У солдата выходной... или День печати

топ 100 блогов sandro_iz_che23.02.2013 (Окончание. Начало. )
Солдатская чайная – или «чепок» непонятной этимологии – дышала ароматами булочек и какао через дорогу от столовой, так что капитан Папкин и группа захвата печати двигались параллельными курсами.

- Слышь, Серый, а зачем мы в чепок? – забегая вперед, спросил Гаркуша.
- Горе твое какавой заливать, - ответил жестокий Соломаха.
А Серёга остановился и начал отдавать команды:
- А ты, Гаркуша, с нами вовсе не идешь. Тебя вообще уже в штабе обыскались, наверное. Дуй туда, твоя задача – бдить в оба. Если кому-то печать понадобится, пресекай поиски Папкина любым способом. А мы тут без тебя управимся.
Гаркуша поплелся прочь, без особой веры в их успех. Серега продолжал распоряжаться:
- Ты, Зернышко, проштрафился и на булочки тоже пролетел. Иди за Папкиным в столовую, следи за ним, действуй по ситуации и нам докладывай.
Когда приятели остались втроем, Серега спохватился:
- А деньги-то есть у кого?
- Есть, но они немножко и Зернышкины тоже, мы вместе одно дельце провернули, - сказал Соломаха.
- Пошли в чепок, там расскажешь, - прервал Серега. – Будем сидеть в засаде с комфортом, Папкин сам на нас скоро выскочит.
- Разумно! – сказал Дадым.
И Соломаха согласился: хорошо придумано. Потому что, если о любви Папкина к вокалу знали, все-таки, немногие, то его любовь к сладким булочкам из солдатской чайной, известна была чуть не всякому, кто там хоть раз бывал

Не потому, что был капитан какой-то особенный сладкоежка, просто он копил на машину. Точнее, копил даже не он, а Галька-стерва. Сам Ваня не очень-то был и уверен, что машина им так уж необходима. От дома до части и назад, особенно выпивши, его вполне устраивал служебный автобус, а суровой степной зимой ездить эти жалкие километры на своей - и вовсе не резон, дольше будешь заводиться.
Если брать полигон в целом, то пространство, конечно, обширное. Только ехать в этой скудоумной местности было особо некуда. Болтаться же по ней без лишней надобности на гражданских «Жигулях» не приветствовалось. Да и коварные норки сусликов – верная смерть отечественной подвеске.
Но на Ванины робкие вопросы Галька моментально ответила: «Молчи, дурак, раз ничего не понимаешь!»
А чего тут понимать-то… Ваня наперёд знал, что, во-первых, она себе жизнь испортила, выйдя за него, во-вторых, сосед по дому Хитрый Глаз уже год, как купил, а он всего лишь зампотех, а ты, хоть и дурак, но – замполит!
Ваня сдался, и они стали копить. От этого в доме стало немного голоднее. Не то, чтобы уж совсем одни макароны без подливы, но капитан постепенно заметил, что домой в обед ездить стало не так и насущно. И почти перестал.
Вместо этого Папкин решил регулярно инспектировать качество солдатских обедов. Оно его неприятно поразило, но должность замполита обязывала.
Вот и сейчас, пройдясь между длинными столами, Папкин сделал несколько замечаний старослужащим в смысле культуры и этикета, вслух одобрил плакат «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб – драгоценность, им не сори!» и заметил пустое место подле рядового Марасулова.
- Кушай, Марасулов, кушай! – ласково сказал Папкин и присел рядом.
Кушал Марасулов не очень красиво, смешав у себя в миске сразу жидкое первое без названия с ячневой кашей, и сильно чавкая. На секунду у Вани в душе всколыхнулось что-то тёмное, но он опять вспомнил, что замполит, и усилием воли подавил позыв плеснуть Марасулову в миску еще и бледного киселя. Отвёл взгляд в сторону и удивился:
- Марасулов!! Ты и это кушаешь?! – Папкин брезгливо качнул плоскую алюминиевую тарелку, на которой задрожали-затрепетали в ответ серые куски вареного сала.
- Но как же…? – и капитан неопределенно ткнул пальцем куда-то вверх.
Марасулов мельком глянул на потолок, потом - на капитана, так, что тому вдруг вспомнились виденные еще в училище кинофильмы про борьбу с хитрыми баями и коварными басмачами.
- А куда он смотрель, когда меня сюда забирали? – коротко и по-восточному мудро ответил Марасулов и снова усиленно заработал ложкой.
Папкину ответить было нечем, да и не хотелось. Хотелось есть, честно говоря. Ваня брякнул в миску половник сухой желтой каши, пару шматов сала и стал ложкой растирать всё до достижения ровной консистенции и приемлемых вкусовых ощущений.
Капитану помнилось с чувством легкого стыда, как однажды, день на третий своих инспекций, он устроил-таки в столовой полную эскападу, и что из всего в итоге вышло.
- Это - бигус??!! – орал Папкин, срываясь на фальцет, и тряс под носом столовского прапора миску с подгнившим листиком капустки в одиночном плавании.
- Бигус, - отвечал тот, воротя морду, как пугливая лошадь от незнакомой торбы, и стараясь не вдыхать.
- Это – не бигус! – еще больше распалялся Ваня: - Это… Это… И ты – не прапорщик, а вор и скотина!
Уже невменяемый в праведном гневе, Папкин велел подвернувшимся под руку солдатам забрать с кухни баки с бигусом, построил всех и повёл под личным конвоем в политотдел, впереди пустив красного от злости прапорщика.
Так они и шли по степи, а потом через весь городок, и им все уступали дорогу, переходя на другую сторону улицы, – не только жёны комсостава и секретные физики, но даже военные патрули. Потому что про крышки к бакам Ваня забыл, а мстительный прапор подсказывать не стал.
В помпезное, еще бериевских времен, здание с колоннами всю эту процессию с химическим оружием массового поражения, конечно же, не пустили. Поставив баки в чахлом скверике у входа, принюхавшиеся уже солдаты курили рядом, с интересом дожидаясь развязки. Папкин с прапорщиком вернулись достаточно быстро. Теперь Ваня был красный, как свёкла, а прапор - ничего, заметно повеселел. Солдаты тихо матерились, поняв, что бигус им придётся переть обратно, вылить здесь не разрешат.
Что дословно там, внутри, сказали, так никто и не узнал. Да и ладно. Погоны капитана остались на своём месте, прапорщик – на своём. И в столовую Ваня ходить не перестал, но вел себя сдержаннее.
Уныло проглотив без аппетита несколько ложек каши, ставшей его стараниями похожей на солидол, Папкин встал и запахнул шинель, даже не заметив поспешно отскочившего Зернова, который во время недолгой капитанской трапезы увивался сзади в надежде на нечто практически неисполнимое. Васе страшно хотелось ловким подвигом оправдаться перед друзьями, но он так и не смог придумать, как на виду у всей столовой залезть за подкладку шинели живого капитана. Теперь оставалось только четко исполнить последнюю часть приказа – поспеть с докладом в чайную раньше Папкина, который явно намылился туда же.

Чайная, хоть и именовалась солдатской, но рассиживались здесь в основном только те сержанты и старшины, что имели в довесок к законной десятке-другой жалованья еще и побочные доходы с сомнительных порой операций. Именно о такой Жукову теперь без утайки рассказывали Дадым с Соломахой, завалив столик внушительным количеством булочек и бутербродов («Чем больше, тем лучше», - распорядился Серега). Накануне они удачно сбыли проверенному гражданскому клиенту внушительную стопку листов ДВП и даже фанеры, которой гражданин, озабоченный то ли домашним ремонтом, то ли какой-то стройкой, обрадовался отдельно и не стал скупиться в цене.
Весь этот стратегический материал предназначался, вообще-то, Зернову для оформления стендов в клубе. Но, скажите, на кой ляд переводить дефицит, если поверх него, всё равно, будет ватман? Который, если грамотно его намочить, и без всякого ДВП прекрасно закрепится на раме и натянется, высохнув, туже, чем кожа на янычарском барабане. И если дуром не тыкать в него ничем, а водить кисточкой и плакатным пером осторожно, то тайное так и останется скрытым…
- Сто лет провисит, никто не догадается, - подтвердил подоспевший Зернов и поскорее цапнул булочку:
- Ваня идёт!

У Папкина всегда находилось дело к любому, кого он заставал в чайной, потому что замполит чувствовал ответственность за каждого в личном составе. На крайний случай, если совсем никакого дела не придумывалось, можно было просто подсесть и поинтересоваться: а давно ли сержант писал маме, и как вообще идёт служба, и нет ли каких вопросов в плане политико-воспитательной работы… Чтобы эта мутотень не затягивалась, все, как правило, готовы были быстрее покончить с булочками, разумеется, с помощью капитана.
Обозрев с порога столики и оценив запасы наших героев, Папкин убедился, что дело у него сегодня именно к ним.
- Давно вас, ребята, спросить хочу…, - подтащил за собой свободный стул капитан.
- Да вы раздевайтесь, товарищ капитан, - вновь засуетился, вскочив с места, Соломаха. – Мы же долго отвечать будем, у нас Дадым, знаете, как интересно отвечать умеет - заслушаетесь, если правильно спросить, конечно…, - понес он какую-то ахинею, чуть не силой высвобождая Папкина из шинели.
- Соломаха, мы ж не в ресторане, - упирался тот больше для виду, поглощенный против воли созерцанием выпечки.
Славка, наконец, полностью овладел желанным предметом и теперь искал в стене крючок, или хотя бы гвоздик, а Папкин, вздохнув свободнее, придвинулся к столику и продолжил, косясь на булочки:
- Вот вам всем уже скоро на дембель… И я тут подумал: а зачем?
- Как это? – за всех разом возмутился Дадым, но не забыл предложить:
– Да вы угощайтесь, товарищ капитан!
- Спасибо! – вежливо сказал тот: - О! Вот эта, румяная, прямо на меня смотрит… Я говорю - почему муам мы ммоам… ик!
- Чего? – переспросил Серега, а Дадым пододвинул Папкину стакан какао.
- Почему бы, говорю, вам не остаться, - благодарно кивнув, пояснил капитан. – Прапорщиками будете, плохо разве?
И под следующую булочку уже неспешно стал излагать план, сочиняемый, кажется, прямо здесь и сейчас:
- Прапорщик – это верных сто двадцать оклада. А то и сто пятьдесят, если с хорошей должностью. На гражданке вы столько получите?
Все дружно кивнули, однако капитан не растерялся.
- Но! – для убедительности воздвиг он перст указующий. – Получите – и тут же потратите! Костюм – купи, пальто – купи, продукты всякие…, - капитан вздохнул, загибая в счете пальцы, - тоже купи… А прапорщик – на всем готовом, сыт, обут, тепло одет…
- Товарищ капитан, - не выдержал Соломаха, помня о важном деле, - У вас в подкладке дырочка. Давайте, я зашью, пока вы рассказываете, - и потянул из-за клапана ушанки иголку с суровой ниткой.
Папкин досадливо дернул плечом, что Славка решил считать согласием, и продолжал:
- …Женитесь на гражданке – машину захотите. А где деньги взять?
- А если прапорщик женится, то где возьмёт? – заинтересовался Дадым.
- Зачем ему жениться? Прапорщику и так хорошо, - уверенно сказал капитан. – Вон каких девах полон городок, загляденье просто. Это с вами им нельзя, а с прапорщиками – пожалуйста! Жениться вообще вредно, Дадым, - вдруг брякнул и недобро зыркнул на него капитан.
Он вспомнил почему-то, что в его семейном доме последний раз вкусно пахло огненным борщом, пампушками с чесноком и хорошо прожаренными котлетами в те два дня, когда орел-красавец Дадым и Соломаха на подхвате клеили там обои. И Галька была совсем не стерва, а прежняя веселая и добрая Галина-Галочка. Даже смеялась, когда Ваня, как-то после ужина, разомлев с котлет, затянул ее любимую: «Ой ти Галю, Галю молодая, пидманули Галю, забрали з собою…»
Правда, закончилось, все равно, неприятно, о чем капитан вспоминать не любил. Галька, собирая со стола, сказала вдруг: «Вот мне ты, Вань, не веришь, а солдаты твои тоже говорят, что ты дурак…» «Это кто говорит? – взвился Папкин, - Узнаю – сгною на гауптвахте, до дембеля сидеть будет». Но Галька, конечно, так и не сказала – кто, только пробормотала, унося посуду на кухню: «А и верно - дурак, даже дважды…».
