ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СИЦИЛИИ. ЗЛЫЕ ДУХИ ВОССТАНИЯ

roman_rostovcev — 09.03.2021

Тридцатилетняя война продолжалась до 1648 года; между тем экономическая ситуация на Сицилии стабильно ухудшалась, и среди населения росло недовольство. Причина проблем лежала в социальной плоскости и в области сельского хозяйства, а никак не в политике. Сицилия являлась производителем и поставщиком пшеницы; а этот злак печально славен уязвимостью перед капризами природы. Неожиданно засушливая весна, два или три неурожая подряд, нашествие саранчи, случайное воздействие сырости – все эти неприятности (и многие другие) были чреваты катастрофой. Благодаря недавнему увеличению численности населения на острове ощущалась нехватка зернохранилищ; а земледельцы, обеспечив себя в достаточной мере, норовили продать излишки в Испанию, Венецию, на Крит, словом, туда, где они могли рассчитывать на значительно более высокие цены по сравнению с сицилийскими. 

Уже в 1644 году пришлось понизить качество выпекаемого хлеба; два года спустя Мессина была вынуждена урезать субсидируемый хлебный рацион. Затем, в феврале 1647 года, проливные дожди уничтожили посевы, и потому сеять предстояло заново – во всяком случае, тем счастливчикам, у кого остались семена про запас. За этим бедствием последовала жестокая засуха в марте и апреле. Города заполнили попрошайки, в сельской местности мужчины, женщины и дети умирали от голода.

Восстание вспыхнуло в мае, после нескольких дней покаянных процессий, в ходе которых их участники хлестали цепями по спинам до крови. Сообщалось, что было устроено даже особое шествие городских проституток, которых любезно приняла принцесса Трабия в своем дворце. Но в середине месяца духовная атмосфера изменилась. Церковные колокола созывали людей на площади, архиепископ вооружал духовенство, здание городского совета подожгли. Та же участь постигла многие другие здания, и улицы, по словам хронистов, покраснели от крови. Достаточно любопытно, что в этих беспорядках почти не отмечалось возмущение против Испании; недовольство было направлено главным образом против вице‑короля и его правительства. К следующим суткам порядок удалось частично восстановить. Предпринятое расследование позволило установить, что за смутой стоял сбежавший из тюрьмы головорез по имени Нино ла Пилоза. Его схватили с помощью ремесленных гильдий, так называемых maestranze, и под пытками он сделал примечательное признание: дескать, его намерение состояло в том, чтобы сделаться королем, после чего он собирался раздать беднякам все деньги, принадлежавшие городскому банку и иезуитам. Можно лишь надеяться, что это признание не подстегнуло духовников‑иезуитов, чья задача состояла в том, чтобы дать Нино последнее утешение, прежде чем его публично расчленили раскаленными щипцами.

Пожалуй, стоит несколько подробнее поведать о maestranze, которые изрядно окрепли в шестнадцатом столетии и приобрели за последние сто лет немалую власть. Первоначальные цели у них были такие же, как и у всех прочих европейских гильдий: защита интересов представителей конкретных профессий, обучение молодых и забота о тех гильдейских, кто был слишком стар или слишком болен, чтобы ухаживать за собой. Однако на Сицилии, где степень общей беззаконности была значительно выше, чем где‑либо еще, гильдии превратились в профессиональные общества, которые соблюдали и отстаивали собственную примитивную справедливость – подобно мафии в более поздние времена.

Тем временем аристократы Палермо укрывались в своих сельских поместьях, чем дальше от города, тем безопаснее; хотя город вроде бы успокоился, они не выказывали ни малейшего желания возвращаться. Вице‑король, 5‑й маркиз Лос‑Велес, обнаружил, что его покинули все ближайшие соратники, и внезапно отправился совершать паломничество. Заслуживает упоминания тот факт, что город Мессина, предоставивший в его распоряжение деньги и вооруженный отряд, чтобы подавить бунт в городе‑сопернике, теперь предложил маркизу перебраться к себе навсегда, вместе с двором; впрочем, это предложение оценили по достоинству – и отклонили.

От вице‑короля на его посту не было особого толка, но все же это было лучше, чем ничего; Палермо остался без какого бы то ни было подобия правительства, с припасами и финансами в считаном числе. Город спасли maestranze. 12 августа 1647 года они – прежде всего гильдии рыбаков и кожевники – взяли на себя управление Палермо, установили чрезвычайные пошлины на окна и балконы, на вино и табак, на говядину и – как ни удивительно – на нюхательный табак. Они также выдвинули нового лидера, некоего Джузеппе д’Алези. Этого человека, золотых дел мастера по профессии, молва связывала с Ла Пилозой, и он едва избежал ареста – удрал в Неаполь, причем появился там как раз вовремя, чтобы принять участие в удивительно схожем с сицилийским восстании во главе с харизматическим вожаком по имени Мазаньелло; но вскоре он вернулся в Палермо и довольно быстро сумел заполучить власть. Вице‑короля насильно возвратили из его паломничества – но ненадолго. Через неделю или две д’Алези и его люди захватили королевский дворец. Лос‑Велес в панике бежал.

