Трудный рассказ.

Умерла еще в октябре, узнала я (и остальные в семье) сегодня утром.
Было ей 81, звали ее Марией.
Родилась в первый день войны - 22 июня 1941, на Алтае. Там и умерла, в октябре 2022, 24го, в богодельне поселка Тальменка, что на границе с новосибирской областью.
Мы не виделись с моих 7-8.
На этом участке моего детства она растворилась, окончательно оставив солнечную сторону жизни.
Больше мы никогда на этой стороне не встретились.
Ей было немного за 50, когда ее определили в психоневрологический интернат, откуда она не вышла.
С тех пор никого не узнающая, она говорила с отцом по телефону, рассказывала, что далеко в другой стране у нее есть сын и внучки, она помнит о них.
Потом перестала рассказывать.
Чуть позже - подходить к телефону.
Еще позже - ходить и понимать речь.
Жила она яростно, болезненно, как бедствие - сил в ней хватило бы на троих, вся гибель и разрушение.
Без меры трагичная, летевшая под откос, изводившая всю семью.
Попытки вытянуть ее на эту сторону, к живым, отвергала (или не могла принять; мир, в который поселила ее болезнь, был отделен от нашего непроницаемым стеклом, иногда она смотрела оттуда).
Мы, собравшиеся жить долго и счастливо, были ей невыносимы, почти враждебны.
После смерти моего доброго деда, ее мужа (измученный, несчастный самоубийца, не вынес этой сосущей тьмы), ее пытались забрать к себе отец с матерью.
Она стенала, резала вены, рвалась из клетки, которую мы, здоровые, сияющие свежим жизненным переплетом, собой представляли, в оставленный дом (после ухода деда распродали все хозяйство), в свою отсеченную невозвратной чертой ночь, понятную только ей.
Из этого дома она позже и уедет в интернат, ради сохранности.
В одной сорочке, отказавшись одеться, и проклиная всех.
Я ни в чем не виню и не осуждаю ни ее, ни себя.
За 16 лет я ни разу ее не навестила.
Не вылетела из Москвы в Барнаул, не проехала автобусом в Тальменку, не добилась от администрации прохода к «тяжелым», не вытерла ей платком пенистый рот, не послушала жалоб сестер на маленькие зарплаты, не дала никому взятку, чтобы посылки ей доносили, а не делили между собой - не смогла и не захотела.
Никто не захотел.
Она дожила до 80 одна, в полусне, в дремучих скитаниях по остаткам разума, переводя пенсию на спирт.
И чужие люди ее, безродную, хоронили, не сказав никому, ни с кем не связавшись - летом поеду искать где.
Где лежит моя фамилия, моя горькая мУка и кровь, мои сумерки, страх наследственного слабоумия - моя бабушка по отцу, Мария.
Не обнимавшая, не произносившая добрых слов, породившая столько ранней, детской блуждающей боли, тревожного шепота в коридоре, предощущений конца, заложившая трагическую глубину всего моего существования - она дала мне намного больше для жизни, чем смогла бы понять.
Право смотреть на родственность трезво, без стыда, чувства вины, ловушек и заблуждений, без иллюзий насчет Любви, насчет семьи, насчет себя.
Силы, узнав черты, не отводить глаза от отражений в зеркале.
Урок принимать правду, не отрицать, не избегать оттенков.
Навык ощущать жизнь в пугающем естественном объеме, не тратя смыслы на симуляции.
Возможность подойти к бездне совсем близко, на расстояние родной руки - взглянуть и навсегда отшатнуться.
Наследство, которому нет цены.
Спи с миром, кровь моя, земля моя Сибирь, берег Чумыша, на перепутье в Азию.
Я тебя помню.
Я из тебя состою.
|
</> |