Тивериада и Капернаум

mixail_a — 05.01.2011

Тивериада и берег Галилейского озера 1870 г.

Это останется в памяти навсегда: солнечный день, бледное небо, галилейские каменные горы, а среди них — далеко внизу, километрах в десяти — вдруг возникшее за поворотом дороги необыкновенно синее Генисаретское озеро — изумительная синева, как на наивных открытках, евангельский покой и мысль, которую трудно переживать без волнения, что вот, пришлось все-таки посмотреть на этот уголок земли, на это озеро, ставшее в Евангелии морем, с его бурями, с его рыбарями и притчами, с его каменными берегами, на которых еще звенит самый тихий и самый внятный на земле голос:
 
— Блаженны плачущие, ибо они утешатся... Галилейские горы опускаются все ниже и ниже. Раскаленным жаром веет навстречу из тивериадской котловины. Еще бы — двести метров ниже уровня моря, безветрие, камень! А Генисаретское озеро голубеет все голубее. Озеро полно музыки, какъ поэма. По еврейски оно называется Кинерет, арфа, ибо шорох его волн напоминает звучание арфы...
 

А вот, мелькнули внизу и белые домики Тивериады, одного из четырех священных городов Палестины, цитадель хасидов[1] и талмудистов, ученых рабби[2], синагог, горячих ключей и каббалистических ангелов[3], чудотворных могил и книги Зогар[4], что значит — сияние. Ведь здесь был дописан на арамейском языке[5] Иерусалимский талмуд[6], здесь покоится великий Маймонид, здесь строил Ирод пышные портики из черного базальта, здесь до сих пор еще существуют пейсы[7], лисьи шапки и библейские бороды.

Панорама на Тивериаду и Галилейское море с цитадели 1862 г.

Ничего не осталось от города, построенного Иродом[8] у подножья Галилейских гор, от его вилл и портиков, отражавшихся в синих водах Генисаретского озера. Город был подобострастно назван в честь императора[9], которому и в голову не приходило, что именно на берегах этого озера, именно в этих галилейских городишках возникнет среди рыбачьих сетей и корзин с рыбой, то странное учение, которое, как божественная лихорадка, потрясет грандиозный организм империи.
 
Горы спускаются ниже и ниже. Уже можно разсмотреть отдельные дома, пальмы и низенькие арабские минареты. Случайный спутник показывает рукой на горы и говорит:
 
— Хытин[10]...
 
Хытин? Да, вспоминаю: 1187 год. Страшное поражение крестоносцев Саладином[11],   который лежит после своих великолепных побед в Дамаске. На голой горе, не трудно представить себе под этим солнцем блеск лат и opyжия рыцарского строя, огромный знамена в крестах, геральдических львах и леопардах, лилии Франции, лес копий, медленно опустившихся навстречу сарацинской бурe[12], грохот сражения и потом, в далекой Бургундии или где-нибудь в оксфордских замках, плаче белокурых женщин, когда парусные корабли довезли до них весть о гибели рыцарей под Хытином, о гибели всех надежд.
 
Но исторические реминисценции книжным туманом застилают ландшафт, а от него не хочется оторваться, от этих голых лунных гор, среди которых голубеет Генисаретское озеро и раскинулся белый городок. Издали не видно ни вывесок, ни лимонадных будок, ни наклеенной на стене афиши о новой кинематографической программе. Между тем автомобиль уже въезжает в новое предместье, названное в честь первого верховного комиссара, сэра Герберта Самуэля — Кириат Самуэль — где стоят под солнцем чистенькие дома, госпиталя и отели. Старый город — внизу, смесь черных базальтовых башен (это строительный материал страны), арабских домишек и скучных домов главной улицы, на которой находятся лавки с продавцами в пейсах, автобусы с голоногими   шоферами, поддерживающее сообщение с соседними  еврейскими колониями.  

Остатки Цитадели в Северо-восточной части города 1893 г.

 
Теперь картина меняется. Город уже не кажется романтичным, наполненным талмудическим воздухом и сарацинским зноем, а романтичными кажутся горы, обступившие со всех сторон городок. На этих скудных горах растут кое-где ароматические травы. Среди них пасутся стада овец и коз. На том месте, где стоял дворец тетрарха[13], полный красивых женщин, музыки, греческих разговоров и книг, бедуины раскинули свои черные, широкие шатры. А выше только бледно-голубое небо. Года два тому назад случился здесь дождь, какие бывали в Библии, в дни потопа. Не дождь, а сплошные потоки воды падали с неба, с грохотом и ревом свергались с горы и обрушились на Тивериаду. Около тридцати человек было убито, многие дома разрушены. Вода швыряла грузовики на дороге, как щепки, размыла сады и виноградники. Конечно, случилось несчастье, гибли люди и скот. Но где-то, в глубине души, у каждого человека есть жажда катастрофического. Посмотреть бы одним глазком на такой библейский потоп, на землетрясение, когда рушились иродовы портики, когда безмятежное озеро металось в каменных берегах.
 
Озера с главной улицы не видно. Ей не до него среди делишек и забот. Оно там, за арабским кварталом, что спускается к самой воде узкими и вонючими улицами, бедными мечетями и руинами черных базальтовых башен. На улицах пахнет деревенским отхожим местом. Старухи полощут белье у городского источника. И странно, нет-нет, да и мелькнут в окошке или под аркой столетней двери черные женские глаза. Какая вонь, а смуглая ручка, обнимающая глиняный кувшин, совсем такая, как та, о которой вздыхал Лермонтов.
 
В городe тысяч десять жителей. Три тысячи мусульман, человек восемьсотъ христиан-арабов, остальные евреи. Где-то среди базальтовых башен затерялся греческий монастырек, с колоколенкой в один пролет, с двумя железными лучинками креста[14]. Но здесь уже подлинный Восток. Много здесь евреев, которые мало чем отличаются от арабов, носят фески, чалмы, галибии, турецкие штаны с курдюками. В субботу, когда все в городке замирает, когда ни один автобус не позволит себе нарушить субботний отдых, когда все магазины заперты еще с пятничной первой звезды, а продавцы с пейсами бьют себя в грудь и причитают в синагогах, под вечер, на исходе жары, весь город собирается на главной улице и в тощем городском саду, — старики в фесках, с янтарными четками в руках, подышать свежим воздухом, а молодежь погулять, как где-нибудь в польском местечке. Барышни бродят стайками, в легких розовых, желтых и голубых платьях, от которых особенно смуглыми кажутся эти персидские, курдистанские, бухарские и салоникийские еврейки.
 
В субботний полдень, на залитой солнцем улице, вы можете встретить бородатых и румяных хасидов в лисьих шапках и белых лапсердаках, возвращающихся из синагоги и ведущих какие-то талмудические разговоры, а перед сном к вам, единственному постояльцу в отелъ — плохие дела в этом году, вовсе плохие дела — может постучаться хозяин, добродушный человек, обремененный семейством и родственниками и попросить вас потушить в доме свет, потому что сегодня суббота, и благочестивый еврей не должен осквернять себя трудом. Здесь еще шелестят страницы Талмуда.
 
Дорога в Капернаум[15] идет вдоль берега. В знойные часы стада овец и коз спускаются с гор к воде. На голубом озере — ни одной лодки, ни одного косого паруса фелюги. Арабскиe рыбаки принимают участие в забастовке. Ловят рыбу только для себя, тайком, ночью.
 
Всего двенадцать километров, но путешествие небезопасное. Проезжать надо мимо становищ бедуинов, а эти неистовые люди могут забросать автомобиль камнями, а то и подстрелить при случае.
 
Есть что-то необъяснимо прелестное в этом водном пейзаже. Утро. Синька воды.  Тишина...
 
Проезжаешь Мигдал, где русским принадлежат источники, виллу лорда Мелчетта и его апельсиновые рощи. Ведь это — Магдала. Тот самый городок из которого была родом Мария Магдалина[16]. В те дни на этих берегах было много эллинизированных галилейских городков, много легкомысленных, женщин, портиков с коринфскими капителями, синагог с коллонадами. Апостолам, пока они не увидели Рима и Антиохии или Коринфа, городки казались верхом великолепия — Содомом и Гоморой. Может быть, потому, что-здесь грешила, плакала и убивалась в своих грехах Магдалина; что в здешних синагогах из базальта спорил с книжниками Христос; что где-то здесь, на покрытом галькой берегу, сушили пахнущие арбузом „мрежи" апостолы[17], пока им не велено было закинуть иные сети и улавливать не рыб, а человеческие души; что Учитель говорил здесь народу притчи о сеятеле и зернах, упавших на камень, и об утешении плачущих на земле; может быть, потому кажется таким необыкновенным пейзаж, синька озера и обступившие его горы, и далеко на севере покрытая снегом вершина Эрмона[18]?
 
Шоссейная дорога уходит в Рош-Пину[19], а к Капернауму сворачивает проселочная, по обеим сторонам которой стоят черные бедуинские шатры. Целый караван верблюдов идет навстречу. Должно быть, переселяется большое семейство кочевников. На верблюдах навьючены шатры, цыновки, глиняные кувшины, медные тазы, а в придачу женщины и дети. Колокольчик позвякивает на шее передового верблюда. Его уздечка в бирюзе, чтобы отгонять злых духов пустыни. Надменная голова задрана к небу. Поистине, от этой сцены веет воздухом счастливой Аравии[20]!
 
Справа лежит небольшая долина. Арабы называютъ ее Табга[21]. Здесь толпы народа теснились к Учителю, капернаумцы, бросившие с утра свои очаги, позабыв о пище. Некоторые  из двенадцати приступили   к Нему:
 
— У нас только пять хлебов и две рыбы.
 
Две тысячи лет тому назад на этих пустынных местах колосилась пшеница. В одну из суббот апостолы шли среди нив, срывали колосья и ели, проголодавшиеся за день.   Благочестивые фарисеи[22] смотрели на них и сокрушенно покачивали головами.

Рыбаки с берегов Галилейского моря в Тивериаде  1895 г.

 
Но вот Капернаум. Все, что осталось от него, — черные базальтовые камни. Должно быть, мрачный был город.
 
В Евангелии от Матфея[23]:
 
— И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься...
 
Адской черноты камни лежат среди колючих растений, которыми могут питаться только верблюды. Так вот где стоял дом центуриона[24] и  другой дом, полный смятения, плача и игры свирелыциков над умершей двенадцатилетней девочкой, и таверна, в которой Христос возлежал и пил вино с мытарями и  грешниками, и городские ворота, у которых сидел сборщик податей Матфей, оставивши все, списки и мешок  с медяками, и ушедший за Христом. Может быть, здесь ходила по улице блудница из Магдалы, с розой   в руке, и улыбалась  богатому юноше, сыну начальника синагоги?
 
Евангелист так хорошо знает здешние места, что, дожно быть, сам был родом из Капернаума. В городке по преданию был дом Петра[25]. Христос провел здесь несколько лет. Из евангельских намеков возникает весь город, полный жизни, женского плача, криков торговцев, стука посуды, запахов и бульканья вина из сосудов. А вокруг — горы заповедей блаженства, пяти хлебов, вверженных в море свиней.

 
Богатые францисканцы построили в Капернауме внушительный монастырь. В   монастырском саду находятся развалины синагоги (II в. по Р.X.). Францисканские археологи возстановили четыре колонны, привели в порядок камни. Обломки архитравов[26] в пышной орнаментике упадочной эпохи: плоды  гранат, листья аканфов[27], меандры[28], цветы и символ манны небесной[29] — сосуд, в котором виноградные  грозди.   Пахучие  эвкалипты склоняются над руиной. А, можетъ быть,  это та самая синагога?
 
Автобус покидает Тивериаду в полдень. Рядом сидит старая арабка. В ногах у нее плетеная корзина с рыбой, пойманной в Галилейском море. Я смотрю с волнением на эти рыбы. Ведь они потомки тех рыб, которых ловил сетями Симон и его брат Андрей[30].

http://simvol-veri.ru/xp/interesnoe/44-2010-07-17-16-59-52/377-2011-01-05-01-47-27.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

figunet

Standoff 2: характеристики и особенности

aniskin1968

Открыт современный Ледовый дворец спорта вместимостью 400 человек в Качканаре

padolski

Трагедия из-за инфицированной крови: когда незнание и страх усугубляют боль

fenster99

- Расскажите про покупки! - Про какие про покупки? - Про покупки, про покупки,

konsul_777_999

Стали известны личности четверых из шести террористов, устроивших стрельбу в

l_boris

Авиаретро. Швеция как передовая авиационная держава

ratrussian

PlaySpace как образчик лицедейств

amarok_man

Советское образование не пропьешь...

roman983

В середине апреля на линии Владимир - Тумская близ Окатово

• Ранее
• Архив