Джузеппе д’Алези сильно отличался по характеру от Ла Пилозы. Он ненавидел насилие и был искренне верен Испании. Он запретил дальнейшие разрушения, объявил грабеж тяжким преступлением и приказал немедленно открыть городской банк. Еще он разыскал вице‑короля, пообещал тому безопасность и умолял вернуться – на что Лос‑Велес, пусть и крайне неохотно, согласился. Теперь стало возможным собрать законное правительство, причем д’Алези в своем нынешнем сильном положении убедил Лос‑Велеса провести целый ряд жизненно необходимых реформ. Он действительно радел о своей стране; печально упоминать, что в какой‑то момент он утратил популярность у народа и что, когда возобновилось уличное насилие в конце августа, за ним гнались и в конце концов загнали в канализацию. Там же его и убили, дом разрушили, а голову д’Алези насадили на прутья на центральной площади Палермо. Жуткая и постыдная награда за все, что он сделал для Сицилии.

Спустя неделю восстание закончилось. Архиепископ Монреале отпустил народу «грех революции» и публично освятил центральную площадь Палермо, дабы окончательно изгнать тех злых духов, что могли еще где‑то прятаться. Дефицит продовольствия по‑прежнему ощущался остро; всем безработным и тем, кто прожил в Палермо менее десяти лет, велели немедленно покинуть город под угрозой смерти. Все запасы пшеницы, где бы те ни находились, были объявлены принадлежащими государству. Азартные игры запретили наряду с ношением масок – признаться, непросто понять, как эти меры способны положительно сказаться на пополнении припасов, – а сельскохозяйственным работникам дали особое разрешение трудиться по воскресеньям и в праздничные дни, пока кризис не минует.

Лос‑Велес между тем впал в нервную прострацию, от которой так и не оправился, и умер в ноябре. Его преемник, кардинал Джанджакомо Тривульцио, был человеком совершенно иного склада. Убежденный сторонник твердой руки, он ввел комендантский час по всему городу, потребовал от населения сдать оружие и расчистил пространство вокруг королевского дворца, чтобы артиллерия могла стрелять прямой наводкой в случае новых бунтов. Далее, чтобы поддержать местных торговцев и создать новые рабочие места, он приказал всем аристократам вернуться в город из поместий. Более того, он позволил им привести с собой наемников. Последнее решение вызвало немалую обеспокоенность: ведь наемные отряды дворян, как правило, состояли из грубых крестьян, запятнавших себя различными мерзостями. Но Тривульцио разместил по всему городу укрепленные «точки контроля», и следовало поставить там гарнизоны. Где еще было найти достаточное количество людей для решения этой задачи?

Если история первой половины семнадцатого столетия на Сицилии выглядит едва ли поучительной, то история второй половины века – и подавно. В целом ситуация оставалась неизменной – ощущался хронический дефицит продовольствия, Испания постоянно требовала налоговых поступлений, а местные аристократы упорно отказывались платить свою долю. Последнее обстоятельство, безусловно, объясняло страдания Сицилии, но вице‑короли не осмеливались настаивать на соблюдении законов; было намного безопаснее добывать деньги за счет продажи титулов и привилегий, на которые существовал устойчивый спрос. Шестнадцать новых княжеских титулов появились в 1670‑х годах, а в 1680‑е годы остров явил миру четырнадцать новых герцогов. Бесчисленные наделы, включая несколько городов, выставлялись на аукционы.

Положение усугублялось традиционной враждой между Палермо и Мессиной. Эти два города, нужно признать, и вправду имели мало общего. Прежде всего, мессинцев отличал несокрушимый комплекс превосходства, они утверждали, что их город считался столицей Сицилии еще в 270 году до нашей эры. Также они мнили себя и свой город частью Калабрии; многим из них принадлежала калабрийская собственность, а пролив они могли пересечь буквально за пару часов; путешествие же в Палермо (в которое они предпочитали отправляться как можно реже) занимало, по суше или по морю, до трех дней. Даже местный диалект был куда более понятным на материке, чем в нынешней столице острова. Вдобавок жители обоих городов по‑разному оценивали перспективы жизни. Палермо сохранил подлинную аристократию, что называется, старой школы; знать Мессины больше походила на венецианских деловых людей и тем гордилась. По этой причине большинство иностранных торговых домов предпочитало иметь в Мессине своих представителей; город мог похвастаться английским консульством и англиканской церковью.