За столиком в чайной повисла неловкая пауза. Капитан только жевал молча, а остальные просто сидели, почувствовав, что дальше воспитательная беседа замполита может пойти куда-то в неприятном для всех направлении.
На счастье, Соломаха на заднем плане уже закончил терзать и сбивать в ком капитанскую шинель, победно показав всем из-за спины Папкина кулак с зажатой печатью.
-Товарищ капитан, у меня нитки только белые, некрасиво получится, - сказал Славка, но Папкин остался безучастен, только сухо  сказал, не оборачиваясь:
- Галина Петровна вечером зашьет.
Все задвигались, заскрипели стульями, и Серега, как старший по званию, спросил за всех, хоть и не по уставу:
- Ну, мы пойдем?
- Идите, служите, - вяло махнул рукой капитан, но на излете жеста последнюю булочку забрал себе, оставшись сидеть.

Операция завершалась. В штабе весь измаявшийся Гаркуша бурно обрадовался, все поняв уже по лицу Сереги.
- Папкина с печатью искал кто? – спросил по дороге к сейфу Жуков.
- А, по мелочи. Лида с какими-то бумажками, так я ее... того… отвлек, - самодовольно хмыкнул считавший себя неотразимым Гаркуша.
- Стой! – спохватился Серега, когда тот уже собирался захлопнуть тяжелую стальную дверцу.
Вновь выхватив из сейфа печать, он хлопнул ею по низу первого попавшегося со стола Папкина чистого листа.
- Всегда я про себя забываю. Теперь запирай.
- Серый, а ключи-то Папкину подсунуть…
- Не надо, - решил Серега. – Надоело за ним гоняться. Брось связку вот тут, за дверью, под вешалку. Ваня подивится, да спишет на дыру в кармане. А мне еще к наряду готовиться.
- На концерт не пойдешь? – спросил Гаркуша. – Жалко, там весело будет, чую.
- Кому как, - неопределенно ответил Серега.

Вечером в клубе генерал-майор Зубко с супругой, когда-то, по рассказам, певшей в крупном городе в настоящей филармонии, вместе сидели в седьмом ряду, как и принято у настоящих ценителей искусства. Поэтому многие офицеры на первых шести рядах постарались измыслить неестественные позы, чтобы не сидеть совсем спиной к большому начальству.
Концерт шел гладко. Только Папкин заметно маялся в закутке сцены, поскольку Дадым не рискнул, все-таки, выпустить его первым номером программы, начав с проверенных и отточенных хитов военно-патриотического жанра.
- «Идет солдат по городу», - объявил, наконец, Дадым, вспомнил, что в суматохе не уточнил песенные данные, и зачем-то соврал: - Слова и музыка Шаинского. Исполняет капитан Папкин.
Зал захлопал, Папкин вышел к самой рампе, глянул в седьмой ряд и запел так радостно, будто выходной был не у солдата, а у него, Папкина, персонально.
Увы, катастрофа наступила быстро.
- …Часовые на посту, все до одного! – неожиданно спел бедный Ваня.
Тут же сообразил, что дальше выйдет нескладуха, и замолчал, перебирая в голове возможные рифмы. Сыграв пару-тройку музыкальных фраз без солиста, притормозил и ансамбль.
Дадым скорбно посмотрел на капитана, тот бодро взмахнул рукой: «Давай, мол, с начала».
Заиграли снова. Ваня вступил. Дошёл до опасного места, дрогнул голосом и отчаянно спел:
- Часовые на посту…
Все до одного…
Дадым понял, что капитана переклинило окончательно, и яростно шепнул:
- Шуруй дальше, как придется!
Но Папкин замотал головой, криво улыбнулся в сторону седьмого ряда и потребовал третьей попытки.
Парни заиграли с максимально отстранёнными лицами.
-…Часовые на посту…
пуговицы в ряд? – предположил и снова не угадал капитан.
Тут для него всё и кончилось. Потому что в седьмом ряду воздвигся генерал и густо сказал:
- Папкин, пошёл-на со сцены!
Капитан исчез, как и не было, даже домой потом не поехал со всеми, где-то в части опять в одиночку напился в хлам, завалился в опустевший клуб, орал, что застрелит и Дадыма и Соломаху за сглаз. Те слушали его угрожающие вопли, попивая чифир в кинобудке, наглухо задраенной светомаскировкой, и совершенно в них не верили, в душе даже жалея облажавшегося недотепу.

