У нас была говённая эпоха

dimagubin — 11.10.2020 Текст, который ниже, я затеял писать для "Делового Петербурга", когда в очередной раз в фейсбучной группе "Журфаковцы" (или как там она называется, лень заглядывать, я сдуру подписался, отписываться тоже лень) кто-то разлил очередной кисель на тему "какое прекрасное время было, когда мы там учились!" Ну, и далее по списку - ах, какой прекрасный был декан Засурский! Ах, спасибо за знания!

Говно был московский журфак. Там не было самого примитивного аналога creative writing school, то есть писать там не учили совершенно. Интервью брать не учили. Не учили элементарнейшим профессиональным вещам. А декан Засурский, с гордостью бормотавший, что университет это не ПТУ, чтобы ремеслам учить, годился лишь как средство от мух. Они дохли от скуки на его лекциях практически сразу. Его учебник "Американская литература ХХ века" ("писатель-дегенерат Джон Дос Пассос", плюс хвалы  американскому социалистическому сухарю, в котором даже имена и названия взаимозаменяемы, потому что неважно, написал Эптон Синклер "Джимми Хиггинса" или же Джимми Хиггинс написал "Эптона Синклера", это все сон про рабочий класс, которому снится рабочий класс) - пустейшая книга, не стоящая даже плевка. Меня этот Засурский как-то раз за распитие алкоголя выселил на семестр из общаги на улицу. Распитие состояло в том, что в общажную комнату, когда мы все были на лекциях, ввалился комсомольский оперативный отряд и устроил шмон. На антресолях нашли пару бутылок из-под водки. Я на водку денег не тратил, предпочитая вино, и про бутылки эти не имел ни малейшего представления. Однако - выселили. Я к журфаку относился единственно возможным образом: как карманник к в трамвае относится к чужому пальто. Схвати кошелек потолще (скажем, лекции по античности Кучборской или семинар социолога Грушина) - и прочь. Споры в московских пивных, а также не имевшие никакого отношения к журфаку Валерий Аграновский и Давид Самойлов дали мне профессионально куда больше, чем журфак с его инвалидной кафедрой "тыр-пыр", "теории и практики партийной советской печати". Каково же было мое изумление, когда в фейсбучной группе я прочитал панегирик Евгению Прохорову с его учебником "Введением в теорию журналистики". Прохоров, если кратко, был густопсовым совком, залившим в опалубку своей книжонки триста страниц образцового железобетона, состоящего из  терминов типа "волюативность и номинативность", не имевшего никакого отношения к журналистике, но зато имевшего к прохоровским доходам. И нас все эти "релевантности и адекватности" заставляли зазубривать наизусть, как и насквозь лживую историю КПСС. При том, что курса истории на журфаке и в помине не было - и, кажется, нет и сейчас. Но не удивлюсь, если ничтожнейший, фальшивый учебник Прохорова по-прежнему там в ходу.

Я и правда не понимаю, что заставляет людей пускать розовые слюни, вспоминая жизнь в совке. У нас была говённая эпоха, - тут из доказательств достаточно одного запаха.

Ок, ладно, - вот обещанный текст

Аллергия на лучший в мире пломбир

Когда я в очередной раз слышу про «лучший в мире советский пломбир», то уже не реагирую. Я детство провел за границей, там было мороженое в рожках на три шарика, я выбирал: скажем, фисташковое, банановое, шоколадное. После этого тающий липкий кирпичик советского пломбира в двух сопливых вафельках в сознание не заходил. Лучшее в мире. Угу. Что там еще по списку лучшего? Лучшее в мире бесплатное образование? Когда я на первом курсе МГУ зашел в научную библиотеку и спросил, что почитать из Фрейда и Шопенгауэра, мне ответили, что эти книги разрешено выдавать не раньше четвертого курса, и то – по письму научного руководителя... Увы: мой университет не был лучшим в мире университетом, а библиотека не была лучшей в мире библиотекой.

Я понимаю, откуда у идеализации советского прошлого растут ноги, но эта идеализация отнюдь не безобидна. Это попытка на фоне личного заката – когда уже совсем рядом старость, край жизни, смерть – показать и доказать, что ты не напрасно жил, а тех доказательств, что под рукой, недостает. Недостает сложившейся жизни, которой можно гордиться – или успешной, развитой, уважаемой всеми в мире страны. И ты отчаянно вцепляешься в спину прошлого, как Иван-царевич – в спину серого волка, как Иванушка-дурачок – в спину конька-горбунка: лишь бы спасли! Плевать, что под тобою волк, который схрумкал в ГУЛАГе гору внучек и бабушек.

Почему я эти умиления по поводу прошлого считаю довольно опасными? Да потому, что они оправдывают то, чего следует стыдиться. «Особый» путь, - будь он хоть русский, хоть турецкий, - обычно означает всего лишь оторванность от передовых стран, да еще с яростным желанием доказать, что они никакие не передовые. Поэтому из особого пломбира неизбежно вытекает и особая духовность, славная тем, что подразумевает тюремный срок за свободное слово.

Умиление прошлым – одна из причин, что «особые» страны век за веком ходят по одному и тому же кругу. Бродский был травим точно так же, как перед тем травили Солженицына, и как сейчас травят Алексиевич. На дне этой круговой колеи – несостоявшиеся судьбы, а за рулем едущей по колее машины – те, кто смертельно боятся потерять руль. И счастье для участников движения по кругу возможно лишь в воспоминаниях, но не в реальности. Это не только мое наблюдение. Вы же в лучшей в мире школе читали Некрасова, «Кому на Руси жить хорошо»? Так кому? Ни-ко-му. Ни крестьянам братьям Губиным, ни купчине толстопузому, ни царю. Пелевин то же самое выразил еще язвительнее, сказав, смысл русской цивилизации состоит в переработке солнечной энергии в народное горе.

Да, я настаиваю, что идиллизация и идеализация прошлого не безобидны. Идиллические воспоминания о советском лете в Крыму вылились в одобрение аншлюса Крыма. Конечно, прекрасный «Артек» снова наш, взвейтесь кострами! Однако рубль сложился вдвое, экономика катится вниз, у России в мире снова слава империи зла, в Крым не заходит ни один чужеземный корабль, не прилетает ни один иностранный самолет, а жителю не получить ни в одном европейском консульстве визы.
Но признать это означает сказать: «Мы, мое поколение и я лично совершили чудовищную ошибку. Мы виноваты. По этой причине мы хоть и не лишены права на коллективное воспоминание, но лишены права на коллективное умиление. Простите нас, если сможете».

Я понимаю, что коллективный запрет на умиление сейчас невозможен, поскольку означает и коллективную ответственность. Более того: чем хуже будут в настоящем идти дела, тем больше людей будут за прошлое цепляться. Но никто не мешает положить конец умилению в индивидуальном порядке.

В конце концов, белорусы в какой-то момент перестали, похоже, умиляться отеческой заботе батьки, колосящимся нивам, спеющей бульбе, вообще всему этому колхозу «Светлый путь» - и тем самым сформировали запрос на перемены.
Дав себе шанс выбраться из колеи.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив