ТРАМВАЙ

silent_in — 12.04.2011    Кто-то из друзей написал в ЖЖ, что с нетерпением ждет конца света сегодняшней ночью. В каком-то смысле он был прав – с обеда на Питер обрушился сильный снегопад. Снег сыпал большими мокрыми хлопьями: густой, вальяжный, неторопливый, будто понимал, что людям некуда бежать, можно поиграть с ними, укрыть одеялом до самых макушек, а то и до жестяных козырьков крыш и ржавых антенн. Солнце не в силах было сопротивляться натиску непогоды, сделалось крохотным и почти невидимым, пустило темноту в узкие переулки, а серый сумрак - по заснеженным проспектам. На улицах стало тихо, почти безлюдно.
Пятничный вечер совершенно не приносил радости.
  Я рассчитывал закончить пораньше с работой, доехать до дома и забраться в Skype, где меня уже второй час ожидал друг из Австралии. А вышло так, что на работе задержали, бежать до метро по сугробам было совсем не к месту (ботинки не первой свежести намокли, едва я сошел с крыльца), да и друг отписался, что умотал на пляж, ловить какого-то экзотического морского зверя. Поэтому я побрел к трамвайной остановке. Да, так все и происходило.
Трамвай подъехал минут через десять, разрезая сумрак бледным светом фар, распахнул двери. Я быстро заскочил внутрь и занял свободное место. Снег за окнами валил и валил, не желая останавливаться. Из-за этой белоснежной пелены не было видно даже обратной стороны дороги – только бледные отблески огней проносившихся автомобилей.
Давно я не ездил на трамваях, лет с десяти. Сейчас почти двадцать пять – на автомобиль пока не накопил, а в метро уже надоело. Я улыбнулся невеселым мыслям и вспомнил про велосипед, похороненный под грудой пустых коробок и тряпья на балконе. Надо бы его достать через пару месяцев, отмыть, подтянуть цепи, колеса, отбалансировать руль – и вперед. А доберусь ли? В какой, интересно, жизни?
Депрессия. А все потому, что снова слушал какие-то депрессивные песни, залитые в плеер по совету друга-метеоролога. У него есть теория, что мелодии в плеере должны соответствовать погоде. Весной – французский шансон с обязательной гармошкой, летом – жаркие латиноамериканские напевы, осенью – что-нибудь из репертуара Moby или рок баллады (старые, потому что в двадцать первом веке их стремительно разучились сочинять). А зимой непременно депрессивные, тягучие мелодии неизвестных исполнителей, без слов, чтоб заунывно играла гитара, на заднем фоне били барабаны, а бас словно выдергивал душу каждым своим заунывным «бум-бум-бум». Метеоролог был убежден, что гармония души и тела должна соответствовать гармонии музыки и погоды. Так он и жил, и был счастлив.
Трамвай гремел и раскачивался, шумел ветром сквозь некоторые приоткрытые форточки. Три или четыре пассажира, помимо меня, мерзли, прятали руки в карманы, сидели, нахохлившись, будто снегири на ветках. Кондуктор даже не встал, чтобы взять у меня деньги – может быть, примерз к насесту и желал только одного, чтобы быстрей закончился тягучий рабочий день.
На остановке распахнулись двери, в трамвай вихрем залетели хлопья снега, улеглись на полу и мгновенно растаяли. Порыв ледяного ветра обжег щеки. Сквозь сгущающиеся сумерки и снегопад я увидел высокие сугробы, мутные пятна окон в каких-то домах. Внезапно из темноты выросла худенькая, высокая фигура и в самый последний момент запрыгнула на ступеньку трамвая. Это была Наташка.
Я сразу узнал ее. Не мог не узнать, ведь папка с фотографиями нашего последнего лета лежали до сих пор на рабочем столе, просматриваемые, вгоняющие в тоску. На фотографиях мы оба улыбались. Наташа была еще счастлива, а я, вот дурак, уже успел испортить наше короткое будущее. Если присмотреться, то можно увидеть в моей взгляде понимание ситуации. Недолго оставалось. Совсем недолго.
Наташка откинула капюшон, стряхнула с плеч снег и осмотрелась. Я вжался в кресло, пряча глаза, но она заметила, нахмурилась, конечно же не подошла, и села чуть поодаль, чтобы мне ее не было видно. Трамвай загрохотал дальше.
И вот вам очередная порция депрессии. Я уткнулся взглядом в окно, сначала видел только плотную пелену снега, потом собственное отраженье – хмурый взгляд, сжатые губы, грубая щетина на подбородке. Вопрос, который понятен, но дико сложен – подойти или не подойти?
А ведь она меня все еще ненавидит. Крепко, с горечью. Обида человека, которого предали. Рана, которую очень сложно заштопать. Я выспрашивал у наших общих знакомых, заходил издалека, иногда – наскоками и в лоб, но получал один и тот же ответ – не лезь больше, не твое дело. Так мне и надо. Когда нет мозгов – нет нормальной жизни. Сиди, вот, и мучайся.
Мигом навалило, не хотел – а всплыло в голове, вспомнилось.
Мы познакомились прошлой осенью в кафе, на вечеринке общего знакомого. Наташка пришла с подругами, а я, как обычно, был один, с бутылкой пива в придачу, старающийся угодить всем и вся. Не сказать, чтобы между нами мгновенно вспыхнула страсть, но что-то такое в Наташке было. Да и во мне, наверное, тоже. В тот вечер мы как-то выделили друг друга из общей толпы и много болтали (орали – перекрикивая музыку), и обменялись телефонами. Я написал ей смску уже следующим утром. Она ответила. Потом еще и еще. Понеслась интересная переписка, потом была личная встреча, уже без всяких друзей. Я подарил цветы. Наташка сияла от счастья. Тогда же обнаружилось, что у нас много общего. А, может, как это всегда бывает, когда люди нравятся друг другу, мы просто хотели, чтобы это общее между нами было. Как мостик, который перекидывают через широкий овраг, чтобы добраться друг до друга. Незаметно случилось так, что мы влюбились друг в друга, стали просыпаться в одной кровати, встречать рассвет то у меня в квартире, то у нее в комнате. Потом наступила яркая прошлогодняя зима, не очень холодная, но по возлюбленному прекрасная. Мы носились по Питеру, съездили в Москву к друзьям и отметили Новый Год в дороге между Питером и нижним Новгородом.
Мы оба были счастливы. Только Наташка воспринимала нашу жизнь, как нечто серьезное, фундаментальное, с правом на будущее, а я, вот дурак, держал в голове какой-то совершенно необоснованный и идиотский план. Зацепку. Мысль. Мне казалось, что пока мы не живем вместе, то общей жизни как бы и нет, а есть независимая влюбленность, которая освобождает от некоторой ответственности. О, как мы все не любим ответственности, особенно в любви!
Весной на работе случился корпоратив, после которого я проснулся в постели с нашей секретаршей, девятнадцатилетней Ниной. Это и называлось независимой влюбленностью. Я, наверное, не хотел верить, что с Наташкой у меня все серьезно и навсегда. Решил, что серьезные отношения, какие бы безоблачные они не были, не для меня. Рановато, знаете ли.
Еще летом мы были счастливы (хотя где-то в глубине души меня уже начинал подтачивать червячок совести, проснувшийся слишком поздно). А в августе до Наташки дошли какие-то слухи, и я все ей рассказал…
…Трамвай ехал, останавливался, впускал холод и сумрак, и ехал дальше. Кое-кто вышел, но никто не зашел. Через три или четыре остановки впереди не осталось ни единого пассажира. Только билетер сидел, уткнувшись носом в собственную грудь. Я полуобернулся, посмотреть, сошла ли Наташка или еще нет. Она тоже смотрела на меня. Наверное, мы отвернулись одновременно.
Вот, олух. Захотелось выскочить на первой же остановке.
И в этот момент трамвай дернулся и остановился. Моргнул и погас свет. Стало темно – и сквозь темноту было видно, что за окном сущий конец света: не просто снегопад, а вьюга, метель, ураган. Я прислонился лбом к холодному окну, всмотрелся. Стояли где-то на первой Красноармейской, не доехали даже до Измайловского. С моей стороны прямо на дороге нарастал большой снежный сугроб.
Вот незадача.
Кондуктор поднялся с насеста, побрел к кабине водителя, приоткрыл там дверь и пропал в сумраке.
Мы с Наташкой остались одни. Я снова полуобернулся, виновато покосился на нее. Наташка смотрела в телефон и, вроде бы, совсем меня не замечала. Хотя это была неправда. Я прекрасно знал Наташкино выражение лица. Я ее хорошо изучил за наше короткое счастливое время.
Тогда я поднялся, подошел ближе и сел на сиденье напротив. Наташка не подняла взгляда. Только ожесточенней и быстрее начала набирать что-то на телефоне.
-Привет. – Пробормотал я.
В тишине трамвая звуки голоса показались особенно громкими, пошли гулять эхом по вагону. В окне, за Наташкой, снег сыпал так плотно, что не было видно ни дороги, ни зданий.
Наташка не отреагировала. Повертела в руках телефон. Отвернулась, уставилась в окно.
-За окном все равно ничего не видно. – прошептал я, не рассчитывая, что она услышит.
Услышала. Тряхнула головой, будто сгоняла надоевшую муху, что жужжит у самого уха.
Я подумал, что вот сейчас случится конец света, снег заметет трамвай до основания, превратит его в огромный сугроб. И никто, никогда нас не откопает. Связь оборвется. Дышать станет нечем. Успею ли я попросить прощения, прежде чем Наташка погибнет? Наверное, нет.
В этот момент прошлое навалилось с такой силой, что стало трудно дышать.
-Ты меня простишь?
Она не ответила. И в ее молчании – мой страх.
-Прости! Не оставляй меня одного! Просто скажи, что больше не держишь зла, м?
-К чему все это? – тихо сказала Наташа, глядя в окно – Зачем снова, Паш? Давай не будем больше. Иди своей дорогой… какую выбрал, такой и иди…
-Брось. – пробормотал я. – Как это не будем? Наташ, в самом деле! Я хочу поговорить! Я уже и так все испортил. Понимаешь? Испортил окончательно и бесповоротно! Наташ. Я только тогда это понял, когда ты ушла. Я идиот был. Непуганый, самоуверенный идиот. Я думал, что жизнь подстроится под меня, что все будет так, как хочу. Я не понимал одного… что моя жизнь – это жизнь с тобой…
Наташка не поворачивалась. Смотрела, не моргая, будто собиралась растопить взглядом снег.
-А без меня ведь не жизнь? – Спросила тихо.
-Не жизнь.
-Мы бы могли помириться… в тот момент еще не было поздно! Помнишь, день, когда также валил снег? Наверняка помнишь, не забудешь никогда.
Впереди показался кондуктор, принялся открывать двери одну за одной.
-Наташ. – я поднялся, сделал шаг в ее сторону. – Наташ. Если мы не поговорим, я сойду с ума. Я не могу так больше. Я знаю, что ты меня ненавидишь… но я не представляю, что можно сделать, чтобы мы помирились. Это глупо звучит, но… ты дашь мне последний шанс?
Кондуктор возле нас с треском распахнул дверь, впуская метель, ветер, звуки тонущего в снегу города. Большие мокрые хлопья снега закружились у моих ног, падали и тотчас таяли на холодном полу.
На этот раз Наташка обернулась. В глазах ее дрожали крохотные слезинки – еще секунда, и сорвутся, упадут, смешаются с липкой грязью талого снега. Мне захотелось подойти ближе, протянуть ладони и поймать их, оставить на память, на вечность, лишь бы не падали, не терялись и не исчезали… Мне сделалось неловко от этого странного желания. Неловко и страшно.
-Ты дурак. – сказала Наташка. – Как же я могу тебя сейчас простить? А если ты узнаешь, что я уже давно встречаюсь с другим молодым человеком? Я с ним счастлива, он хороший, добрый, милый, красивый! Зачем тебе мое прощение, скажи? Зачем?
Она поднялась, но порыв ветра уронил ее обратно.
-Что ты делаешь? Не надо! Не начинай снова, Паш!
Я и не начинал. Это все нескончаемая зимняя депрессия – я теперь навеки с ней в дружбе. Хотел лишь протянуть руку, взять Наташку за ладонь, помочь ей выйти. Мы бы спустились по ступенькам трамвая, дошли заснеженными тропинками до Измайловского собора, потом свернули бы до Фонтанки, и там прогулялись бы вдоль замерзшей реки в какую угодно сторону. Что бы рассказала мне Наташка? Про своего нового молодого человека? Про новую жизнь? Про то, что она до сих пор никак не может простить меня? А снег сыпал и сыпал бы всю ночь, превращая город в еще одну байку барона Мюнхгаузена. Я вспомнил другой день, когда также сыпал снег – на крыше моей шестнадцатиэтажки навалило так, что добираться до края пришлось добрых десять минут, а еще промочил ноги и как-то злобно, тоскливо подумал о том, что если выживу, то обязательно подхвачу насморк.
Лишь мечты, которым никогда больше не суждено будет сбыться.
Я протянул руку, но ничего не почувствовал.
Вновь.
-Оставь меня в покое! – вскрикнула Наташка. – Я давно простила тебя!
-Не верю. – Я покачал головой.
Ветер взвыл с такой силой, что задрожал весь трамвай.
-Поэтому ты и приходишь! – Наташка поднялась вновь. Теперь ее голос звучал устало. – Ты всегда был… упертый! Что за характер? Пожалуйста, поверь. Ты можешь просто поверить и перестать это делать?
-Делать - что?
-Поджидать меня каждый год… в эти жуткие снегопады.
-Я бы хотел с тобой прогуляться… если это возможно. Мы бы поговорили. Ты бы подумала хорошенько и, быть может, решила, что больше не злишься. Никогда.
-Я не могу так больше! Какие разговоры? Какая злость! Перестань, Пашка, перестань! – Она вскочил и выбежала из трамвая в ночь.
Снег тотчас окутал Наташку непроницаемым одеялом и увел за собой.
А я постоял немного, потом присел на корточки и бережно подобрал две застывшие слезинки.
Кондуктор прошел сквозь меня, не заметив, может быть – едва вздрогнув от легкого озноба – и пробормотал:
-Ну и погодка… Хоть живых выноси!
Отчасти он был прав. Такая погода случалась в Питере нечасто.


2011-04-10

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив