Уголь

    Много странного, а порой просто необъяснимого происходило в годы, которые с чьей-то легкой руки принято называть застойными.

  Начало 80-х годов. Маленький поселок с рыбозаводом на берегу Амурского лимана ( северо-запад Сахалина). Уголь, диз.топливо, товары и продукты доставлялись во время летней навигации с материка. Навигация открывалась с июня и продолжалась до конца сентября. Это на севере Сахалина. Но суда со всем необходимым загружались в Мурманске, Архангельске и в Ленинграде хотя, если разобраться, многое из завозимого можно было бы значительно дешевле купить совсем рядом – в Китае, Корее, Японии. А, между тем, китайские и корейские яблоки, новозеландскую баранину и говядину, китайскую свинину завозили морем из западных городов.

    Грузы доставлялись во все северные порты страны вдоль арктического побережья,  где продолжительность навигации была значительно короче и где на разгрузках-погрузках суда основательно задерживались, поэтому появлялись у берегов Сахалина уже где-то  к концу сентября, а то даже и в начале октября, когда начинались крепкие осенние штормы, а у берега накапливалась ледяная шуга и возникала опасность разрушения временных деревянных  грузовых пирсов.

    В один из дней в начале октября, с опозданием, на рейде появляется «грузовик» с углем для местной котельной, которая обеспечивает теплом контору, школу, больницу, дошкольные учреждения, производственные здания, баню. Судно к пирсу подойти не может из-за мелководья, разгружать нужно прямо на рейде плашкоутами (несамоходная баржа) грузоподъемностью 80-100 тонн, причем выгрузить и переправить на берег необходимо 2000 тонн как можно быстрее по причине резкого похолодания и очень неустойчивой погоды. В наличии имеются всего два плашкоута и один буксирный катер. Естественно, учитывая все это, руководство рыбозавода, сельсовет и партком в авральном порядке мобилизуют, путём поголовного отлова, все имеющиеся людские  ресурсы на выгрузку угля круглосуточно. Работа худо-бедно, слава Богу, пошла. Но...

    На рейде бросает якорь другое судно, и капитан по радио сообщает в диспетчерскую рыбозавода, что у него на борту груз алкогольной продукции и требует срочной выгрузки, т.к. он должен еще успеть выгрузиться в Магадане. Руководство поселка просит его подождать два дня, чтобы успеть принять хотя бы  половину угля, однако буквально через несколько минут раздаётся звонок из райцентра, и первый секретарь райкома партии приказывает  срочно бросить все силы на разгрузку «пьяного» парохода, а уголь подождет, иначе, мать-перемать... и оргвыводы.

    Бросили уголь. Руководство рыбозавода и власть поселковая – с сожалением, чего нельзя было сказать  об электорате, отнюдь. Местное население, даже его самая несознательная часть, которую не всегда возможно было заставить плодотворно трудится на благо себя и общества даже за хорошие деньги, с огромным энтузиазмом откликнулось на призыв родной партии -   потрудиться, не щадя себя и не считаясь со временем, на благо Родины и ради скорейшего приближения светлого будущего – коммунизма. Уговаривать никого не пришлось. Даже наоборот: всеобщий энтузиазм и мощная энергетика народного патриотизма, казалось, способны были, даже не выгружая, а просто на руках, прямо по морю пешком вынести целиком судно с таким ценным стратегическим грузом на родной берег и, как сознательные советские граждане, даже не голосуя, а просто в едином порыве, работать бесплатно. Вот так, знай наших. Если сказать, что работа закипела, значит, не сказать ничего. Работа забурлила даже сильнее, чем кипяток на костре. Катер со скоростью глиссера метался с полными и пустыми плашкоутами между судном и берегом, электродвигатели крана на пирсе дымились от перенапряжения. В ящиках и бочках звенела и булькала благородная жидкость. В первые сутки авральной выгрузки маршрут буксира был прямым как полёт стрелы. На второй день он тоже двигался как стрела, но только если смотреть на её полёт в вертикальной плоскости. Третий, завершающий, день оказался самым трудным. То ли море заштормило, то ли от переутомления, буксир с грузом стал перемещаться галсами. Порой он совсем скрывался за стоящим на якоре судном и тогда – живы, не утонули ли, – диспетчер с тревогой вызывал по рации капитана, а тот, еле сдерживаясь, орал в ответ:

-Всё, сколько можно, моё терпение лопнуло. Твои алконавты-грузчики заблевали мне всю палубу. Их прямо в робе, не раздевая, самих можно перегонять на самогон. Поддон с ящиками, поднятый краном, почему-то уже два раза срывался на палубу, стеклянный бой перекрыл все мыслимые нормативы, а катер каждый раз при подходе таранит судно как безбашенный камикадзе. Вон он болтается как дерьмо в проруби. Сейчас подойдёт и я твоему капитану морду набью с большим моим удовольствием, алкашей выкину за борт, а потом снимаюсь и ухожу в Магадан.

   Услышав такое, директор рыбозавода, председатель сельсовета и парторг одновременно выхватили у диспетчера микрофон и, как хорошо и давно спевшееся трио, плюясь в него слюной, в ужасе заверещали::

-Не надо! Не губи, родной. Капитан у нас, какой-никакой, как и кузнец, всего один. Хочешь, мы тебе ящик красной икорки подкинем и с десяток штук сёмги. А уставших грузчиков заменим, их у нас ещё много.Капитан, для приличия помолчав, сбавил обороты и  уже спокойно:

-Ладно, два ящика, пятнадцать хвостов и пусть живёт. А грузчиков не надо, и эти как-нибудь управятся, немного осталось, последний рейс.

    Последний плашкоут с горем пополам загрузился и отвалил на буксире в сторону берега. Проделав по пути замысловатые зигзаги и маневры, буксир с третьего-четвёртого захода подтянул, наконец, плашкоут к пирсу, выломав при этом две поддерживающие его деревянные сваи и сам, отходя, прочно сел на мель в десяти метрах от  берега. Команда, как те тридцать три богатыря с дядькой-капитаном во главе, поддерживая друг друга морально и физически, вброд  и без людских и материальных потерь вышла на берег, бросив предварительно якорь буксира на сухой прибрежный бугорок.. Грузчиков, посчитав по головам, подняли краном на пирс в большом ящике для приёма рыбы и раздали подошедшим родственникам для опознания  и доставки домой.

Ударная трудовая вахта благополучно завершилась. Выгрузили в пересчете на душу местного населения трехгодичный запас алкогольной продукции. Ну а так как при обработке такого деликатного груза получается всегда много стеклянного боя, который потом вместе с содержимым списывается на естественные убытки, а народ жаждет этой «халявы» целый год, то, вполне естественно, что как грузчики, так и команды катера и плашкоутов вкупе с местным электоратом и прочими аборигенами из числа малочисленных северных народностей к концу разгрузки настолько были сами «загружены», что ни о какой выгрузке угля в последующие два-три дня не могло быть и речи, да и потом работа шла через пень-колоду. В результате одну треть угля до шторма выгрузить не успели. Котельная уже в конце зимы была вынуждена снизить подачу тепла, а к весне, еще до наступления теплых дней, и вовсе остановилась.

Катер с последним груженым плашкоутом  из-за накопившегося у берега льда не смог подойти к пирсу и целую неделю дрейфовал в ледяной каше, экономя топливо, по фарватеру: во время прилива его течением несло   на юг, а отливом – на север. Одно утешало: даже при самом большом удалении от родимого берега можно было, хотя и в бинокль, но всё же разглядеть дома и даже, если сильно повезёт, родные лица на берегу.  И только когда ветер переменился и подул от берега, льды разошлись, катер подошел к пирсу, и команда, голодная и до костей промёрзшая, смогла сойти на берег. Материться уже не было сил.

Удивительно в этой истории еще и то, что трехгодичного запаса вино-водочной продукции местному  населению хватило только до лета, и до следующего поступления ощущался серьезный ее дефицит. Думается, что в этом вопросе советские статистики или сильно ошибались, или сознательно занижали уровень пьянства в стране, чтобы не оказаться в мировых  лидерах по количеству потребляемых гекалитров спиртного на человека, включая грудных младенцев