А у сержанта Жукова вечер заканчивался вполне мирно. Перед разводом дежурного наряда он вдруг, неожиданно для самого себя, подошел к Буйносову и попросил разрешения взять у того из кабинета пишущую машинку на полчасика.
- Зачем она вам? – строго вопросил тот. – Не положено это.
- Я знаю, - сказал Жуков и, глядя на капитана ясным взором, объяснил:
- Я, товарищ капитан, решил остаться в армии. Прапорщиком. Надо биографию напечатать, рапорт…
- Сдурел? – Буйносов поразился искренне: - Чего ты забыл в этой дыре? Тебе ж весной на дембель, домой поедешь, в Москву свою…
Капитан вздохнул, поправил портупею, и разоткровенничался:
- Я, может, сам на тот год в Москву поеду, в академию поступать… А ты в своем университете снова будешь. Может, и свидимся еще. В ресторан сходим…Ты в «Арагви» был?
- Был, - растерялся Жуков. – А чего «Арагви»? Ничего особенного. Я и получше места знаю.
- Вот и покажешь, - заключил Буйносов и протянул Сереге ключ от кабинета:
- По штабу машинку не таскай, прямо у меня там и печатай… то, что тебе надо.
И теперь Серега, дождавшись, когда кругом все стихло, достал из капитанского шкафа старенькую «Оптиму», расчехлил ее и заправил в каретку почти не измятый лист бумаги. Прежде чем напечатать первую букву, он несколько раз оглянулся на дверь и окна, покосился на темный портрет маршала обороны, по всему кителю которого тянулись орденские планки, и решился.
«Уважаемый товарищ ректор! - печатал он. – Командование и политические органы войсковой части номер… характеризуют сержанта Жукова С.А., как проявившего себя за время службы…»
Серега перевел глаза на темное окно, в котором тускло отражалась настольная лампа, живо вообразил себе пожилого академика, формы никогда не носившего, а потому, наверняка, с большим уважением относящегося к людям военной косточки, и решил не скупиться на описание своих достоинств образцового сержанта.
Ровные строчки ложились на бумагу. Получалось солидно и убедительно. Но лист уже заканчивался, и Серега с сожалением закруглился:
«Уверены, что сержант Жуков С.А. всесторонне достоин продолжить процесс учебы во вверенном Вам учебном заведении».
Подумав немного, он напечатал под литым, как военная реляция, текстом:
«Командир части генерал-майор Буйносов.
Начальник политотдела полковник Папкин».
Вытащил лист, расписался за обоих, и сам залюбовался, как красиво легли завитушки подписей поверх четкой фиолетовой печати.
День в итоге, кажется, удался.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Я ни-че-го не успеваю. Ни-че-го. Тоскана-Афины-Порос-Миконос-Стамбул и снова Тоскана.  Надо обязательно написать про Афины и как мы штормом были заперты на три дня на острове Порос (о, храм жестокого Посейдона), про Миконос и его завораживающее ...
Вот и настал, наконец, срок назначенной мне консультации у нейрохирурга в институте Склифасовского, которую я ждала почти два месяца (!!!). Даже не знаю, чего, собственно, я от ...
Тыквенный пирог (англ. pumpkin pie) — традиционный десерт американской кухни, открытый пирог с начинкой из тыквы. Его пекут, как правило, после окончания сбора урожая, в конце осени — начале зимы. Тыквенным пирогом часто угощают на Хеллоуин, День благодарения и Рождество, но даже если ...
Маргарита Луи-Дрейфус является одной из самых богатых женщин в мире — её состояние оценивается в 6,4 млрд. долларов. Но родившаяся в России предпринимательница, которую французская пресса называет «Царица», не всегда была столь богата. Её жизнь в 1988 году полностью изменила встреча ...
Интересно, а убийцу то нашли? Листаю старые подшивки, "Алтайская правда" от 22 мая 1990 года. Более интересно даже дополнение, вышедшее в газет на следующий день в рубрике проишествий, а мне казалось что эта рубрика появилась уже в середине 1990-х... Но маги, чародеи и экстрасенсы уже ...