я вышибал ногою мир.

Я думал — пан или пропал,
когда в раскатах майских гроз
на жизнь, как печенег, напал,
взвалил на лошадь и увез.

А жизнь, невольница моя,
глядит, усмешки не тая,
как я трублю, как я грублю,
как я беспомощно люблю...


1938



СТАНЦИЯ «МАЯКОВСКАЯ»

На новом радиусе у рельс метро
я снова радуюсь: здесь так светло!
Я будто еду путем сквозным
в стихи к поэту, на встречу с ним!

Летит живей еще туннелем вдаль
слов нержавеющих литая сталь!
Слова не замерли его руки, —
прожилки мрамора — черновики!
Тут в сводах каменных лучами в тьму
подземный памятник стоит — ему!
Не склеп, не статуя, не истукан,
а слава статная его стихам!
Туннель прорезывая, увидим мы:
его поэзия живет с людьми.
Согретый множеством горячих щек,
он не износится и в долгий срок.
Он не исплеснится!
Смотрите — там
по строчкам-лестницам
он сходит сам.
Идет, задумавшись, в подземный дом
— в ладонях юноши любимый том!
Пусть рельсы тянутся на сотни лет!
Товарищ станция, зеленый свет!
Землей московскою на все пути,
стих Маяковского, свети, свети!


Сентябрь 1938
(станция была открыта 11 сентября 1938).


ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВУ

                   «Я тебя тогда любила,
                         а теперь прощай,
                         на дорогу положила
                         махорку и чай.
                        А сейчас люблю другого,
                        прощай, не серчай».

                         «Ты меня тогда любила?
                           А теперь "прощай"?
                          На дорогу положила
                          махорку и чай?
                          Ну, так что ж, люби другого,
                          прощай, не серчай».

                           Прочтено было мне П. Васильевым, не напечатано, но запомнилось.


Я вчера пришла к хорошему,
к золотому своему.
Пусть все будет по-хорошему
так сказала я ему.

Я сказала: слезы видишь ли?
Горе видишь ли мое?
Он ответил: это, видишь ли,
дело, видишь ли, мое.

От свиданья до свидания
шло как будто ничего,
а теперь на «до свидания»
не ответил ничего.


1938





Музыка Модеста Табачникова, слова Семёна Кирсанова.

1953



В день рождения Семёна Кирсанова ( 1906 - 1972)

МЕСЯЦЫ ГОДА

Ты любишь ледяной январь,
безветрье, стужу зверскую,
а я — лютующий февраль,
метель, поземку дерзкую.
Ты любишь ранний месяц март
с апрельскими проталинами,
а я — молнирующий май
с дождями моментальными.
Ты любишь облачный июнь,
в просторе многоярусном,
а я — сжигающий июль
и август — солнце в ярости!
Ты любишь бархатный сентябрь
с его зеленым золотом,
а я — когда несет октябрь
штыки дождя по городу.
Ты любишь краски в ноябре,
свинцовые с лиловыми,
а я — декабрь, ведь в декабре
год переходит к новому.
Да, я любитель декабря
на снежно-белых улицах,
за то, что с первым января
он, чокаясь, целуется.
И бой на башенных часах,
и в полночь — утру здравица!
И каждый к будущему шаг
мне очень, очень нравится!


1953



К ВЕЧЕРУ

Вторая половина жизни.
Мазнуло по вискам меня
миганием зеркальной призмы
идущего к закату дня.

А листья всё красней, осенней,
и станут зеленеть едва ль,
и встали на ходули тени,
всё дальше удлиняясь, вдаль.

Вторая половина жизни,
как короток твой к ночи путь, —
вот скоро и звезда повиснет,
чтоб перед темнотой блеснуть.

И гаснут в глубине пожара,
как толпы моих дней, тесны,
любимого Земного шара
дороги, облака и сны.