Предметом многолетних раздоров был вопрос, не должен ли вице‑король половину отведенного ему срока на посту жить в Мессине, а не Палермо. Мессинцы настаивали на том, что так и должно быть, и тратили огромные суммы денег, чтобы добиться своего; они даже выкупали данную привилегию у короля Испании, причем неоднократно, и построили дворец вице‑короля заодно с целой группой зданий для правительства. Причина, по которой эти здания пустовали, была удивительно проста: Палермо выглядел величественнее и, если угодно, элегантнее. С социальной точки зрения этот город был также привлекательнее, и неудивительно поэтому, что вице‑короли выбирали именно Палермо.

Мессина, кроме того, вызывала отторжение на всем острове, во многом потому, что сохраняла монополию на шелк, сырой и обработанный; эту монополию жарко оспаривали и постоянно ставили под сомнение не только в Палермо, но и по всей Сицилии. Законодательно монополия не подтверждалась, хотя город регулярно отправлял разорительные посольства в Испанию, упрашивая сюзерена подтвердить привилегию. Эти проблемы сделались еще насущнее, когда Франция тоже стала развивать торговлю шелком, в значительной степени при поддержке правительства. В итоге экономика Мессины начала сжиматься, население города сокращалось, и к 1670‑м годам ситуация уже вызывала серьезную озабоченность. А 11 марта 1669 года произошло одно из наиболее яростных извержений вулкана Этна во всей истории: река лавы шириной больше мили через пять недель достигла стены Катании, отстоящей от горы на пятнадцать миль. Затем, в первом году нового десятилетия, случился первый из длинной череды катастрофических неурожаев. Ввели строгую карточную систему, но довольно скоро вице‑королю, принцу де Линю, стали докладывать о гибели людей от голода.

Все это, разумеется, стимулировало революцию, которая началась в Мессине в 1674 году, но единственную причину тут выделить нельзя. По самым различным причинам обеспеченные граждане тревожились ничуть не меньше бедняков. Мало того, что их деньги быстро утекали в никуда; они с тревогой наблюдали, как де Линь за их счет строит колоссальные укрепления против турок, которые в 1669 году захватили Крит у венецианцев, после двадцатидвухлетней осады, самой продолжительной в истории. А рядом, как обычно, витал призрак Палермо – столица процветала, тогда как Мессина страдала и требовала, чтобы извечного соперника лишили поблажек в отношении налогообложения и монополии на шелк. Испания тоже заставляла беспокоиться: некогда самое реакционное правительство Европы приступило к демократическим реформам, которые, как опасались в Мессине, обернутся волнениями среди населения.

Начавшаяся революция поэтому принял удивительную форму. Ее вожаки обратились к Франции, которая в ту пору находилась в состоянии войны с Испанией. Для Людовика XIV, вряд ли стоит уточнять, это была возможность, которой не следовало пренебрегать. Он немедленно выслал на остров контингент французских войск под командой герцога Вивонна, брата своей очередной любовницы, и оптимистично назначил того на должность губернатора Сицилии. Герцог прибыл в Мессину в начале 1675 года. У вице‑короля де Линя имелся повод для радости: революция по‑прежнему затрагивала только Мессину, не было никаких признаков ее распространения по острову. С другой стороны, его попытки собрать ополчение выглядели смехотворными. Лишь немногие сицилийцы удосужились откликнуться на его призыв; среди собравшихся многие оказались полностью бесполезными, а многие другие почти сразу дезертировали. Аристократы повели себя немногим лучше; после годичных попыток провести мобилизацию на острове не было ни одного сицилийского полка. Те войска, какие удалось собрать де Линю, почти целиком состояли из испанцев и немцев. Полезнее всего для него оказался флот, переданный Испании довольно неожиданным союзником – голландцами; командовал флотом семидесятилетний адмирал Микель де Рюйтер; при этом сицилийцев шокировали пьянство и разврат голландских моряков на берегу, а сами голландцы открыто насмехались над своими безалаберными хозяевами. Во многом именно вследствие общей сицилийской безалаберности де Рюйтер и погиб в малозначимой стычке у Августы.

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=7391525

«История Сицилии / Джон Норвич ; [пер. с англ. В. Желнинова].»: АСТ; Москва; 2018

ISBN 978‑5‑17‑099444‑1, 978‑5‑17‑099443‑4

Оставить комментарий

Популярные посты:

diadumenianus

Легендарная авария Mercedes CLR на гонке Ле-Ман

nalichnik_ru

Минусинск, улица Обороны № 41

red_nadia

Жара. Кто такая Асмус?

ygashae_zvezdu

«У нас принято и женами меняться". Странности характера советского

everstti_rymin

Из Истории Нашей борьбы

pan_tbdinsky

Милашка

taxfree

Что происходит с российской экономикой?

irushonok

Маки. Часть 14

vitkvv2017

«На «Ленфильме» сказали: «Пусть собес его хоронит...» Крах «хрустальной» мечты

• Ранее
• Архив