1958


***
Я ищу прозрачности,
а не призрачности,
я ищу признательности,
а не признанности.


1968


СЕРДЦЕ

На яблоне сердце повисло мое —
осеннее мерзлое яблоко,
сквозной червоточиной высверленное!..
Но может случиться немыслимое:

раскинется райская ярмарка
с продажею всякого яркого.
В лотках — плодородье бесчисленное.
Все яблоки — с детскими ямками!

И вдруг ты заметишь на ярмарке
мое — ни одной червоточины,
румянец, не тронутый порчею...
И гладишь рукою утонченной.

И нет — не отбросила прочь его,
но яблоко в радужных капельках
на ветке, увешанной листьями, —
мое — выбираешь из прочего.

Но это же чудо немыслимое!
Окончилась райская ярмарка.
На яблоне сердце повисло мое —
осеннее мерзлое яблоко...


1968


НИКУДАРИКИ

Время тянется и тянется,
люди смерти не хотят,
с тихим смехом «Навсегданьица!»
никударики летят.
Не висят на ветке яблоки,
яблонь нет, и веток нет,
нет ни Азии, ни Африки,
ни молекул, ни планет.
Нет ни солнышка, ни облака,
ни снежинок, ни травы,
ни холодного, ни теплого,
ни измены, ни любви.
Ни прямого, ни треуглого,
ни дыханья, ни лица,
ни квадратного, ни круглого,
ни начала, ни конца.
Никударики, куда же вы?
Мне за вами? В облака?
Усмехаются: — Пока живи,
пока есть еще «пока».


1969


***
Смерти больше нет.
Смерти больше нет.
               Больше нет.
               Больше нет.
                    Нет. Нет.
                              Нет.

Смерти больше нет.
Есть рассветный воздух.
Узкая заря.
Есть роса на розах.
Струйки янтаря
на коре сосновой.
Камень на песке.
Есть начало новой
клетки в лепестке.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет.
Будет жарким полдень,
сено — чтоб уснуть.
Солнцем будет пройден
половинный путь.
Будет из волокон
скручен узелок, —
лопнет белый кокон,
вспыхнет василек.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет!
Родился кузнечик
пять минут назад —
странный человечек,
зелен и носат;
у него, как зуммер,
песенка своя,
оттого что я
пять минут как умер...
Смерти больше нет!

Смерти больше нет!
               Больше нет!
                             Нет!


1972


[1968]

«Строки в скобках» очень понравились композитору Давиду Тухманову, он довольно быстро написал на них песню, которую решил в 1972 году включить в запись своей первой авторской пластинки «Как прекрасен этот мир». Исполнить песню было предложено Александру Градскому, но перед самой записью цензуре не понравилось упоминание о постели. Чтобы оставить песню в альбоме, потребовалось изменить стихи. Тухманов позвонил домой Кирсанову, представился и изложил ситуацию. Поэт сначала возмущённо ответил: «Не хотят — как хотят», но потом смягчился и попросил перезвонить через две недели. В назначенный срок композитор долго не мог дозвониться пока не застал поэта. Кирсанов произнёс: «„Нежилые стены“. „Нежилые стены“ вместо „пустоту постели“», и повесил трубку, не оставив Тухманову возможности поблагодарить. Пластинка была записана. В декабре того же года Семен Исаакович Кирсанов скончался.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Эскизный проект, ГК - Родриго Авелла (выкраден "русскими хакерами" из секретной лаборатории Пентагона) Смотрим дальше (вариант БПЛА тоже есть!): ...
Бавария против Раджи! Я смотрю в интернете вот тут: http://livetv.sx/eventinfo/206862_bayern_rca_casablanca/ ...
Очередь за хлебом 31-го декабря 2013 года. Икру купили, масло купили, а про хлеб вспомнили в последнюю очередь.   Я хлеб купила вчера.   С Новым Годом, господа! Posted via LiveJournal app for Android . ...
Примерно ко времени рождения второго сына я закончил свои эксперименты с “лженауками” и чтение основных религиозных источников. Наступил момент, когда я должен был либо принять огромное количество противоречащих фактов к сведению, либо вернуться к материалистическому мировоззрению. ...
Федеральная служба безопасности РФ снова сообщает о "конкретных результатах" в ...